***
— Гаврила Ефимович. Гаврила Ефимович! — этот негромкий голос и ровный, никак не прекращавшийся стук в дверь стали первыми звуками, что услышал, выходя из царства Морфея, молодой князь Оленев. Он медленно переместил на подушке руку, пошевелив пальцами, еще не до конца осознавая происходящее, и надеясь, что этот жест сумеет прекратить разбудивший его шум. Стук, впрочем, продолжался с прежним упорством. Сонно мыча, Никита наконец нашел в себе силы подняться со скамейки и, вздрогнув от хлопка полетевшей на пол книги, за которой он по-видимому и заснул, побрел по направлению к двери, только сейчас занявшись мыслью о том, кому в столь ранний, или не очень, час мог понадобиться «Гаврила Ефимович». Ответ ему почему-то не приходил. — Да-да, прошу вас, входите! Не заперто, — запахивая халат и протирая глаза он остановился в сенях, со всей возможной внимательностью воззрившись на тяжелую дверь. Стук прекратился и через несколько мгновений та, нехотя поддавшись несильному толчку руки, приоткрылась, напустив в сени морозного пара, в котором, словно в непроницаемом белом облаке обрисовался человеческий силуэт. Никита непроизвольно отступил назад, подальше от завладевшего пространством холода, и тут же с изумлением уставился на вошедшего — то была закутанная с ног до головы девушка, почти даже девочка, в чьем выражении лица, которое он смог различить, когда дымка наконец рассеялась, читалось то же, если не более сильное, чем его собственное удивление. Наскоро оглядев помещение и неловко скользнув взглядом по выглядевшему очень-уж-по-домашнему, заспанному молодому человеку, она как бы извиняясь проговорила: — Неужели все-таки ошиблась? Никита только тем и нашелся, что сочувственно промолчать. — Должно быть Дарья в указаниях напутала, вот же… — она затихла, по-видимому домыслив свою фразу не самыми лицеприятными для Дарьи словами. — Прошу прощения, сударыня, –попробовал начать юноша. Вспомнив о разбудивших его словах и соотнеся их со сложившейся ситуацией, он пришел к очевидному, казалось бы, с самого начала выводу: — Если я правильно понял, вы хотели бы видеть Гаврилу? Девушка с готовностью кивнула: — Камеристка моей тети, Дарья, каждую неделю покупает у Гаврилы Ефимовича румяна, — говоря, незнакомка приняла сосредоточенный вид: она хмурилась и все время поглядывала на Никиту, пытаясь понять, доходчиво ли она объясняет, — Дарья же и назвала мне этот адрес, потому что сама в этот раз прийти не имела возможности, а я согласилась… Так я не обозналась домом? — Вы не ошиблись, вот только Гаврилы… Ефимовича сейчас нету, но если вас не затруднит ожидание, могу вас заверить — он должен объявиться в самое ближайшее время. Понимание того, что он, Никита, княжеский отпрыск, совсем неодетый и неприбранный стоит перед молодой женщиной не заставило себя ждать, краской ударив в лицо и вынудив отвести взгляд куда-то сквозь дверь. — Что же… Можно и подождать, если мое присутствие не помешает вам… — интонацией девушка указала, что ждет услышать его имя. — А, князь Оленев-младший, к вашим услугам. — Наталья Антоновна Чернявина. В том случае, если я не помешаю вам, князь, я была бы рада воспользоваться вашим гостеприимством, — она дружелюбно улыбнулась, стрельнув взглядом за Никитино плечо, на комнату. Никита намека не понял, задумавшись о том, до́лжно ли девицам так легко доверять незнакомым людям и вообще ходить по неспокойной Москве одним, с поручениями вместо прислуги. В правильности и первого и второго он не испытывал абсолютно никакой уверенности. — Могу ли я просить у вас позволения обождать Гаврилу Ефимовича в комнате? — Растерянность хозяина дома порядком забавляла девушку, но ей становилось душно стоять в верхней одежде — морозный румянец, при входе щедро заливавший ей щеки, теперь сменился жарким румянцем одетой-по-зимнему-в-доме. Пристыженный своей бестактностью, Никита поспешил с помощью, аккуратно приняв ее длинную, холодную снаружи шубу. Осторожно держа ее обеими руками, и пытаясь придумать, куда бы ее пристроить, он кивком пригласил гостью пройти в переднюю комнату, и сам, чуть помедлив, направился следом. По правде сказать, молодой князь Оленев не привык иметь дело с девицами. Он много читал о разного рода представительницах прекрасного пола — начиная от мудрых древних цариц и заканчивая блестящими куртизанками (Зна́чимая часть библиотеки навигацкой школы, к счастью или сожалению, состояла из французских романов), но был ли от этого хоть какой-то прок? Оказываясь в обществе сколько-нибудь привлекательной дамы он каждый, буквально каждый раз выглядел все равно что безмозглый истукан, неспособный и двух слов связать вразумительно. Как далек он был в этом от своего камердинера — ах, вот уж кто в молодые годы умел вскружить голову любой. Остановившись, на манер того самого истукана, Никита принялся рассматривать присевшую на самый край тахты девушку — по правде говоря только сейчас он обратил внимание на ее внешность. Не всеми чертами правильное, но по-своему красивое лицо окаймляли смольно черные локоны, выбившиеся из высокой прически и только чудом не скрывающие темных, глубоких глаз. Казалось, во всем ее облике было какое-то простое, едва уловимое величие. «У нее ведь профиль кисти Гирландайо», — с наивным восхищением художника подумал Никита. Заметив его блуждающий взгляд, гостья, прищурившись, посмотрела на князя, пробуждая в нем непреодолимое желание заняться изучением ковра, или чего-нибудь еще, находящегося в непосредственной близости от пола. — Простите мне мою бестактность, князь, могу я спросить у вас совета? — Разумеется, Наталья Антоновна, — все еще исследуюя витиеватую нить узора, отозвался Никита. — Вы можете называть меня Наташей, мы ведь с вами примерно ровесники. Да и много мне чести будет, перед князем по имени отчеству называться, — это она сказала с какой-то странной смесью расположения и тоски. Прямолинейность, как за свою короткую жизнь поняла Наташа, дорого обходилась и далеко не всегда стоила тех выговоров, которые ей так часто приходилось получать. Впрочем, это пока еще на отвадило ее манеры всегда и со всеми быть откровенной. Ответ князя был весьма неожидан: — В таком случае, я очень прошу и вас называть меня по имени, Никитой. — Что ж, воля ваша, — Наташа взглядом проследила за устраивающим на спинке стула ее шубу молодым человеком, и, дождавшись, пока он сядет, продолжала: — Видите ли, сударь, я надеялась увидеть Гаврилу Ефимовича движимая…дерзким желанием… Я хотела приобрести у не него готовые румяна, а компоненты для них. Могу ли я надеяться, что Гаврила Ефимович согласится? Никита аж поперхнулся. Не ослышался ли он? — Зачем же вам задействовать кого-то другого в изготовлении румян, когда это не составит труда Гавриле? — Понимаете, Никита, мне казалось посильным сделать их самой. — Наташа приосанилась, садясь поудобнее, и стараясь не смотреть на удивленного собеседника. — Самим? — внутренним взором молодой князь представил себе хрупкую девушку, с силой перетирающую, Господи Боже, крепкий аммиак. — Но зачем вам это? — Даже не знаю, я никогда не задумывались зачем, — она немного помолчала, подыскивая слова: — Из любопытства наверное…***
–…Наталья Антоновна прождала еще три четверти часа, потом спохватилась, что ее уж верно потеряли дома, и решила прийти в другой раз. Но мог ли я позволить себе оставить ее тетушку без румян? Поэтому я отдал Наталье Антоновне нужные компоненты, и она ушла. Гаврила, во время всего рассказа продолжавший заниматься своими делами, едва удерживался от вопросов и комментариев, но выслушал до конца не перебивая. Теперь, когда Никита замолк, он, выпустив из рук новенький пикнометр, вышел из-за стола и направился к черному подставцу — святой святых и сердцу его «лаборатории». Камердинер на два ряда пробежался глазами по пронумерованным, расставленным в абсолютном порядке баночкам, и, изменившись в лице заключил — места номеров «XI» и «XVII» пустовали. — Что же это, батюшка Никита Григорьевич, вы ведь ей весь кармин и аммиак отдали! — Отдал, — согласился Никита, разворачиваясь на табурете. — Из чего же мне теперь румяна-то готовить? — этот ожидаемый, казалось, вопрос Гаврилы, вызвал в молодом князе необычайное раздражение, тут же выплеснувшееся наружу: — Оставь, Гаврила! Чего ты всполошился-то так, в самом деле? — он порывисто поднялся и вышел из комнаты. Камердинер только всплеснул руками, взглядом проводив Никиту — всяким он видел барина за все эти, проведенные под его, Гаврилиной опекой годы, но чтобы Никита Григорьевич так из-за барышни огорчились! — такое было впервые. «Надо было сначала об этой Наталье Антоновне расспросить, а я со своими компонентами…» Гаврила вздохнул, садясь на только что оставленный табурет. — Батюшка деньги прислал? — голос Никиты за стенкой звучал смягчившись. — Прислали, Никита Григорьевич. — Ну вот и купишь своих порошков, сколько душе будет угодно. Войдя в комнату барина, Гаврила обнаружил того полулежащим на лавке — он шумно перелистывал страницы неоконченной вчера книги, безуспешно пытаясь найти нужное место. — А что, барышня Наталья Антоновна, говорите, хороши собою? — мягким, почти отеческим тоном поинтересовался Гаврила. — Может и хороша. — Значит и лицом миловидны, и к химии интерес проявляют, — камердинер кхекнул, заменяя этим многозначительным звуком одобрение. Оставив книгу в покое, Никита с удивлением посмотрел на него. Гаврила продолжал: — Помнится, лет так с десять назад знавал я одну… — Погоди, Гаврила, — перебил его князь, предчувствуя, что усевшийся в дальнего края скамейки и задумчиво поглаживающий усы камердинер собрался посвятить его в какую-то далеко не короткую историю. — Как ты думаешь, удастся ли мне увидеть ее снова? — Ну это дело проще простого, — с готовностью отозвался Гаврила, — Барышня-то ваша по забывчивости перчатку оставить изволили. Я в сенях виде… Договорить ему не удалось, потому что Никита одним ловким движением настиг его, заключая в объятия. — Ну полноте, полно, барин, — сопя и смущенно пытаясь высвободиться, прогудел Гаврила, неумело пряча улыбку. — Послушайте вот лучше: имел я этак лет с десяток назад знакомство с одной особой…