Кусочки пазла

Чимин только наполовину удивлён, когда неожиданно просыпается среди ночи, оттого что кто-то снова и снова барабанит по его входной двери. Он сваливает из постели в спешке, тело по собственному желанию направляется в гостиную, пока сам он трёт глаза и пытается хоть как-то прийти в себя. Звучит ещё один удар в дверь, прежде чем он открывает её, и дом снова погружается в тишину. — Хей, ангел, — пыхтит Чонгук с уморившейся улыбкой на лице, будто парень прибежал сюда, чтобы просто увидеть его. Но Чимин знает правду. Может лицезреть её в том, как Чонгук едва держится на ногах, одна рука обёрнута вокруг своей талии, лицо покрыто синяками, которые вскоре потемнеют, а нос и костяшки истекают кровью достаточные сильно для того, чтобы Чимин забеспокоился о ковре, когда утягивает другого мальчика внутрь. Он остаётся спокойным, когда ведёт Чонгука в свою комнату — он отказался от попыток спорить о поведении старшего после пятого или шестого раза, когда тот объявлялся у него в том же состоянии, — и надеется, что его мать каким-то чудом всё ещё спит, когда достаёт аптечку из ванной. Чимин тратит время, запирая дверь своей спальни, включая лампу на прикроватной тумбочке, прежде чем, скрестив ноги, сесть на постель, встречаясь лицом к лицу с Чонгуком, замечая, что тот снял обувь, пока оставался один. Он хмурится, когда роется в ящике в своих руках, размышляя о необходимости пополнить содержимое, прежде чем его родители заметят, что он слишком много пользовался им в последнее время. Он берёт всё, что ему нужно, и приступает к работе, до сих пор не проронив ни слова, когда кусает свою нижнюю губу и желает, чтобы Чонгук просто прекратил драться. Чимин не возражает против того, чтобы заботиться о нём — по факту он любит то, как старший настолько сильно желает предоставить ему возможность это делать — но ему нелегко постоянно переживать о парне, осознавая то, насколько взрывным тот может быть. Тем не менее Чимин знает, что не может заставить его измениться, поэтому просто вздыхает и прилагает все усилия ради того, чтобы не дать Чонгуку развалиться на части. — Знаешь, у меня никогда до тебя не было медсестры… — нарушает тишину Чонгук, когда парень сосредотачивается на его руке. — Думаю, я начну больше ввязываться в драки, чтобы ты мог позаботиться обо мне. — Пожалуйста, не надо, — произносит Чимин, и это звучит болезненно. Он слишком беспокоится о Чонгуке даже при том, что старший всегда говорит ему этого не делать. — Я ненавижу видеть тебя таким. Они возвращаются обратно к молчанию, и Чимин сглатывает, когда обрабатывает его костяшки и перевязывает их бинтом. Всё это время он может ощущать взгляд Чонгука на себе, но отказывается смотреть вверх: уж слишком хорошо зная, как уступит, и крепкий фасад его стен даст трещину и сдвинется по разлому. Становится немного сложнее, когда настаёт время переместиться к носу. Он проверяет, не сломан ли тот — это не так — прежде чем, сдвинувшись, начать оттирать подсыхавшую кровь, стекавшую по лицу; Чимин не реагирует, даже когда Чонгук утыкается носом в его руку, удерживающую челюсть парня на месте, и продолжает наблюдать за последовательностью его действий. Чимин ненавидит улыбку, которая появляется на губах Чонгука, когда понимает, что происходит. — Ты прелестный, — произносит тот как ни в чём не бывало, эта проклятая улыбка всё ещё на его лице, и Чимин благодарен темноте комнаты, что скрывает его розовые щёки. — Ты нелеп, — шепчет он, пока качает головой и доводит дело до конца, выбрасывая кровавые шарики ватки в мусорную корзину под письменным столом и откладывая аптечку в сторону, уже смягчившись и махнув рукой на попытки олицетворять собой огорчение. — Почему ты терпишь меня? — спрашивает Чонгук, когда наклоняется и обхватывает руками талию Чимина, притягивая того к себе на колени. — Я понятия не имею, — отвечает Чимин ему в губы, и его руки непроизвольно обнимают того за шею. — Как твои рёбра? — В порядке, — после Чонгук мягко целует Чимина, но младший отталкивает его. — Ты нормально можешь дышать? — настаивает он, маленькие ручки спускаются, касаясь участка грудной клетки и брюшной полости, проверяя реакцию парня, дабы убедиться, что тот не прикидывается. — Я в порядке, Чимин, — Чонгук перехватывает обе его руки своими и целует костяшки; чистый белый цвет его кожи уродливо контрастирует с чёрным и синим под его глазами и над скулой. — Прости, я разбудил тебя. Я хотел тебя увидеть. Чимин вздыхает, когда зачёсывает волосы парня, убирая те от глаз, и устраивается на его коленях поудобнее. — Я бы предпочёл, чтобы ты приходил сюда, где я могу подлатать тебя, чем в какое-то место, где у тебя не будет возможности позаботиться о себе. — Мой персональный ангел, — улыбается Чонгук, когда наклоняется за поцелуем, ликуя оттого, как Чимин мгновенно плавится напротив него от его же прикосновения. — Как думаешь, твои родители слышали меня? Парень пожимает плечами: — Мой отец, на самом деле, мог бы и войну проспать, а если бы моя мама проснулась, то сейчас она уже была здесь. Чонгук только хмыкает и ничего не произносит, пока его руки не хватаются за бёдра Чимина, и он не смещает их так, чтобы улечься между ног младшего. Он облизывает губы, когда свитер Чимина поднимается, и удостаивается вида совершенных бёдер своего парня, восхищаясь тем, какими мягкими те ощущались под его мозолистыми руками. — Почему ты никогда не надеваешь штаны перед сном? — спрашивает Чонгук, пока пальцы следуют по невидимому пути к его бёдрам. — Не то чтобы я жалуюсь, — добавляет он с ухмылкой, когда наклоняется, чтобы прикусить кожу Чимина под ухом. — Слишком жарко, я говорил тебе, — отвечает тот с придыханием, тело уже жаждет большего. Он скулит, когда Чонгук оставляет засос прямо под челюстью на самом видном для всего мира месте. — Как я должен буду скрыть это? — Ты не будешь, — Чонгук смеётся на выдохе в шею младшего, и того пробивает дрожь, парень прикусывает свою нижнюю губу, чтобы перестать стонать, когда холодные пальцы достигают его соска. — Чонгук-ах… стой, — Чимин задыхается и слабо толкает своего парня в грудь. Реакция Чонгука мгновенная: он садится обратно, глядя широко раскрытыми глазами в поиске любых признаков дискомфорта, чьей причиной мог являться, но находит только краснеющего Чимина, пытающегося спрятать своё лицо. — Мои родители услышат, — снова скулит тот только потому, что может и потому, что знает, что это является слабостью Чонгука. Последний вздыхает и ложится обратно между ног Чимина, захватывая губы в плен сладостного поцелуя: «Да, мы оба знаем, насколько ты громкий… на самом деле, я думаю, что каждый, кто живёт в моём доме, знает». — Йа! — Чимин шлёпает Чонгука по груди, а старший тихо посмеивается, взяв его за руки и фиксируя их над головой. — Ты такой чертовски красивый… — говорит он, глядя прямо в глаза Чимина. — Как получилось, что ты — моя самая невозможная мечта, которая сбылась? — младший извивается под его прикосновением, умирая от желания скрыть смущение, алеющее на своих щеках. Он никогда не был тем, кто мог с лёгкостью воспринимать слова старшего. — Я не заслуживаю тебя, Пак Чимин. — Конечно, заслуживаешь, — шепчет Чимин, отводя взгляд, — даже лучшего. Затем Чонгук отпускает его и поднимается, утягивая за собой. Он одной рукой поднимает подбородок своего парня, чтобы их взгляды пересеклись. — Нет никого лучше тебя. Не для меня. Чимин ничего не произносит какое-то время, и Чонгук думает, тот не сможет что-то добавить к его словам, не превратив их в клишированное месиво. Это было нелегко — впускать Чимина в свою жизнь, поскольку они принадлежали совершенно разным мирам, но это было, возможно, лучшее за всю его жизнь решение, которое он когда-либо самостоятельно принимал. Он до сих пор импульсивный и вспыльчивый и всё такой же мудак, каким был полгода назад, когда они встретились; разница в том, что теперь у него есть стимул к тому, чтобы измениться, и мотивация на то, чтобы стать лучше. Чимин пробуждает что-то в нём, что-то чему он не может дать название, это происходит с того дня, когда они врезались друг в друга тогда, когда Чонгук убегал от тех, чьих лиц даже не помнил, и беспокоился о своих ранах, не задаваясь вопросом, откуда те появились. Его собственный персональный ангел — Чонгук называл его так с самого начала, и ничто не могло бы подойти лучше. — Я люблю тебя, — говорит Чимин, прерывая воспоминания старшего, и фраза громко звенит в тишине комнаты. Кажется, он сомневается в своих словах, будто Чонгук собирается отвергнуть их даже после всего, что только сказал, но он всё равно заставляет себя удерживать зрительный контакт. — И я никогда не любил никого так сильно, как люблю тебя, — отвечает тот, не раздумывая, одна рука направляется к лицу Чимина, обхватывая его, когда старший берёт от этого мгновения всё, что оно могло предоставить, — давай прокатимся. Чимин отодвигается, и взгляд его глаз был бы уморительным, если бы не был таким очаровательным: «В три часа ночи!» — Именно. Сейчас на улицах никого нет, и мы можем ехать так быстро, как ты захочешь, — Чонгук касается кончика носа Чимина пальцами и сопротивляется желанию сжать парня в объятиях, пока кости младшего в ответ не захрустят. — Я верну тебя через час или два, я обещаю. — Ладно, — улыбки Чимина достаточно, чтобы осветить тёмную комнату. Они выскальзывают через окно Чимина после того, как тот одевается и убеждается в том, что его дверь заперта, а его мать не войдёт и не обнаружит там его отсутствия, и они направляются в холодную ночь. Мотоцикл Чонгука припаркован прямо перед домом, и старший усаживается на него, зажигая двигатель, когда Чимин садится позади, руки парня крепко обхватывают его талию, а лицо прижимается ближе к его шее. — Готов полетать, ангел? — спрашивает он, прежде чем тронуться, не теряя ни минуты, и набрать скорость, пока их волосы не приведёт в беспорядок ветер, и он не почувствует, каково это — быть свободным. Если бы кто-нибудь сказал Чон Чонгуку, что он будет беспечно кататься посреди ночи после того, как его избили, и чувствовать себя лучше, чем когда бы то ни было за свои двадцать два года жизни, то он бы рассмеялся тому в лицо. Если бы ему сказали, что он будет безнадёжно влюблён в мальчишку с румяными щеками и маленькими ручками, он и впрямь ударил бы в ответ. Но теперь, когда Чимин смеётся ему на ухо и случайным образом оставляет поцелуи на его шее, с такой теплотой прикасаясь к нему, Чонгук не сомневается, что он именно там, где и должен находиться