High

      Бледными зелёными красками на плече Лассе расцветает цифра два. Поверх неё Амер кладет свою ладонь, сидя на коленях Мату и хитро улыбаясь. На его запястье нежно-голубым цветом вырисовывается семерка, на которую он привык не обращать внимание. «Да и что нам какие-то цифры, разве они нам указ? — неоднозначно отвечает Баркави, крепко сжимая ладонь парня и смотря такими искренними карими глазами, что слова просто теряются где-то в горле. — Главное ведь то, что мы чувствуем? Конечно, это главное…»       Когда Урпалайнен думает о двойке на его плече, он вспоминает серые глазах Йессе, что смотрели на него с такой же искренней любовью, как и глаза Баркави. Его мягкие губы, которые шептали на ухо столько приятных, иногда пошловатых слов, тёплые руки, что нежно касались щёк и пытались растянуть их, вытягивая из Мату улыбку. Казалось, что этому счастью не будет конца, но об обратном намекали двойка и четверка.       Было неприятно, даже больно. Но это невозможно было изменить, ведь так?       Сердце, беспощадно разбитое жестокой судьбой, вновь окрылялось, когда рядом на кровати слышалось тихое сопение, а руками Миракл обвивал оголенный торс Лассе. Пальцы сами перебирали кучерявые пряди, что выглядели довольно мутно без очков, но были до жути мягкими и приятными. Поглаживая волосы, рука опускалась ниже, касаясь щеки, шеи, и парень сам не замечал, как засыпал, положив руку на плечо иорданца.       Хотелось всегда быть рядом. Оценивающе смотреть на все те движения, что показывает Миракл, тихо шепча на ухо непристойные фразы, вгоняющие парня в краску. Колко подшучивать над его неряшливостью на катке, но все равно краем глаза следить, чтобы это чудо не упало, разбив, в лучшем случае, очки.       И… это должно было длиться всегда? Цифры не могут врать, верно?       Но прошло несколько месяцев. Тёплое сопение по утрам заменилось холодным краем кровати, ведь теперь Амер вновь захотел спать в своей комнате. «Не переживай, Лас, — все та же улыбка, все те же глаза. — Мы же по-прежнему вместе, дурак, — но почему-то не верится ни единому слову.»        Баркави больше не целует его, приветствуя, а просто кивает головой. А на объятия Урпалайнена отвечал нехотя, словно его заставляли. Он больше не садится на колени к Мату, пытаясь в очередной раз совратить бедного парня. Амер просто сидит в кресле, залипая в свой телефон, не обращая внимание на происходящее вокруг.       — Нам надо поговорить, — резко и грубо, эта фраза разрезает тишину, царящую в комнате. Лассе поправляет очки, слегка покусывая нижнюю губу.       — М? — отрываясь от очень интересного симулятора пианино, Баркави невинно смотрит на Мату. — Что-то случилось?       Ты случился. В моей жизни случился.       — Ответь… на мой вопрос, — от нервов Урпалайнен запинается. — «Мы», блять, ещё существуем? Это… это же мне просто кажется, что ты отдаляешься? — каждое слово будто отдаётся болью, ведь если это — неправда, значит все — неправда. Все то, на чем строился этот мир, его мир, — неправда.       — Чувак, — Баркави встаёт и подходит к Мату, его ладони находятся поверх щёк парня. На некоторое время воцаряется тишина, Амер словно пытается собраться с мыслями. — Ты очень милый, да, но я не могу заставить себя… Ну, ты понимаешь, — словив непонимающий взгляд, Миракл закусывает губу и убирает руки в карманы толстовки. — Ты — шестой. И я… больше не люблю тебя.       Главное ведь то, что мы чувствуем, отзываются слова эхом в голове. Лассе шмыгает носом, прижимая руку к плечу, где находится его двойка. Немного больно. Собравшись с силами, парень вытягивает из себя улыбку и уходит. Лишь в коридоре позволяет себе перестать притворяться. На щеках слёзы, слёзы не от грусти, от злости, от злости на тех, кто выдумал эти ебанные цифры и на себя, что позволил себе проебать каждого дорогого человека.       Изо всей силы ударив по стенке, Мату медленно сползает по ней же вниз, прижимая к себе поврежденную руку. От выступающих слез, что пачкают стекла его очков, он не видит ничего. Хочется забыться в каком-нибудь алкоголе или наркотике, да в чем угодно, лишь бы окружающее перестало хоть немного раздражать и злить.       Из кармана парень достаёт помятый и потрепанный косяк, который видел уже все. Зажигалка находится в другом кармане. Несколько затяжек после долгой паузы — то, что требовалось его организму, чтобы расслабиться за несколько минут.        И сейчас было плевать, если кто-то найдёт его в коридоре таким. Он слишком устал от этого мира, он слишком устал от этого вранья.       — Боже, как я проебался.