Amphetamine

Бежать. Молить. Погибать. Страдать. Наслаждаться. И вновь. Возрождаться. ***       Юнги — монстр. Он любит убивать, морально втаптывая в грязь унижения, раскалывать на кусочки, разрывая невинную плоть, насыщаясь разгоряченным багром, маленькими каплями стекающим вниз по белому кафелю. Юнги млеет от одного взгляда кровавых разводов на мраморе через призму полупрозрачных синтетических кристаллов.       Юнги хочет ещё.       Он жаждет впиться в открытую, беззащитную тонкую шею парня, упиваясь властью над беспомощным ошарашенным существом, оставить свои следы по всему телу, доказывая, кто здесь хозяин, подавляя, унижая, наслаждаясь одурманенным наивно испуганным взглядом напротив — все это только для начала. Юнги только разогревается, ему всё ещё мало. Он, как чертов наркоман, помешался на одном виде метамфетамина, задохнулся им, желая с каждым разом все больше и больше. — Хоби, не убегай от меня, — расплываясь в ехидной полуулыбке, хватаясь за лацканы легкой куртки. — Я тебя все равно догоню, малыш, — ядовитой змеей шипит блондин, холодными пальцами пробираясь под одежду, касаясь мягкой разгоряченной кожи.       Поиграться, поиздеваться, открыто насмехаясь и хищно скалясь, прощупать каждый миллиметр вожделенного тела, проникнуть в самую глубь и раствориться в накатившем экстазе, свести с ума страстью, поглотить желанием, диссонируя с принципами морали и нравственности. Юнги хочет аморально, Юнги хочет безнравственно и грязно, пошло. Мечтает скверной омыть тело Хосока, упоеньем задушить на пике чувств, забирая с собой в Преисподнюю. — Хён, пожалуйста, прекрати! — ясным криком оглушая, но не останавливая. — Юнги, отпусти, я так не могу больше, — дрогнувшим голосом, из последних сил пытаясь вытащить своего хёна из последних кругов Ада, из замкнутого круга порочности и грехопадения, надрывно молит Хосок.       Но сегодня его молитвы не будут услышаны.       Сам Дьявол во плоти поднялся к нему из недр Земли, затыкая мокрыми поцелуями с привкусом крови, скручивая в три погибели на маленьком письменном столе, на котором лежат в припадке разбросанные упаковки с таблетками, наполняя собой до краев, раздирая изнутри невыносимой болью.       Хосок задыхается, в легких — один сплошной запах гнили, в голове — туман, не дающий абстрагироваться от всего происходящего. Его хён опять принял. Его хён опять сорвался. Его, Хосока, хён. Самый любимый, самый светлый, самый стойкий и непробиваемый — сломался, поддался заманчивому предложению Искусителя. Проиграл своей воле и заблудился в белой россыпи дурманящих капель, пьянея от вседозволенности и мнимого ощущения свободы. Хосок не досмотрел. Хосок виноват. Опять пожалел. Опять отвязал. Опять скрыл, а не выкинул.       Чон прятал Юнги от всего мира, укрывал своим теплом, терпел побои и ссоры, перерастающие в скандалы и драки, сам отмывал от черноты и скверны, сам доставал спрятанного в глубине ледяного тела маленького Мина, комочком сжавшегося, спрятавшегося от ранящей действительности, выдирал его из тисков отчаяния и боли, каждый раз физически ощущая давящую в районе сердца боль.       Хосок сам перекисью заливал раны, зашивал, закраивал заживо, глотая слезы обиды и недопонимания.       Он сильный, но просто человек, не спаситель. Он такой же маленький и хрупкий, как Юнги. Такой же опустошенный, но не опустившийся на самое дно, не спрыгнувший добровольно с самого края бездны в безвременную черноту. Хосок боец. Он слабее Юнги, но только физически. Ему не страшны ни Преисподняя, ни Дьявол со всей его родословной, ни осколки, дробящие сердце, ничего, кроме одурманенного блондина.       Хосок главное лекарство для заболевшей души Мина, в глазах которого только мутное пылающее синее марево, испепеляющее всё живое. Надежда на спасение. Хосок — надежда. *** — Юнги, очнись, ты слышишь меня? — набатом бьется в звенящей голове. — Хён!       Тело морозит, сводит от будоражащей ледяной воды, с головой накрывшей отошедшего Мина. Веки, горячим оловом налитые, не желают открываться, болезненно морщась от ярких светлых лучей неказистого светильника. Голова пустая, мыслей совсем нет, как и воспоминаний о прошедшем дне, только густой тяжелый туман, раздирающий черепную коробку изнутри. Хочется спать, захлебнуться в этой холодной белоснежной ванне, отвернувшись от спасительного света под пеленой водной поверхности, наконец, расслабиться и прекратить волочить бессмысленное существование, поделенное напополам с наркотиками и преследующими кошмарами. — Блять, Юнги! — отдавая последние силы, чтобы вытащить из воды блондина, ругается Чон.       Тело поднимается, контрастно выделяясь среди чуть потрескавшегося кафеля, цепляется за краешек ванны иссохшей, синюшной рукой. Юнги с отвращением смотрит на человека перед собой, ненавидящим взглядом убивая последние остатки чувств в вечно горящем теле. Чон Хосок. Чертов сталкер, поганкой забравшийся в сеть его мыслей, в систему жизненно-важных органов, портя и изничтожая саму жизнь. Сукин пересмешник, нагло заявившийся в его священной обители, осквернивший своим присутствием светлую память погибших душ. Юнги не идиот, но он точно знает — Хосок нереальный, выдуманный им же, подкинутый самосознанием для внешней защиты от неопознанного врага. Юнги знает. Юнги чувствует. И это вовсе не побочка. —  Съебись. — Хён, послушай… — Я сказал: съебись! Ты глухой?       Нервы на пределе, скачут горящие в свихнувшемся мозгу блондина. Психика не выдерживает, подчиняясь дурной метафизике. Рука сама поднимается, размазывая клокочущую ненависть по искривленному лицу, сдирая остатки непрошенной стеклянной маски, замётывая хлынувшую ручьями соленую влагу сильным ударом. Кровь течёт, перемежаясь с живительными потоками, скатываясь по разбитому лицу. Но такому Юнги мало, он хочет больше крови, заполняющей ноющую дыру в теле.       Ни кристаллов, ни таблеток, ни растворов, ни шприцов. В его доме нет ничего. Только он один. А маленькое скрюченное от боли тело — просто мусор, лежащий пол ногами. — Хён, разве ты меня не помнишь? — сдавленно выхрипывая, рыдает обессиленный Хосок. — Мы ведь друзья. С детства, почти братья, хён.       Перед глазами дом. Выцветший, потертый, покрытый старой черепицей, маленький дом где-то на окраине неизвестного города. Рядом скрипучие качели и привязанные к ним уродливые останки летучих змеев. Разбросанные по желтеющей траве сломанные игрушки. Улыбка, озаряющая надеждой серый страшный пейзаж.       Точно.       Как он мог забыть?       Его надежда, его светлый лучик.       Маленький ангелочек, посланный свыше ещё в далеком детстве, жертвенно готовый защищать своего непутевого друга.       Чон. Настоящий, а не выдуманный.       Хосок.