Россыпь драбблов по Фандорину

Зуров смотрит неожиданно: прямо, но как будто бы смущенно, а от того яростно. И трогает Эраста Петровича за руку. Прямиком, значит, за запястье, за косточку, выглядывающую из-под пиджака формы. — Н-ну, — говорит ему Эраст Петрович, торопя. Ему бы сейчас... Отобедать, это раз. Прогуляться и подумать о деле, это два. Уйти от Зурова подальше, чтобы не смущал, это три. Зуров, наконец, белозубо скалится из-под черных своих усищ, отпускает его косточку, перекатывающуюся под пальцами (Эраст Петрович чувствует прикосновение до сих пор, хотя пальцы уже пропали). — Ты ж вечером в пресс-клубе-то будешь, а, Эразм, не спрячешься? Эраст Петрович хочет было хмуриться, но вместо этого кивает, потом — качает головой. — Я всегда вечерами в п-пресс-клубе, — говорит Эраст Петрович прохладно и надеется, что выходит достаточно сурово. Они почему-то стоят, не расходятся. Зуров улыбается чему-то своему, ярко и радостно, а на душе у Эраста Петровича смурно, как будто он что-то пропустил. Отобедать бы, это раз, думает Эраст Петрович, а сам трет запястье, и от этого тоже смурно, а Зуров — замечает, смотрит довольный, и Эраст Петрович наконец сдается — румянится. — Это хорошо, — говорит ему наконец Зуров. И, наконец, уходит.