Не надо слов

Гермиона откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Достало. Все эти отчеты, которые нужно сидеть и сутками строчить, будто она работает не в Министерстве магии, а обычным секретарем в какой-нибудь маггловской фирме. Спина ноет от долгого сидения в одной позе, и Гермиона потягивается, чувствуя, как хрустят её позвонки. Сжимает почти онемевшие пальцы в кулак, чувствуя кожей впивающиеся ногти. У Гермионы новая стрижка, официальный стиль одежды — юбки обязательно не выше колен, — аккуратный маникюр без ярких цветов, среднестатистическая зарплата и среднестатистический любящий муж дома. Не придраться. Близящееся повышение, планы съездить летом на курорт и в обозримом будущем завести ребенка. Всё так, как должно быть. Идеально и спокойно до тошноты. Гермиона смотрит на часы и вздыхает — она в очередной раз задержалась, чтобы все закончить в срок. Ведь именно так поступают правильные девочки, пусть им уже и за двадцать. Она встает, берет свой плащ и сумочку, торопится на выход — ведь наверняка Рон уже ждет её. Гермиона выходит на улицу, и ее тут же почти сносит порывом ветра. Ловит себя на мысли, что лучше бы снесло. До одурения не хочется домой, и она поддается этому желанию, заглядывая в один из баров недалеко от работы. Слишком редко она позволяет себе вот так наплевать на всё, на свой образ правильной и идеальной. Но сегодня чувствует, что если вернется домой в таком состоянии, то точно не выдержит и навсегда унесется прочь от небольшой квартиры, улыбки Рона и его теплых рук. В баре шумно, она видит кого-то из коллег, но присоединиться к ним и болтать о работе сил нет. Гермиона садится за стойку и говорит улыбающемуся бармену: — Ром, чистый, не разбавлять, — видит, как его улыбка чуть дергается, а брови удивленно ползут вверх. Ну да, ведь она должна заказать что-то изящное, вроде красного сухого или мартини. И хочется закричать, что и у таких, как она, бывают тяжелые дни. Что удушливая белая блузка, застегнутая на все пуговицы, — это не она, не то, чего она хочет. Но Гермиона лишь кидает деньги и берет свой бокал, жадно делая глоток. А потом тянется к пуговицам и расстегивает несколько верхних. Иллюзия какой-то свободы, того, что она еще может дышать. — Грейнджер, — слышит за спиной знакомый голос и вздрагивает. Медленно поворачивается, и мир в голове взрывается фейерверком. Гермиона уже как три года не Грейнджер, и он прекрасно об этом знает. Хотя для него она навсегда останется именно Грейнджер, никак не Уизли, именно так он писал ей в день свадьбы в прощальном письме. Малфой в строгом черном костюме, одет как с иголочки. Почти не изменился, лишь волосы немного короче, но глаза по-прежнему смотрят так, что выворачивают всю душу. — Малфой, — она произносит фамилию, которую старалась стереть из памяти, как и его обладателя, но она срывается с губ, будто это именно то, что Гермиона должна была произносить всегда, каждый день своей удушливой жизни. Драко усмехается, следит за её рукой, судорожно вцепившейся в бокал так, что побелели костяшки пальцев, и садится рядом. — Виски, — от его голоса бегут мурашки, забираются ей под кожу и вгрызаются едкой болью. Гермиона чувствует, что становится тяжело дышать, и не может пошевелить даже рукой. Он разворачивается к ней, рассматривает, изучая, насколько та успела измениться. Взгляд скользит по ногам, закрытым отвратительной серой юбкой, потом по блузке, задерживается на открытых ключицах и поднимается наконец к лицу. Пробегается по изученным до мелочей губам и останавливается на глазах. Она тонет в этом взгляде, в серой пропасти, в которую падала так много раз, но так и не разбилась, хотя сейчас кажется, что жизнь дает шанс это исправить. — Почему же в вечер пятницы ты не дома, не с мужем?  Она чувствует, что от этих слов разбивается, будто он кинул ее на пол. Кольцо на безымянном пальце вдруг кажется до одури тяжелым, печет так, что хочется содрать его, а если не получится, то отгрызть вместе с пальцем. — А это уже давно не твое дело, где я и с кем, — она пытается выставить щит, защититься от его слов, взгляда, но спотыкается о его красивые длинные пальцы, вертящие в руках стакан. Она прекрасно помнит, что на ощупь они прохладные, нежные и сильные, такие отличающиеся от рук Рона. — Ошибаешься, — он усмехается. С такой горечью, что её можно буквально слизать с его губ — и это то, чего она желает. Делает глоток, а потом облизывает свои губы, и Гермиона чувствует, как дрожь пробегает по позвоночнику. — Нет, не ошибаюсь, — она следует его примеру и залпом выпивает оставшееся в бокале, чувствуя, как жидкое тепло растекается от желудка по телу. Жестом просит повторить и изо всех сил старается не замечать мужчину рядом. — Как работа? — он не дает забыть о своем присутствии, но, Мерлин, в этом нет никакой нужды, потому что каждая клеточка тела чувствует, что он рядом, отзывается на его хриплый голос. — Нормально. Все как у остальных, — она не выдерживает и снова поворачивается к нему. Маленькая слабость, которую она себе позволяет, потому что видеть его на газетных разворотах совсем другое. Они не передают его запаха, взгляда, хищных движений. — У Гермионы Грейнджер все как у остальных? — он приподнимает бровь и качает головой. — Разочаровываешь. — Может быть, Гермиона Грейнджер тебя и разочаровывает, но я давно уже Гермиона Уизли, — произносит и сама чувствует, как неправильно звучит ее имя рядом с этой фамилией, к которой она так и не привыкла. Драко от этих слов дергается так, будто его ударили, и зло поджимает губы. — Нет никакой Гермионы Уизли, — цедит он сквозь зубы, стараясь убедить в этом ее и себя. — Как нет и никакой Астории Малфой? — именно на фамилии у нее срывается голос, и она старается это скрыть, схватив свой ром. Он молчит, вглядываясь в её лицо. И Гермиона чувствует, что это совсем нечестный ход, как удар в спину. Потому что если бы она захотела — и не было бы никакой Астории, не было бы и такой неправильной фамилии рядом с ее именем. И он прекрасно знает, что она сама это понимает, поэтому улыбается уголками губ и пожимает плечами. Гермиона чувствует, что, если сейчас же не уйдет, вся ее тщательная жизнь посыплется как песчаный замок, высохший на солнце. Потому что она уже почти готова зарыдать и кинуться ему на шею. Именно поэтому она вскакивает, хватает свои вещи и несется к выходу. Прочь от своего прошлого, от первого и единственного любимого мужчины. На улицу, где ударил дождь, и она становится под него, в ту же секунду промокая. Подставляет горящее лицо ледяным каплям, пытается вспомнить, каково это — размеренно и спокойно дышать, потому что у нее не получается, черт возьми, привести в порядок дыхание и пульс, который зашкаливает, как и ее желание исчезнуть. Гермиона почти стонет, когда чувствует, как чужие руки разворачивают ее к себе, и открывает глаза. Перед ней взбешенный Драко, мокрые волосы прилипли к его лицу. Он трясет ее как тряпичную куклу, а ей просто хочется упасть. — Ты же заболеешь. Она смеется от его слов, а он резко замолкает, не ожидая такой странной реакции. Смех, переходящий в истерику с крупными слезами. — Я не могу заболеть, ведь я давно уже мертва. Сама вырыла себе могилу и потащила за собой в нее Рона. От имени давнего соперника Малфой дергается, а потом притягивает ее к себе и целует. Земля уносится у нее из-под ног от таких родных губ, от ощущения его языка у себя во рту. Она буквально вгрызается в его нижнюю губу, всасывая его вкус вперемешку с алкоголем. Тянется руками вверх и зарывается в мокрые пряди, притягивает его еще ближе, так, что их зубы сталкиваются. — Дура, какая же ты дура, — шепчет он, когда отрывается от ее губ. А у нее больше не осталось слов, только одно чистое желание. Гермиона смутно помнит дорогу до какого-то мотеля, куда он ее ведет почти бегом. Помнит, как за ними закрывается дверь, и она утопает в мокрых и холодных объятьях. Впивается пальцами в его плечи, непослушными руками пытается расстегнуть его рубашку, но это у нее плохо получается и дико злит. Потому что желание дотронуться до обнаженной кожи почти сводит с ума. Малфой помогает ей справиться со своей и ее одеждой, сдирает такую ненавистную юбку и скользит руками по нежной коже. Она дрожит от каждого его прикосновения, он сводит ее с ума. Они падают на кровать, и Гермиона оказывается сверху, обхватывает своими ногами его бедра и сдавливает. Серые глаза становятся почти черными от расширившихся зрачков, а пальцы впиваются в ее кожу, оставляя синяки. Гермиона наклоняется и впивается в его шею зубами, вырывая у него судорожный вздох, а потом нежно зализывает место укуса. — Гермиона, — рычит он, не в силах больше ни секунды ждать, и резко переворачивает ее, оказываясь сверху. Не тратит времени на то, чтобы расстегнуть лифчик, и просто разрывает, отшвыривая в сторону. Припадает губами к соску, лижет, кусает, всасывает, а Гермиона хватается за его спину, оставляя глубокие царапины. Они словно играют в игру, кто больше оставит следов на теле другого, чтобы они сходили еще долгие недели. Выписывают на телах отметины, как принадлежность друг другу. Все в точности так, как помнит Гермиона: затопляющее до краев желание, боль вперемешку с наслаждением, прикосновения, от которых она плавится. — Драко, я больше не могу, — всхлипывает она и трется своими бедрами о его стоящий член. Он сдавливает ее запястья и стонет, прижимаясь к ней пахом. — Скажи еще раз, — он смотрит в ее глаза, и она чувствует, что готова в эту секунду умереть, чтобы больше никогда не видеть ничего, кроме его лица. — Драко, — выстанывает его имя, пробуя на привкус каждую букву. — Драко, возьми меня. И тот больше не сдерживается, входит в нее с тихим рыком, и больше слов нет, одни только крики. С каждым толчком он выбивает из нее все принятые решения, ее попытки заняться любовью с мужем, ее планы на жизнь. В эту минуту она верит, что машина времени существует, потому что в последний раз она была так счастлива очень-очень давно, с этим же мужчиной и в тех же обстоятельствах. — Моя девочка, моя хорошая, — шепчет он ей, а она зажмуривается, потому что боится, что все это окажется сном, она сейчас проснется рядом с Роном от звонка будильника. Один Мерлин знает, сколько раз ей снился обладатель самых красивых рук в мире и сколько раз после этого она рыдала в ванной, не в силах выйти и улыбаться ничего не понимающему мужу. Удовольствие накрывает с головой, волнами разносясь по телу, и на пару мгновений она забывает, каково это — дышать. Они лежат, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, все мокрые от дождя и пота. На бледной коже Малфоя светятся ее укусы и засосы, которые в лунном свете выглядят так, будто это открытые раны. Гермиона лежит на его груди, водит пальцами по будто высеченной из мрамора груди, пытаясь отогнать мысли, но не получается. В голове всплывает обеспокоенное лицо Рона, который не понимает, где же так задержалась его жена. И волшебство мгновения лопается, как большой мыльный пузырь, брызгами из кровоточащей раны задев ее. Гермиона вскакивает и, не глядя на Драко, начинает собирать свои вещи. — Гермиона? — зовет ее Малфой, но она не отвечает, не тратя времени на разговоры. Потому что стоит заговорить — и ей не хватит сил уйти уже больше никогда. Берет в руки порванный лифчик, а потом кидает опять на пол, из головы вылетает, что она вообще-то волшебница. И у неё есть палочка, которой можно его починить за секунду. У нее совершенно нет этой секунды, ни единой. — Гермиона, остановись, — раздраженно говорит Малфой и подходит к ней, хватая за ладонь, но она отдергивает руку, будто бы обжигаясь. — Нет, Малфой, нет, потому что, если я остановлюсь, это все будет правдой, все случившееся, а я не могу так поступить… — С кем? — внезапно орет он. — Со своим любимым рыжим придурком, который никогда не был тебя достоин? А со мной ты так можешь поступить? Она замирает от его слов, которые проникают внутрь и отравляют. — Когда ты сказала, что мы не можем быть вместе, я был несогласен, но принял твое решение. В конце концов, ты хотела поступить так, и кто я, чтобы тебя останавливать? Я думал, может, тебе и правда будет лучше с ним. Но посмотри на себя, ты же несчастнее, чем домовой эльф, которого прогнали любимые хозяева. Ты реально себя заживо похоронила, как верно сказала чуть ранее. И не только себя и Уизли, заодно меня и Асторию. Потому что кто из нас четверых хоть немного счастлив, кто? У нее нет ответа на этот вопрос, у нее вообще нет слов, которые она смогла бы сказать в своё оправдание. Потому что она так дико облажалась, когда делала то, что правильно. Гермиона поднимает голову и смотрит в глаза единственному человеку, который когда-то делал ее счастливой, понимая, что дома ждет тот, кому она нужна как воздух. Что есть у Рона Уизли, чего нет у Драко Малфоя? Только Гермиона Грейнджер, исчезни она — что станет с ним? Гермиона качает головой и делает шаг к двери.