feel it.

Чуя не любит боль. Он говорит об этом каждому, кто хоть мало-мальски интересуется. Парень ненавидит накладывание швов или повязок, мужественно терпит, когда из мягкой плоти бедра или предплечья вытягивают пулю, и безумно материт мироздание. Чуя до белых костяшек ненавидит чувствовать боль, ощущать гниение каждой клеткой тела в моменты использования способности. Парень шлёт господа нашего бога на прогулку в ад, снимая в очередной раз перчатки и наблюдая, как росчерки проклятия клеймят белоснежную кожу кистей. И тому же богу молится, чтобы Дазай, мать его, Осаму успел вовремя. Дазай любит боль. Любит причинять её себе и другим. Много боли. Так, чтобы можно было захлебнуться ей и умереть с единственной просьбой на губах. прострелите. мне. череп. Осаму способен расколоть любого, получить самую защищённую информацию, предварительно пообещав быть милосердным, а после аккуратно полоснуть по нежной коже горла у артерии и упиваться хрипами. Сразу видно – лучший ученик Мори. Чуя обычно наблюдал тайком, из-за угла. Хмурил брови и много думал о том, что Дазай обожает причинять боль также, как и чувствовать её. - Ты чёртов псих, - однажды произносит Накахара, отстраняясь от холодной кирпичной стены и выходя из тени. Звуки шагов заглушались хрипами совсем молодого парнишки. Его рубашка, до этого накрахмаленная и кристально чистая, пропиталась кровью. Осаму покрутил нож в руках, задумчиво раскачиваясь на носках дорогих кожаных ботинок, сверкая искренней улыбкой от уха до уха. Чую передёрнуло. - Милый Чуя-кун, я предпочитаю считать себя художником, - промурлыкал парень и развернулся к Накахаре спиной, любуясь проделанной работой. - Едва ли такое можно назвать искусством, - пробормотал рыжий эспер и вышел из помещения напоследок махнув напарнику. До встречи с Дазаем, Чуя не знал, что такое боль. Их совместная работа приносила лишь физическую боль, потому что у перебинтованного придурка ну вот совсем не боевая способность, поэтому рыжему доставалось за двоих. Осаму пытался компенсировать. Приносил дорогое вино, которое они распивали вместе, а затем втрахивал в диван. Возможно, Чуя немного мазохист. После ухода Дазая из мафии, Чуя узнал, что существует не только боль физическая. Вечером того дня он открыл бутылку «Петрюс», празднуя. А позже разнёс квартиру к чертям. Накахара ненавидит любой вид боли и Дазая Осаму. Перебинтованный мудак дал о себе знать, когда взорвал машину рыжего. Эспер точно знал, какая мразь передаёт привет. Чуя ломает бывшему напарнику нос примерно после года его отсутствия. Осаму признаёт, что заслужил. Накахара пускает неполноценного в квартиру, ломает ему пару рёбер и сбивает костяшки о стену. А после они, как в старые добрые накладывают друг другу повязки. - Не больно? – тихо спрашивает Дазай, обрабатывая ранки на руках рыжего. - Я привык, - признаётся Чуя. Он правда прижился, притерпелся к боли. Она как верная подруга всегда рядом, опутывает нежными руками и не даёт вырваться из объятий. Осаму выглядит как нашкодивший щенок и это доводит до хриплого лающего смеха. - Прости, - звучит позже в тишину квартиры. - Пошёл ты, Осаму. Чуя чёртов мазохист. Накахара вновь пускает неполноценного придурка в свою жизнь, в надежде, что ноющая дыра в груди зарастёт. Сестрица-боль нехотя ослабляет свои руки, обёрнутые вокруг парня, давая возможность вздохнуть глубже, улыбнуться шире. Осаму старается исправить то, что сделал, собрать их жизнь заново по осколкам, которые сам же и оставил. Подколки никуда не ушли, только объятия стали крепче, вино слаще, как Накахара любит, бежевый плащ на вешалке в прихожей и тонна стерильных бинтов в аптечке. Чуя расслабляется и перестаёт чувствовать тяжесть в груди. Эспер решает, что свою дозу пиздеца он уже испытал. А потом парень находит Дазая в теплой ванне со вскрытыми запястьями и отсутствием пульса. Шляпа летит в угол вместе с остатками самообладания. Горло дерёт, глаза режет, а руки сами вытаскивают тело из воды. Чуя вызывает скорую и чувствует, как шею сдавливают эфемерные руки верной подруги – боли, а он и не заметил, как та подобралась совсем близко. Накахара хрипит, заливается солёными слезами, стараясь сажать глубокие порезы бывшего напарника. Его рубашка медленно пропитывается тёплой водой и алой кровью. Чуя любит алый. любил. Ребята из скорой добрались быстро, хотя для Накахары эти минуты показались грёбаной вечностью. Как он оказался в приёмном покое, рыжий эспер почти не помнит. Только отрывки, размытые из-за слёз и крови, как оперативно наложили повязки, как погрузили на носилки, как в тиски сжалось гнилое сердце. Чуе больно, холодно и страшно. Возможно, перед смертью он разнесёт пару кварталов. Этого не происходит. Женщина, добрая женщина, похлопав по плечу, сообщает, что всё обошлось. И улыбается, разрывая кольцо боли, сжимающее грудь. Чуя наконец делает нормальный вдох. Его проводят в палату. Кто-то из особо участливых одолжил чистую майку, совсем новую и такую белую. Чуя одним взглядом её запачкать может, не говоря уже о руках, с которых ручьями течёт кровь виновных и невинных. Дазай лежит на постели, опутанный кучей трубок. Палата пахнет свежими бинтами, антисептиком и духотой. Накахара звучно придвигает стул ближе к постели и устало укладывает голову рядом с искалеченной рукой Осаму. Чуя измождённый, усталый и злой. - Ты чёртов псих, - на выдохе произносит рыжий и прикрывает глаза. – Я, мать твою, молюсь, чтобы твоя перебинтованная задница очнулась. Очнись и поехали домой, кретин. Ты мне так чертовски нужен, - глаза снова наливаются слезами, и Чуя сетует на свою эмоциональную нестабильность. Парень утирает глаза рукой и слышит сверху едва различимый за писком приборов смешок. – Тебе смешно, ублюдок? Чуя поднимает голову и внезапно понимает, что хочет выпустить целую обойму в голову своего бывшего напарника. Неполноценный придурок мило ухмыляется и своими длинными пальцами тянется к руке рыжего. Уже точно, Накахара мазохист, потому что позволяет слабым пальцам переплестись со своими. - Я волновался, идиот, - на выдохе произносит Накахара и откидывается на кресло, немного расслабляясь. Осаму виновато улыбается и сжимает пальцы чуть сильнее, явно перебарывая боль в запястьях. - Это больно? – спустя какое-то время спрашивает Дазай, легко поглаживая кисть Чуи и глядя тому в глаза. - Чертовски, - грубо отвечает рыжий, - хочешь проверить? Осаму быстро мотает головой мол только посмей вытворить такое. Чуя горько усмехается. лицемер. - Прости, - мягко звучит в уютную тишину больничной палаты. - Пошёл ты, Осаму.