Промочу горло. Найду девчонку. Отдохну, как ты и просил. Не жди, Саманта. Поспишь сегодня без меня?
— Сволочь, — фыркнул Сэм и подошел к окну: Импалы на парковке не было — о’кей, хоть не напьется до беспамятства. Может быть, просто напьется, но не так, чтобы его потом пришлось выносить. Дерьмо, конечно, но Динову свободу ему не отобрать, тем более сейчас, когда она и так почти закончилась. — Удачной охоты, братец, — усмехнулся Сэм, отпустил тюль, который, качнувшись, закрыл унылую темную улицу и забрызганное стекло, и залез в постель, последовав совету Дина. С закрытыми глазами номер даже не казался убогим, а запах стирального порошка от простыней и наволочки приглушал кислую вонь, висящую между полом и потолком. «Здесь точно кто-то сдох, — подумал Сэм, устраиваясь удобнее на жестковатом матрасе, — возможно, один из нас когда-то в другой жизни».***
Бар назывался «Петля и нож», находился в трех кварталах от мотеля и был бы вполне сносным, если бы не пятница. Люди толпились у стойки и не умели молчать — говорили и говорили о чем-то незначительном, тупом и понятном только им. … я честно ему сказал, что она не стоит и цента… … через неделю должен прийти товар, но накладные составлены так, что забрать его с границы будет невозможно… … я четыре раза пыталась, приносила лучшее, а они, мол, нет… … в воскресенье обед у Лу, ты придешь?.. … хотелось бы, но Питер говорит, что должен отработать еще год… Через десять минут Дину захотелось удавиться или заколоться, но он не уходил почему-то, наблюдал и раскручивал откупоренную бутылку пива в руках. Конденсат стекал по стенкам — ладони были мокры и замерзли. И это было странное чувство, потому что бар утонул в духоте и жарком воздухе: как только он еще не стал рябить и искажаться, словно летнее марево, поднимающееся от раскаленной дороги. Интересно, в аду есть дороги? Наверняка, нет, или они выложены человеческими костями и никуда не ведут — просто так, украшения. Дин задумчиво отхлебнул из бутылки и скривился: пиво выдохлось и горчило во рту, почти так же, как этот дурной вечер: слишком много народа, слишком мало девчонок в его вкусе. Хотя он и склеил парочку — первую в без четверти двенадцать, вторую, кажется, около двух — чисто для развлечения. Обе оставили ему следы от помады на щеке и номера телефона на салфетках, которые он сунул в карман, даже не взглянув. Муди был действительно уныл. Определенно, стоит вернуться и лечь спать — завтра еще десять часов пилить до Оклахомы. Дин поднялся — место тут же заняли — и двинулся к выходу, но остановился: кто-то сменил пластинку в музыкальном автомате, и вместо заезженных кантри-хитов заиграла «Since I’ve Been Loving You» [1], абсолютно не подходящая месту, времени и городу. Дин оглянулся. У музыкального автомата стояла девушка и в такт песне медленно покачивала бедрами, которые были немного шире его стандартов, но Дину все равно стало интересно. Может быть, что-нибудь еще и выйдет из этого вечера. — Хорошая песня, — сказал Дин, становясь рядом с девушкой, которая, к слову, не обратила на него никакого внимания, продолжив покачиваться. Одна рука лежала на затылке, другая — видимо, на тыльной части шеи: обе они прятались под длинными кудрявыми волосами, которые, несмотря на то, что были приподняты, спадали почти до пояса. Дин едва удержался, чтобы не потрогать их: так много их было и такими мягкими они казались. — Она отличная, — ответила, наконец, девушка, запуская песню по новой, и слегка повернула к нему голову, и Дин расстроился: она была обычной. Такие девчонки могли сидеть на стойках регистрации в мотелях, читая один и тот же, вечный журнал и покусывая большой палец. Могли продавать комиксы в малюсеньких магазинчиках, втиснутых между лавкой автозапчастей и комиссионкой. Могли петь на улицах или стоять там же в коротких юбках и чулках в сетку. Могли мечтать о том, как уедут, как влюбятся в невозможно красивого парня — обязательно актера — и откажут ему, чтобы посмотреть на его реакцию, а, когда он решит повеситься из-за них, вытащат из петли, скажут «да» и сделают самым счастливым человеком на земле, но, когда их звали по-настоящему, когда машина стояла на подъездной дорожке, задергивали ситцевые шторки и накрывались одеялами с головой, чтобы не слышать стук в дверь. Могли быть любыми, потому что жили в крохотных городках, непременно серых, забытых и скучных — и сами не отличались от них. — Зашла сюда ради нее. И еще мне нравится подсветка в автомате. Синий, как электрические разряды под водой. Сегодня — плохой день, а вечер вроде бы ничего. Какого цвета вечер? М-м? — Она повернулась к Дину полностью и ткнула пальцем в густо-зеленую клетку на его рубашке. — Этот подошел бы. Как горлышко бутылки в темноте. Дин удивленно приподнял брови. — Ты странная, — сказал он прямо, отчего-то не боясь ее обидеть. Девушка лишь пожала плечами и снова уставилась в автомат, наблюдая, как вращается пластинка в синем ненормально-электрическом свете. — Да, поговаривают. И, я думаю, ты уйдешь сейчас и расскажешь всем своим друзьям, которые наверняка уже достаточно напились, что девчонка, на которую ты поспорил тоже наверняка, сумасшедшая. И вы посмеетесь вместе, и у вас будет хороший вечер. — У меня нет друзей. — Дин оперся плечом на автомат, но потом встал прямо, поняв, что самое правильное — стоять рядом прямо, что странно, честно говоря. Но раз уж он ввязался в этот разговор, то почему бы не подыграть? — Может, хочешь что-нибудь выпить? Я бы тебя угостил. — Большое спасибо, Джеймс. — И почему это я вдруг Джеймс? — с усмешкой спросил Дин. — Слишком смело такое утверждать, не находишь? — Вовсе нет, — уверенно отрезала девушка. — Ты красавчик, а значит, лжешь и играешь. Вы, красавчики, любите врать и играть — так уж повелось, ты не виноват, на самом деле. — Она дружески похлопала Дина по спине, приободряя, будто это замечание могло расстроить его. — И вокруг тебя вечно вьются девчонки. Девчонки любят плохишей — вот здесь не могу сказать, откуда это взялось. Извини. — Может, будешь загибать пальцы? — иронично предложил Дин. — Ну чтобы не сбиться во всех характеристиках. — О’кей. — Девушка загнула большой и указательный пальцы, затем и средний, и продолжила: — Судя по твоей прическе, ты большой почитатель быстрой езды, и у тебя какая-нибудь крутая тачка типа Порше Спайдер. — Загнула безымянный. — Судя по твоим шмоткам и, конечно, по тому, что ты торчишь в этом баре, ты бунтарь без причины. Ну такой, которому все нипочем, типа жить одним днем и умереть на ста двадцати, на трассе где-нибудь под Лос-Анджелесом, чтобы все ангелы в городе шеи посворачивали, глядя на твой последний полет. Вот. — Она мотнула головой, будто ставя точку. Пара прядей упала на лицо, и она убрала их незагнутым мизинцем за ухо. — Поэтому ты — Джеймс. Дин пригладил волосы, которые торчали от реальной быстрой езды. Прежде чем прийти сюда, он навернул несколько кругов вокруг города — просто, чтобы поездить. Без причины. Он правда любил это — ветер, врывающийся в опущенные окна, пыль дороги, желтые разделительные, рев мотора, когда он вдавливал педаль газа в пол, чтобы выжать максимально возможную скорость, чтобы нестись без остановок, дальше и дальше, пока не кончится бензин или дорога, пока все не кончится, разбившись о какой-нибудь беспутный Форд Кастом Тюдор, возникший внезапно, ниоткуда, как это случилось с Джеймсом Дином [2], таким же бунтарем без причины, как и он, о котором девчонка и толкует. Забавно. Бывают же совпадения. — Хочешь верь, хочешь нет, но так вышло, что я действительно Дин. — Это радостное знакомство, Действительно-Дин. Я Сильвия. — Она протянула руку, и Дин пожал ее, отмечая, что прикосновение серебряного кольца к коже оказалось безвредным. — Наверное, которая Сидни? [3] — улыбаясь, предположил он. Сильвия, задрав голову — Дин был высок, а она — не очень, едва доставала ему до плеча макушкой, — терпеливо посмотрела на него. Дин вспомнил похожие взгляды учителей в школе, вроде «ты пока еще глуп, но это ничего, я тебя научу», и хмыкнул. — Которая писала грустные стихи [4], — сказала Сильвия с легким, чуть слышным вздохом. — Знаешь, от одиночества. Такое случается. Дин понимающе кивнул. Многое случалось от одиночества: необдуманные решения, страшные жертвы и стихи, наверное, тоже. Хотя поэзию он не любил, предпочитая ей тексты песен, которые иногда цитировал особо романтичным особам — и это всегда прокатывало, вкупе с его фирменной улыбкой, естественно. Что-что, а девчонок он умел очаровывать. — Эй, ты в порядке? — спросил он с беспокойством, заметив, что Сильвия внимательно рассматривает свои руки. — Мы могли бы повторить рукопожатие, но теперь левой рукой? Мне кажется, левая рука заслуживает того, чтобы участвовать в общепринятых ритуалах. — Конечно. Левая ладонь Сильвии была теплее правой, это Дин тоже заметил и подумал, что, кажется, слишком легко вливается в эту ненормальную компанию, хоть и состоящую из одного-единственного человека. Сильвия удовлетворенно приподняла уголки губ, вытащила из кармана узких джинсов пачку «Кэмел» — как она только влезла туда — достала сигарету и помяла ее в пальцах — нервно, на самом деле. — У тебя есть спички? — Зажигалка. Сильвия помолчала, размышляя, наверное, подойдет ли зажигалка вместо спичек, словно это было чертовски важно, и, очевидно, решив, что сгодится, сказала: — Ты можешь мне ее дать? — Нет. — Дин кивнул на значок, запрещающий курение в баре, хотя на это ограничение явно было всем плевать. Парни, играющие на бильярде, смолили хуже паровоза, и никто их выгонять не собирался. — Но могу пойти с тобой. — Хороший план, — оценила Сильвия, близко наклоняясь к автомату. Подсветка исказила ей лицо, осветив его снизу. Убранная за ухо прядь выбилась и упала на стекло, становясь синей. Сильвия раздраженно смахнула ее. — Соучастие в запрещенном действии. Ты смелый, Действительно-Дин. Послушаем песню еще раз, о’кей? Только теперь надо молчать. Так будет звучать по-другому. Совершенно иначе. Песня снова заиграла. Влюбленная парочка за соседним столиком синхронно цокнула. Дин мельком глянул на них, серых обитателей Муди, сидящих интимно-близко друг к другу: ее ладонь у него на руке, его — у нее на колене, — и подумал, что Сильвии, должно быть, очень скучно здесь с рассуждениями о Джеймсах и с мыслями о равноправии рук. Еще подумал, что если бы он вдруг решил прочитать Сильвии какое-нибудь творение Планта, то у него бы не было ни единого шанса. Игла проигрывателя поднялась, но пластинка продолжала вращаться. Сильвия, сунув сигарету за ухо, щелкнула парой кнопок — электрически-синяя подсветка погасла, и автомат отключился. Она печально посмотрела на темный короб, вздохнула и, порывисто схватив Дина за руку, потащила его к запасному выходу. Черная дверь с горизонтальной хромированной ручкой выпустила их в ночь, освещенную бледным фонарем и луной, то и дело прячущейся в тонких облаках. Переулок был узким и коротким. Справа сгрудились мусорные баки и пустые ящики, слева — кирпичная стена, изрисованная граффити. Дин ни черта не разобрал, кроме неясных размытых фигур. Может, при свете дня в них и был какой-то смысл, но в темноте — ноль. Лампочка, вмонтированная в маленький навес, который едва ли на два фута выходил вперед, выхватывала крохотный пятачок асфальта перед дверью и создавала больше теней, чем освещала что-то. Сильвия крутила в пальцах сигарету, комкая ее до тех пор, пока она не развалилась. Табачная крошка посыпалась вниз. Дин не ощутил запаха. Ночь была свежей — февраль завершался ясными ветреными днями. Через несколько месяцев город оккупирует невозможная жара, которую он терпеть не мог. Хорошо, что его тут не будет. Как в принципе, нигде. Сильвия откуда-то, не из пачки, выудила новую сигарету. Дин, вспомнив, что обещал ей зажигалку, полез в карман. — Они тяжелые? — спросил он, подпаливая ей сигарету. Сильвия затянулась, выпустила дым колечками, внимательно наблюдая, как они растворяются, и пожала плечами. — Немного. Можешь потрогать. Я не против. Их все хотят потрогать. Она смешно наклонила голову, подставившись под Динову ладонь, как пес, который скучал по хозяину. Волосы действительно были мягкими и очень густыми. И еще теплыми. Дин с удивлением обнаружил вплетенные в них бусины, бессистемно разбросанные по кудрям. В баре он их не заметил, и, кажется, бусины не были предназначены для того, чтобы их замечали. Они были там для Сильвии, вот и все. — Можем пойти ко мне, — неожиданно сказала она, и Дин отдернул руку. Господи, что он делает? Щупает волосы девчонки, которую первый и последний раз в жизни видит. Что за безумие? Сильвия посмотрела на него задумчиво, затянулась, не заботясь о пепле, и продолжила: — Не думаю, что у тебя есть дом. Ты типа проездом. Джеймсы всегда проездом. Хотя сомневаюсь, что ты хотел бы переспать со мной. Для этих целей могу посоветовать Валери. Официантка, ноги от ушей. Довольно милая, общительная и отзывчивая девушка. Ты ей понравишься, и она тебе. Хорошо проведешь время. — Я уже хорошо провожу время. Ты очень занимательная, Сильвия. Было бы кощунством променять тебя на Валери. Она усмехнулась и затоптала окурок, который брызнул красноватыми искрами, выпав из ее пальцев и долетев до земли. Сильвия зачем-то отряхнула руки и спрятала их в карман толстовки. — Ты ведешь список, Действительно-Дин? — поинтересовалась она, раскачиваясь с пятки на носок. — Или у тебя все в голове? — О чем ты? — не понял Дин. — О девушках, которых ты очаровал и с которыми переспал, естественно, — сказала она тоном учительницы и добавила: — Нет, все не поместятся в голову. У тебя блокнот? Дин рассмеялся. Черт, кого только не встретишь в барах, и иногда эти знакомства очень странные. Как сейчас. — А ты ведешь список всех людей, которых ввела в замешательство своими вопросами? — усмехнулся он. — Думаю, он очень длинный. — Такой же, как у тебя, — кивнула она, глянула на него оценивающе, будто примериваясь, сойдет ли Дин для вопроса, который собиралась задать, и сказала: — Ты читал Керуака? Ту историю о вечном бесконечном путешествии? Там тоже был ловкач по имени Дин. [5] Хотя, даже если не читал, не важно, я не о том хотела сказать. Керуак принес эту историю, написанной на огромном рулоне бумаги. И вся она состояла из слов, которые не прерывались знаками препинания. Как река, знаешь. Миссисипи из слов, представляешь. Странно это. Знаки препинания все портят. — Ты считаешь? — Без них было бы лучше, — с абсолютной убежденностью ответила Сильвия и уселась на один из ящиков, сваленных у стены. Дин остался стоять на месте. — А еще без чего? Сильвия, стянув волосы пальцами на затылке, принялась закручивать их в пучок, и на каждый виток находилось то, без чего бы миру стало значительно лучше. — Без скрепок, имен на «О», дома на углу Пайнтри-Стрит — у него окна не симметричные, но, если сдвинуть вправо, тогда станет нормально, — без тетрадей в линейку, томатов, чечевицы, автомобилей серого цвета, без промежутка времени от трех часов двадцати трех минут до трех часов двадцати семи минут по четвергам, бульканья воды, футболок без рукавов, Гренландии и без утра. Кажется, все, — подытожила она. — Чем плоха Гренландия? — Дин подсел рядом. Ему захотелось отчего-то, чтобы Сильвия была на расстоянии вытянутой руки, чтобы ее можно было рассмотреть хорошенько, как таинственную и редкую зверушку на выставке. Если бы тут было стекло, он бы уткнулся в него носом, лишь бы увидеть все подробности: россыпь колечек-сережек в левом ухе, родинку на щеке, напряженную шею, смятый край воротника рубашки, выглядывающий из-под толстовки, — но стекла не было, а значит, ему повезло. Он всегда был везунчиком. Сильвия вытянула ноги, уперевшись пятками в асфальт, и откинулась назад, используя стену как опору. Ящик скрежетнул по земле. — Я не сказала, что Гренландия плоха, я сказала, что без нее было бы лучше. Чувствуешь разницу? — Не очень, — признался Дин. Он надеялся, она объяснит, что имеет в виду, и тогда он поймет хоть что-нибудь, впервые за последние полчаса, а может, и неделю, или месяцы, или жизнь. Но Сильвия, естественно, не объяснила. — Ты глупый? — сказала она, вскинув брови то ли в удивлении, то ли в замешательстве. Как можно не чувствовать разницы, чувак, все же предельно просто. — Наверное, — отозвался Дин и подумал, как сложно бывает найти смысл, когда кажется, что его вовсе нет. — Один мой знакомый говорит иногда, что я идиот. Сильвия прыснула: — Было бы интересно послушать, что бы он сказал про меня. — Она покрутила пальцем у виска и подмигнула, вздохнув: — Человеческие оценки такие смешные. И такие бесполезные. — Думаю, он бы в первую очередь поздоровался, — пожал плечами Дин, — а потом сказал: «Кристо». Сильвия взглянула на него — глаза прежние светло-голубые — и лицо погрустнело. — Ты не сказал мне «привет», Действительно-Дин. — Привет, — улыбнулся Дин и еще раз протянул ей руку. — Привет. Я Сильвия. — Она пожала ему ладонь и неуверенно подняла левую. — Наверное, как та, что писала грустные стихи? — лукаво предположил Дин, легонько сжимая ее пальцы. Да, равноправие рук — это важно, как он раньше не замечал. — Да, — кивнула Сильвия, — и танцевала ночью. — Она встала и на цыпочках прошлась точно по границе света от лампочки. Движения были плавными, но уверенными, будто она часто проделывала этот нехитрый трюк, ходила так, по черте. Голос Сильвии звучал тихо, даже приглушенно, и Дин догадался, что она закрыла рот рукой, наверное, боялась, что слова выскочат раньше времени. — Там твои жесты рассыпаются — теплые и человечные, когда их розоватый свет истекает кровью и снимает шелуху сквозь черную амнезию неба. [6] Я тоже танцую. А ты танцуешь? — Нет, — покачал головой Дин и поднялся тоже. — А что ты делаешь? — Она остановилась, опустившись на полную стопу, и осмотрелась по сторонам, словно ответ должен был материализоваться из темноты. Дин подумал, хорошо бы ответы действительно умели делать так — появляться ниоткуда. Он молчал, Сильвия ждала, выдергивая из шнурка, всунутого в капюшон толстовки, нитки. — Ну… — неуверенно начал Дин. — Я мотаюсь туда-сюда, выполняю разную работу. — Работу? — переспросила Сильвия, кажется, она совсем не то хотела услышать. — Ты не понял. Я танцую в темноте. А ты что делаешь? Это был слишком сложный вопрос. Дин ни черта не знал, как на него отвечать. Правда, что он делает? Что он делает здесь, ночью в маленьком, никому не нужном городке, когда его время уходит? Неужели он действительно думает, что игра в нормальную жизнь, в охоту и помощь кому-то, сможет изменить хоть что-нибудь? Это же глупо, безрассудно. Может, стоит остановиться, перестать трепыхаться. Прекратить движение. Но что тогда ему останется? Что от него останется, черт возьми? — Я бегу, — выдохнул Дин, не уверенный в правильности. Не уверенный ни в чем, на самом деле. — Вверх или вниз? — уточнила Сильвия, но не дала ему ответить, продолжив: — Мне кажется, ты можешь бежать только вверх или только вниз. У тебя вертикальное движение. Да, совершенно точно. Горизонтальное, как у всех, слишком простое для тебя. — А ты как думаешь? — спросил Дин, и ему действительно хотелось узнать, что она думает, ведь редко встретишь человека, который рассуждает в каких-то совершенно иных плоскостях. Сильвия выдернула еще одну нитку из шнурка и скатала из нее маленький шарик, а потом, взглянув на Дина мельком, сказала: — Вниз. Ты бежишь, чтобы завершиться. Ты странный, — заключила она и без заминки добавила: — Можно тебя поцеловать? Дин, удивившись на мгновение такой резкой смене темы, кивнул: — Валяй. Сильвия приподнялась на носках и легонько коснулась краешка его губ. Дин закрыл глаза и вдохнул ее запах: табак, мята и апельсин. — На удачу. Чтобы ты мог завершиться и начаться заново, — прошептала она и отстранилась. Дин поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы Сильвия осталась рядом, но не стал ее удерживать. Она отошла на несколько шагов, потерялась в темноте переулка, и Дин двинулся следом, не желая упустить ни единого ее слова. Хотя, кажется, даже если бы он вернулся обратно в бар и забыл о ней, Сильвия все равно бы говорила здесь, стоя в узком коридоре кирпичных, измалеванных стен, потому что есть вещи, которые предопределены. И эта ночь, и разговор, и Сильвия со своей странностью и неподходящестью месту и времени — одни из них, из предопределенных вещей. По крайней мере, так он думал, хотя никогда не верил в судьбу. Сильвия шла, засунув руки в карман толстовки, ссутулившись и смотря под ноги, но голос ее звучал ясно и сильно. Она не кричала, а говорила спокойно как человек, уверенный в своей правоте, и так оно и было, наверное. — Мы бесконечные. Мы можем прийти куда-то и подумать, мол, вот тут чудный уголок и нет никого, кто бы пялился — люди любят пялиться — вот тут надо умереть, ложатся, закрывают глаза и все — типа, мертвые. Почему-то все думают, что умереть — это завершиться, но это же ошибка. Скажем так, ты добежишь до новой двери, полежишь у порога, отдохнешь, а потом встанешь и снова побежишь, но будешь считать, что наконец-то идешь спокойно, потому что после смерти можно только ходить спокойно. Все бегуны такие. Поэтому лучше танцевать. Это как бежать, только медленней и более скользяще. Словно снег. Тебе нравится снег? — Она схватила его за рукав куртки. Дин отрицательно покачал головой. Сильвия разжала пальцы и посмотрела на ладонь, близко поднеся ее к глазам, но потом снова засунула ее в карман: ничего интересного. — Знаешь, значение поцелуев преувеличено, это всего лишь касание губами другого человека. Ничего такого в этом нет. — Это приятно, — сказал Дин, жмурясь. Они вышли из переулка на ярко освещенный тротуар. Фонари горели вдоль всей улицы и бросали вниз клиновидный желтый свет. Сильвия встала под ближайший «клин» и выровняла белые, прорезиненные носки кед по краю бордюра. Дин подумал, что если сейчас проедет машина и Сильвия бросится под нее, он не удивится. Но машина не проехала, а Сильвия, чуть повернув к нему голову, спросила: — Тебе было приятно? — Немного, — ответил Дин. Это было честно, а, кроме честности, Сильвия ничего от него не ждала. — Запишешь меня в блокнот? — У меня нет блокнота. — Обманщик, — печально улыбнулась Сильвия и пошла по узким блокам бордюра, ровно и не покачиваясь, точно эквилибрист-профессионал. Приставляла пятку к носку и на стыки блоков не наступала. Дину вспомнилось, у Сэма, когда он был шестилеткой, тоже было такое развлечение. — Что с тобой? — тихо сказал Дин. Вопрос был неправильный, он чувствовал это. — В смысле «что со мной не так»? — оглянулась Сильвия. Волосы, собранные в незакрепленный пучок, рассыпались и закрыли ей лицо. Он отвела их рукой. — Наверное, надо ответить, что ничего. Так все отвечают. Просто я угрюмый человек. — Тогда, может, стоит уехать из города, — предложил Дин, усмехнувшись. [7] — И куда же? — В Калифорнию, говорят, там есть девушка с любящими глазами и цветами в волосах. [8] — Мне не нравится эта песня, — спокойно сказала Сильвия и спрыгнула с бордюра на дорогу. Светофор мигнул красным, но она проигнорировала его предупреждение и пошла по проезжей части, навстречу автомобилям, которые неслись где-то за сотни миль отсюда по широким хайвеям. Муди же спал или делал вид, что спал. Дин не заметил ни одной машины, пока они шли. — Ты слышал, какая мне нравится. И «The Battle of Evermore»: там есть про танцы. [9] Но в автомате только третий альбом. — Значит, «Ramble on», которую люблю я, нам тоже не послушать [10], — вздохнул Дин. — Не хочешь прокатиться? У меня в машине сборник Led Zeppelin. Сильвия помолчала и свернула налево, вцепившись ему в руку и таща за собой. У нее были холодные пальцы. — Представим, что мы на трассе под Лос-Анджелесом? Разобьемся на Порше Спайдер? — быстро спрашивала она. Дыхание сбилось, но она продолжала говорить и двигаться. — Так ты снимаешь девушек, Джеймс? — Возможно. — Ты откроешь окна и включишь «Since I’ve Been Loving You»? — Да. — У меня спутаются волосы, но это будет чудная ночь. До какой скорости ты можешь разогнать свою машину? — До ста двадцати, как ты и говорила. — Хорошо, — кивнула она и остановилась. Дин увидел, что они снова оказались у бара, сделав крюк в полквартала. — Ангелы точно свернут шеи. Я должна на это посмотреть. Скольжение вертикально вниз захватывает. Если я замерзну, ты дашь мне свою куртку? Знаешь, как в этих фильмах дурацких, где герои, парень и девушка влюблены до безумия. Она хранит засушенные розы в книжках, он обнимает ее, чтоб она не мерзла, а потом они совершают что-нибудь до невозможности тупое. Грабят банк. Прыгают с моста. Подстреливают кого-нибудь неважного или друг друга. Ты умеешь стрелять, Действительно-Дин? Вот бы умел, тогда все станет похоже на фильм еще больше. Мне надо взять имя Бонни. [11] Это хорошее имя — оно не на «О». — Я не поспеваю за твоими мыслями, Сильвия, — сказал Дин с улыбкой, — но стрелять я умею. И курткой поделюсь. Сильвия просияла и безошибочно направилась к Импале, обогнув остальные автомобили на стоянке, особенно серебристо-серую Тойоту, дуга рядом с которой стала самой широкой. Миру лучше без серых машин, да? Дин открыл перед Сильвией дверцу, даже не став выяснять, как она определила, что Импала принадлежит ему. Наверняка получил бы ответ вроде «Она тебе подходит больше других» или «А как может быть иначе?». Сильвия юркнула в салон, стянула кеды и, как ребенок, забралась на сиденье с ногами, подогнув их под себя. Дин, усевшись на свое обычное место, завел мотор и отпустил педаль тормоза — Импала тронулась, мягко шурша шинами по асфальту. Сильвия закрыла глаза и улыбнулась, когда заиграла «Since I’ve Been Loving You». Дин прибавил громкость и опустил стекла, приглашая ветер присоединиться к ним. Ветер как всегда был не против — ворвался и разметал волосы Сильвии. Она закрыла лицо ладонями и сидела неподвижно и прямо. Дину казалось, она даже не дышит. — Сколько уже? — спросила Сильвия, не отнимая рук. Дин глянул на спидометр, ведь вопрос, безусловно, был о скорости. О чем еще он мог быть? — Девяносто пять. — Быстрее. Дин вдавил педаль газа в пол. Импалу дернуло в ускорении, и стрелка отклонилась к ста десяти. Сквозь воющий ветер нельзя было разобрать слов песни, играющей и играющей, но, казалось, она засела у них внутри. Since I’ve been loving you, I’m about to lose my worried mind. Since I’ve been loving you, I’m about to lose my worried mind. Since I’ve been loving you, I’m about to lose my worried mind. Дин подумал, что нет ничего ужасного в том, чтобы умереть прямо здесь и сейчас. Нет ничего ужасного в том, чтобы умереть. Ведь они, кажется, действительно бесконечны, как дорога, как песня на повторе, как ночь, в которой они несутся прочь от Муди и в которой возвратятся туда, чтобы остаться и уехать. Дин уверен, расставание не будет тяжелым: они не знают друг друга, они знают друг друга слишком хорошо. Они оба на грани сумасшествия. Странная девочка и странный мальчик, наткнувшиеся друг на друга случайно. Сильвия убрала руки, ровно в тот момент, когда скорость достигла ста двадцати, и высунулась в окно. Дин подумал, что ей оторвет голову. Дин подумал, что она задохнется, потому что ветер был чересчур силен, жесток и громок. Если бы он был потише, может быть, Дин услышал, как Сильвия кричит, а звук снова заталкивается ей в глотку, впечатывается в нёбо. Может быть. Все может быть. Сильвия забралась обратно в салон, втащила спутавшиеся волосы, бьющиеся о стойку окна, и подняла стекло. Глубоко вдохнув и выдохнув, словно открывая воздух для себя заново, она сидела неподвижно, но потеряла прежнюю прямоту — ссутулилась, будто хотела занять меньше места. — Что-то не так? — спросил Дин, убавляя громкость песни. Собственный голос показался чужим. Сильвия покачала головой и промолчала, принявшись вытаскивать нитки из порванной штанины джинсов. — Хочешь вернуться? — Можешь тормознуть где-нибудь, неважно где. Мне нужно выйти. Меня не тошнит и не что-то в этом роде, просто нужно, понимаешь? Дин понял и свернул на обочину. Красные стоп-сигналы обозначили их на дороге, на пустынной I-20, где-то между Муди и всем миром. Сильвия выскользнула на улицу, спустившись по насыпи вниз, то ли в поле, то ли на луг, и застыла посреди ничего. Дин накинул ей куртку на плечи, но она, кажется, не заметила этого. Она смотрела на небо — на скудные звезды, скрытые наполовину облаками, за которые спряталась луна — и дышала часто, но прерывисто. Ненормально, подумалось Дину, но он промолчал. — И вправду чудесная ночь, — сказала Сильвия, не поворачивая к нему головы. — Когда ночи плохие, это сразу чувствуешь. Здесь. — Он приложила палец к виску. — А эта хорошая. Мы больше никогда не увидимся, Дин. — Да. — Да, — повторила она. — Ангелы свернули шеи, глядя на нас. Кто же там остался теперь, на Небесах? — Я не знаю. Может быть, никого. Я думаю, там всегда никого не было. — Наверное. — Ты не замерзла? — Ты дал мне куртку, Дин. Ты сделал все, что обещал. Время возвращаться. — Как тебя зовут? Сильвия улыбнулась и посмотрела на него прямо и открыто, честно. — Олив. Меня зовут Олив. Имя на «О», без которого все могли бы обойтись.***
Проснувшись, Сэм обнаружил Дина сидящим на неразобранной постели. — Ты вообще спал? — спросил Сэм, и брат вздрогнул и глянул на него устало. — Нет. — Похоже, ночка удалась на славу, да? — поинтересовался Сэм, и Дин услышал раздражение в его голосе. — За сколько ты соберешься? Хочу уехать отсюда. — Что стряслось? — Ничего. Просто пора ехать. Не хочу пропустить Мортона, — вымученно улыбнулся Дин, встал и принялся скидывать в сумку немногочисленные Сэмовы вещи, которые тот успел достать вчера. — Сам расскажешь, — сказал Сэм, отбирая у брата сумку и разворачивая его к себе за рукав куртки, — или клещи принести? — Нечего рассказывать, — отрезал Дин. — Просто столкнулся со странной девчонкой. — И? — И все. — Она тебя отшила? — Нет. Это не имеет значения. Нужно просто уехать отсюда, понимаешь? Сэм кивнул, но, кажется, не понял. Дин подумал, что спроси он Сэма сейчас, что он делает, то тоже получил бы ответ вроде «Собираюсь, ты же сам велел», или «Делаю работу» или еще лучше — «Спасаю тебя». Хотя правильным был бы — «Бегу». Они оба беглецы. Чертовы беглецы от самих себя. Странные мальчики, зашедшие в тупик круговой дистанции. Дин не уверен, что Ад станет конечной точкой. Дин теперь ни в чем не уверен. Но это однозначно не хуже, чем застрять, как Олив, танцуя в темноте у двери, которая никак не откроется. Умирать не страшно — страшно не умирать. Сэм не проронил ни слова, пока складывал вещи, пока они выписывались из тошнотворного номера и пока ехали по Пайнтри-Стрит прочь из города. Дин, глянув на дом углу улицы, подумал, что окна действительно стоило сдвинуть вправо и тогда бы стало нормально, гораздо лучше для мира, в котором и без нарушения симметрии слишком мало толку. Олив, сидящая на крыльце и выдумывающая себе новое имя, лишенное букв «О», помахала черной Импале вслед. ____________ [1] «Since I’ve Been Loving You» («С тех пор, как я тебя полюбил») — четвёртая песня из третьего студийного альбома Led Zeppelin «Led Zeppelin III». [2] Джеймс Дин (англ. James Dean; 8 февраля 1931 — 30 сентября 1955)— американский актёр. Своей популярностью он обязан трём кинофильмам— «К востоку от рая», «Бунтарь без причины» и «Гигант» — которые вышли в год его смерти. [3] Сильвия Сидни (англ. Sylvia Sidney, 8 августа 1910 — 1 июля 1999)— американская актриса, обладательница премии «Золотой глобус», а также номинантка на «Оскар». Одними из первых фильмов с её участием стали «Уличная сцена» (1931), «Мадам Баттерфляй» (1932), «Чудесный человек» (1932), «Принцесса на тридцать дней» (1934) и другие. [4] Сильвия Плат (англ. Sylvia Plath; 27 октября 1932 — 11 февраля 1963) — американская поэтесса и писательница, считающаяся одной из основательниц жанра «исповедальной поэзии» в англоязычной литературе. [5] Ты читал Керуака? Ту историю о вечном бесконечном путешествии? Там тоже был ловкач по имени Дин. Имеется в виду роман Джека Керуака «В дороге» (иногда переводится как «На дороге», англ. On the Road). [6] Там твои жесты рассыпаются — теплые и человечные, когда их розоватый свет истекает кровью и снимает шелуху сквозь черную амнезию неба. Строки из стихотворения Сильвии Плат «Ночные танцы» (The Night Dancing), перевод А. Уланова. [7] — В смысле «что со мной не так»? Наверное, надо ответить, что ничего. Так все отвечают. Просто я угрюмый человек. — Тогда, может, стоит уехать из города. Игра слов. Действие происходит в городе Муди (Moody), штат Алабама, США. Одновременно с этим англ. moody — угрюмый, унылый. [8] В Калифорнию, говорят, там есть девушка с любящими глазами и цветами в волосах.— Несколько переиначенная строка из песни Led Zeppelin «Going to California», вошедшая в четвертый студийный альбом группы «Led Zeppelin IV». [9] И «The Battle of Evermore»: там есть про танцы. «The Battle of Evermore» («Вечное сражение») — третья песня из альбома Led Zeppelin «Led Zeppelin IV», одна из строчек которой «Oh, dance in the dark of night…», так что про танцы там действительно есть. [10] «Ramble on» («В путь») — седьмая песня из альбома Led Zeppelin «Led Zeppelin II». В 18 серии 4 сезона «Монстр на последней странице» Дин говорит, что это одна из его любимых песен. [11] Мне надо взять имя Бонни. — Имеется в виду Бонни Паркер — известная американская грабительница, действовавшая со своим напарником Клайдом Бэрроу по времена Великой депрессии.