Ивашка

      В деревне, не нынешней, прошлой, был дурачок. Называли его Ивашкой, хотя имя от рождения было другое. Имя забылось, прозвище осталось навсегда. Бабки мои жалели, привечали дурачка. Он пригожий был. Мы шутили: «Вылитый Ален Делон». День его начинался с того, что он бегал за стадом, подгонял коров, непрерывно гукая, свистел и радостными воплями встречал нового пастуха. В деревне заведён был порядок: пасти стадо по очереди, от каждой семьи по пастушонку. Старики да дети выполняли обязанности с удовольствием, вставали ранёхонько, выгоняли коров и коз на пастбище за околицей, гадали про погоду, серьёзно били кнутом по земле, якобы напуская суровость на неразумных животных. Коровы и без тех понуканий знали своё дело. Они мало обращали внимания на часто сменяющихся пастухов, шли куда попало, и всё время жевали. Нам вскоре становилось скучно, жарко, голодно. И только Ивашке всегда было весело. Но и он быстро уставал, и обрадованно пристраивался рядом, когда прямо на траве появлялось бабушкино угощение. Мы развязывали котомочки, доставали квас, ржаной хлебушек, крутые яйца, огурцы. И обязательно крупная соль в мешочке. И всегда карамельки. Бабушка напоминала мне: «Отдай Ивашке. Пусть порадуется». Мне не жалко, даже интересно было, как неразумный деревенский дурачок будет вначале смотреть на конфеты, а потом долго кланяться и благодарить. Кто его научил кланяться неизвестно, а только мне удивительно было, как он, в двадцать первом-то веке, умудрился сохранить привычку так благодарить за простое угощение? И его благородная внешность, его привычка креститься всякий раз на церковь, видную с нашего берега, позволяли мне фантазировать о его происхождении, задавать вопросы бабкам, и сестре его, Наденьке. Семья мало разговаривала на эту тему. Видно было, что переживали из-за Ивашки, но на вопросы старались отшучиваться, или вовсе не отвечать. В деревню мальчишку привозили только летом, а зимой он жил в интернате. Местные ребята обижали его, не принимали в игры, прогоняли из круга, не давали мяч. Иногда я видела, как кто-то дразнил Ивашку, задирая рубаху, закрывая ему лицо, а тот смеясь вытирал подолом лицо, думал, что его наконец-то приняли в игру, протягивал руки и говорил невнятно: «У меня руки чистые, глянь». Мальчишки били по рукам, приговаривая злые, обидные стишки. Заступаться за дурачка не было принято. Даже взрослые иной раз не обращали внимания на хулиганские игры детей. Мы, конечно, прогоняли обидчиков, если было возможно. Дело доходило до драк. Но не всегда могли защитить от оскорблений ни Ивашку, ни его сестру.       Самое главное, что я однажды поняла про Ивашку, запомнилось надолго. Бабушкины карамельки мальчик аккуратно укладывал в свою сумочку, которая висела через плечо. Ел вместе с нами нехитрую еду. Потом бегал в деревню и обратно, приносил питьё для моего деда, к которому льнул, глядя, как дед Илья вытирает усы, попив квасу. Даже если дедушке не хотелось пить, он брал у мальчишки ковшик и обязательно выпивал всё. Ненавязчивое присутствие дурачка даже нравилось нам, развлекало. Когда я поранила коленку о противный сучок, ни с того ни с сего появившийся на моём пути, Ивашка достал карамельку и подал мне с самым сострадательным выражением на лице. И сказал: «Лекарство». Потом я видела, как точно также он подавал карамельки плачущим детям, старым бабкам, которые кряхтя ковыляли по пыльной дороге, ругая свою старость. Даже своим обидчикам он протягивал конфетки, когда те его оскорбляли. Он нам сострадал. Все угощения этот неразумный ребёнок раздавал другим, таким разумным, таким...