Розовая зубная щётка

Когда ты живешь одиночеством, простые вещи становятся какими-то слишком преувеличенными. Размеренный стук секундной стрелки начинает давить на виски своей ритмичностью, шаги соседей раздаются в черепной коробке так, будто ходят они у тебя на голове. Неубранная с утра постель теперь источает запах вязкой тоски, а шорох ткани, когда ты все-таки пытаешься ее поправить, слишком гулко отражается от светлых стен. Во всем виновата тишина, не иначе. Она долгие годы подступала к порогу маленькими, незаметными шагами и поселилась здесь навсегда с последним, особенно громким хлопком входной двери. Вместе с ней пришел полумрак от вечно закрытых штор, желтые листья завявших растений, гора мусора, которая копится с того самого дня и жуткое, склизкое чувство ненужности. Ни этой жизни тебе, ни тебя этой жизни. Ким Енбин смотрит на свое отражение, смахивая с лица холодные капли воды. Он не знает который час, не видит солнечно за окном или уже давно взошла луна. Он просто проснулся с пол часа назад и решил умыться. Черная челка намокла от ледяных струй, вода подтеками скатывается по щекам к подбородку и со стороны, в самом деле, очень похожа на слезы. Брюнет бросает зубную щетку в стаканчик, выпрямляет спину и закидывает спавшую лямку белой майки обратно на плечо. Похудел, что ли? Он смотрит на себя в зеркале, стараясь найти ответ на этот вопрос, скептически щурится, чешет отросшую щетину и начинает бегать глазами по полкам в поисках бритвы. Прибегает, блин, к тому самому стаканчику для щеток, всматривается внимательно, будто попутно задумывается над смыслом жизни, а на деле просто залипает на две вещицы: одна из них – синяя – его собственная, еще мокрая и хранящая на себе запах зубной пасты, вторая – противного такого цвета – кислотно-розового – стоит здесь зачем-то, глаза мозолит. Енбин глядя на нее смеется тихо, по-особенному, с привкусом легкой истерики. И уходит из душевой так и не избавившись от отросших на лице коротких волосков. Впрочем, чем они могут помешать? Пить кофе и с ними он прекрасно может. Кофе этот, правда, уже остыл, но брюнет послушно допивает напиток и кладет грязную чашку в раковину. Рядом точно с такой же еще одной: ее он выпил пол часа назад, еще горячей, когда разливал противный горький напиток на двоих. - Просто привычка, - ведет он плечом, - скоро пройдет. Убеждает себя самого, возможно, всю квартиру, будто «держись, мы справимся, здесь станет светлее!», но даже на кухне занавески так и не расходятся по углам окон, чтобы пустить хоть какие-то лучи солнца. Ему и без того комфортно. Вот, например, свет лампочки в холодильнике весьма себе яркий. И хотя на пустых полках огромной белой махины повесилась мышь, Енбина устраивает почти все в его несомненно уютной и милой обители. Разве что спертым запахом одиночества она провоняла насквозь. Возможно, нужно что-то изменить. Возможно, осознавать, что кончилась даже лапша быстрого приготовления, а ты ничего не ел уже два дня – не самое приятное. Но брюнет все-таки решает выбраться наружу. На полках в шкафу – полнейший бедлам, но Ким умудряется отыскать среди него джинсы, носки и даже пару футболок: от первой открыто попахивает потом, вторая – сойдет для выхода в магазин. В коридоре находятся кроссовки с прилипшей к подошве земле, кошелек с десятком купюр и ключи, которые слишком уж громко звенят среди всей этой тишины, и без того потревоженной копошениями хозяина квартиры. А дальше – самое любимое. Жесткий и резкий. Звук, заканчивающий одну историю, но не обещающий начало следующей: за Ким Енбином захлопывается дверь. - Не хотите лиса? – хрипят едва ли не в ухо, - дикое животное, которое само выбирает себе хозяина. Енбин дергается, шарахается в противоположную от странной личности сторону скорее по инерции, но на месте зачем-то замирает. Смотрит словно внутрь себя, ответ ищет. Не хочет ли он лиса?.. А зачем? Зачем ему нужен кто-то, когда есть собственная квартира, так и не убранная постель, на которую в любой момент можно упасть, прячась от мира под одеялом, две чашки дрянного кофе с утра, женский шампунь, пахнущей вишней… И прошлое, которое он никак не может забыть. Оно во всем: в смятом одеяле (она всегда вставала позже и собственноручно заправляла кровать), в чертовой забытой кислотно-розовой зубной щетке, в запахе сакуры на его подушке. Он живет в этом прошлом, идет сквозь него размеренными шагами: лето, шум соседней дороги, ее звонкий смех. Тепло и солнечно: на улице, в их квартире, где зеленеют листья лимонника и цветут орхидеи, и в его душе тоже. А сейчас… сейчас Енбин не замечает собственного крика, но отвлекается на боль в ноге. Секундную, словно укус пчелы, и отдающуюся каким-то зудящим покалыванием на уровне щиколотки. Он смотрит на асфальт: пара капель крови приняли форму лепестков цветущей вишни и теперь лежали на земле почти бездвижно, колеблемые лишь слабым ветерком. К ним упал третий и четвертый. Такие ярко-красные лепестки, красивые, навевающие воспоминания… - Ай! – на этот раз парень отчетливо слышит собственный голос, дергает раненой конечностью и подкидывает наглое существо в воздух, вынуждая приземлиться на четыре лапы. Существо это размером со среднюю собаку, с густой, темно-рыжей шерстью и карими глазами, выражающими столько недовольства, что брюнету даже становится стыдно. Красные пятна на светлом мехе вокруг пасти выделяются как-то слишком отчетливо, а в сочетании с оскалом и алеющими разводами на белоснежных клыках.. угрожающе, ничего не скажешь. На секунду Киму кажется, что зверек плюется его кровью, бубня себе под нос, что на вкус она «офигеть какая дерьмовая». Именно так, слово в слово. И вдруг, именно в этот момент, в голову бьет мысль о том, что сейчас он – Ким Енбин – стоит четко посередине тротуара с двумя огромными пакетами в руках и, на самом деле, безумно устал держать их. Он роняет покупки на асфальт, следит за выкатывающимся из пакета яблоком, поворачивает голову и залипает с пару минут на бесконечный поток машин. Движение. Быстрое, стремительное. Умеет ли он до сих пор двигаться так же? Черт, даже смешно: какое-то там яблоко стало лучше него в этом деле. Енбин дергается, словно в судороге, отмирая, и сталкивается взглядами с прохожим. Тот крутит пальцем у виска, берет из валяющегося у его ног пакета пачку чипсов и идет дальше. - Приятного аппетита, - ржет зачем-то брюнет, не имея ни грамма возражений на тему столь абсурдного воровства. Прохожий лыбится, возвращается назад, тыкает чипсинкой в чужой рот и довольный собой все же сбегает по каким-то там своим прохожеским делам. Енбин бы тоже побежал, честно. Захотелось вдруг. Только вот нога болит нещадно и кровь из нее хлещет неплохо так. Натекло, наверное, целое море из капелек-лепесточков. Маленькое такое, но кажущееся слишком страшным и бескрайним. Ким смотрит на свою ногу внимательно, долго – насчитывает восемь дырок и думает о том, что кровь то в самом деле очень теплая. Потому что он жесть как замерз. Лис чешет задней лапой за ухом совсем как собака, но табличка на ошейнике гласит «Fox», и спорить с ней будет как минимум глупо. Лис фыркает совсем по-кошачьи и продолжает бубнить что-то там себе под нос абсолютно как старый дедок. А еще Лис хватает зубами укатившееся яблоко и направляется к дому брюнета, словно всю жизнь ходил к нему гостить и уже прекрасно знает дорогу. Енбин же перечить животному не спешит, подхватывает с земли покупки и немедленно следует за своим новым питомцем. Кого же он ему напоминает?.. Лис, хитрый взгляд, паршивый характер, яблоки… - Холо! – орет парень. Потом думает, примеряет обернувшемуся питомцу новое имя и повторяет еще раз, - Холо! Лис(а?) на это скептически фыркает и, кажется, даже закатывает глаза. Но по приходу домой яблоко все-таки съедает. Еще она съедает подушку и одеяло, после плюясь синтепоном на каждом углу, решается попробовать сушеных листьев, и в итоге, явно недовольная их вкусом, сваливает все горшки с погибшими растениями на пол. Ким наблюдает за этим с усмешкой, чихает от поднявшейся пыли и краем глаза наблюдает за тем, как тишина начинает отступать, позорно сбегая под диван и книжные шкафы. Холо лезет к нему, скулит и тыкается холодным носом в сухую руку. Енбин думает о словах того старика: лисы сами выбирают себе хозяев? Неужели… Тогда почему же этот зверь выбрал именно его? Цоканье языком, хриплый смех следом и две ранки на тыльной стороне ладони. Ну вот, он опять ушел в свои мысли, и маленькому лисенку пришлось вновь спасать его от них. - Спасибо, - кажется, столько, сколько Ким улыбался сегодня, он не улыбался последние пару недель, - спасибо, - и теплая рука зарывается в жестковатую шерсть, почесывая животное за ушком. Лис будто бы урчит, довольный происходящим, и когда ладонь хозяина от него отстраняется, пытается удержать ее коротенькой лапой, не выпуская когтей, глядя в глаза человеку. Словно просит не оставлять его, словно и сам так долго искал это тепло. Они сидят так больше часа, а когда брюнет все-таки уходит на кухню заварить чай, лис решает продолжить свою «уборку». Грохот оказывается настолько сильным, что Ен роняет из рук чашку и, наплевав на осколки и кипяток, окативший носок его ноги, врывается в комнату в поисках пострадавшего животного. И оседает, зарывая лицо в ладони. Холо с весьма довольной мордой сидит у рухнувшей на пол гардины, подсвечиваемая со спины ярким солнечным светом. Пыль вокруг него приобретает рыже-золотистые тона, а комнату заливает теплыми оттенками заката. «Глупый Ким Енбин», - говорят лисьи глаза. И брюнет с ним в общем-то согласен. Парень подходит к окну, хватая с пола маленького разрушителя и усаживая его на подоконник, лезет следом. Эх, давно он этого не делал… Сейчас солнце исчезает за горизонтом, унося с собой, наверное, самый странный из дней в жизни Енбина. Ким даже успевает вспомнить, что он живет на одиннадцатом этаже и небо отсюда кажется таким близким, что стоит протянуть руку – и ты сможешь коснуться легкой дымки закатных облаков. Бело-золотое сияние над шапками домов завораживало своей чистотой. Солнце всегда так: оно не может просто появиться или исчезнуть за горизонтом. Каждое его прощание – произведение искусства, которое старался запечатлеть едва ли не каждый художник в этом мире. Золото переходит в ало-розовую пелену, накрывающую этот мир своим насыщенным, но спокойным цветом. Небо переливается, иногда доходя до настолько ярко-красных оттенков, что они напоминали кровь, лепестками падающую на асфальт. Дальше: мягкий градиент до светло-фиолетового и пятна ночной синевы, уже заявляющей свои права на эти небеса. Енбин оглядел свою комнату: земля, раскиданная на полу, грязными отпечатками лисьих лап разнеслась по всей зале, поломанные растения выглядели настолько жалко, что стало стыдно за свой собственный эгоизм. А им всего лишь нужен был свет и вода… Интересно, что нужно будет от него этому лису? Он смотрит в глаза, обращенные к нему. Не хитрый и не злой, но слишком таинственный взгляд был у этого животного, слишком сложно было понять, о чем оно думает сейчас. Эти глаза отражали небеса так, словно они были океаном, за которое закатывался диск света. Прекрасны. Такие странные, большие и круглые с длинными пушистыми ресницами. Эти глаза гораздо красивее, чем человеческие. В них мерцает слабый огонек: белый, чистый, совсем крохотный. И Холо переводит взгляд на небеса, заставляя завороженного хозяина повторить то же движение. Темной синевы становится все больше, ночь мягкими лапами опускается на города. И в одном из этих пятен виднеется бледный свет первой звезды. Робкой, едва заметной, и оттого еще более чарующей. В эту ночь они спят вдвоем: один – на чужой спине, свернувшись в калачик; другой – свернувшись почти так же и пытаясь укрыться маленькой тушкой наглой лисы. Рука вместо подушки вписалась в общий концепт вообще прекрасно. Да и в целом Енбину становится как-то радостнее, что ли. Часы над кроватью тикают как положено – едва слышно; соседи этой ночью, судя по всему, решили пораньше лечь спать. А брюнет… брюнет боится пошевелиться и нарушить чужой сон. А еще на удивление быстро засыпает сам. Вместе с рыжим дьяволенком в эту квартиру приходит жизнь. Настоящая, теплая и очень-очень.. живая. Киму приходится сменить три одеяла, пока госпожа не сочла последнее достойным своего царского ложа. Благо, с подушкой дело обстояло проще. Только теперь пахнет она вовсе не вишней, а стойким запахом мужского одеколона, но зато первая же принесенная в дом вещица выжила при встрече с четырехлапым критиком Гардины исчезли не только из зала: в первое же утро прекрасным будильником стал звук трескающегося дерева и лучи солнца, бьющие напрямую в глаза. Тем же утром Енбин обнаружил крупные иероглифы на холодильнике, буквально орущие о том, что "Инсон", и лиса, тычущего когтистой лапой в сей шедевр каллиграфии. Холо быть Холо упорно не хотела (пришлось смириться). В шкафу оказывается только одна чашка: о второй напоминали разве что неубранные с вечера осколки. А ещё брюнет решил, что просыпаться лучше с чаем: сладким, пахнущем имбирём и корицей. - Кажется, мне придется делать ремонт, - Енбин чешет затылок, рассматривает порванные занавески на кухне, слабые лучи утреннего солнца, подсвечивающие слой пыли на столе, испорченный холодильник... И Инсона, трущегося у его ног, как котёнок. И все-таки странное у него имя... Следующая неделя уходит на то, чтобы изменить едва ли не все. Они не стали покупать огромную плазму или камин, но подушки-кресла напротив небольшого стеклянного столика и пара огромных книжных полок, забитых шедеврами корейских и европейских авторов создают свою атмосферу. На стене теперь висит сверкающая гирлянда, хотя до нового года еще далеко. Пол покрыт светло-коричневым ковром с узором в виде нотной тетради, а на стене (Енбин не удержался) висят часы с кукушкой. Вторая комната так и остается их спальней, с всегда открытыми жалюзи и видом на дорогу, по которой в любое время дня и ночи мчатся машины. Здесь вечерами Енбин сидит за бумагами, разбирая накопившиеся отчёты, а Инсон лижет его босую пятку, слабо прикусывает почти зажившую щиколотку и виляет хвостом, - все ради внимания хозяина. Тот уже три дня отвлекается разве что на еду и короткий сон. Корит себя за невнимание к лисёнку, но поделать ничего не может: он и так слишком долго забывал о своих обязанностях. Инсон дуется, прекращает свои попытки, а в конце недели и вовсе прячется под кровать, отказываясь даже от еды. Тогда старший решает разобраться просто и по-мужски: за парой бутылок соджу и лёгкой закуской. Лис пить отказывается, хотя в его миску щедро ливанули алкоголя. Зато из-под кровати вылазит и фыркает от запаха перегара. Празднование "я закончил задротить в кучку листочков", кажется, идёт на славу и без него - И какого черта ты не человек? – заявляет брюнет с бутылкой соджу в руках, замечая подобравшееся к нему животное, явно недовольное происходящим. Енбин смотрит за окно, видит звездное небо с миллиардами звезд и думает, что было бы неплохо стать одной из них. Летать по своим орбитам, знать, что все всегда будет размеренно и четко. Главное – иметь под боком хоть один спутник, который никогда не улетит. Ким расползается в пьяной улыбке, переводит взгляд на лиса и лапу свою тянет, чтобы за ушком почесать. - А хочешь? – спрашивают его в ответ. Он не раздумывает и кивает: «хочу.» Енбин бухой в зюзю, ему весело и хочется почаще так: напиваться и говорить с Инсоном. О погоде, о политике, о непонятных людях на улице, которые «не хотите лиса?», а сами наверняка какие-нибудь старперы-колдуны. Хочется общения, а не только разговоры на деловых встречах, понимания какого-нибудь. Романтики хочется. Енбин вообще великолепный романтик, вы не знали?! Он бы организовал конную поездку в горы или отвез к пляжу на закате. Киму даже секс не нужен: просто обнимать чье-нибудь теплое тело в своей кровати. Инсон смотрит в ответ серьезно, этими своими проклятыми лисьими глазами, словно понимает, словно отвечает не только в пьяном воображении хозяина, который после третьей бутылки отрубается прямо на кухонном полу. А после полуночи вздыхает, тащит этого дурака на кровать, укрывает одеялом и всю ночь сидит рядом, отгоняя от глупого человека странные мысли. На утро Енбин просыпается с жестким сушняком и навязчивым желанием отлить да поскорее. Идет, утыкается взглядом в бочек унитаза, лыбится довольно все еще пьяненьким мыслям. И отматывает в голове время чуть-чуть назад. Так. Вот он встал. Вот врезался в косяк. Вот тут матерится и идет дальше по коридору. Вот ванна, раковина, шатен с зубной щеткой, прекрасный фарфоровый друг, его чл… Шатен. С зубной щеткой. Противной такой, кислотно-розовой. У него во рту – море пены от зубной пасты, на лице – открытая ирония и прищур знакомый какой-то. Лисий такой прищур. - Ты ее не сгрыз, - зачем-то припоминает Енбин, натягивая назад трусы. Абсурд ситуации зашкаливает, Ким уверен, что он все еще спит, или просто нажрался настолько, что к нему заявилась белка. Но шатен в ответ только жмет плечами. - Мне цвет понравился. Енбин знает, совершенно точно знает, что магии не существует. Зато есть Инсон. Вполне себе красивый комок рыжей шерсти и очень даже привлекательный юноша с так и не смытой с губ белой пеной. - У меня только одна чашка. Лис щурит глаза. - Не переживай, я попью из миски.