Призрак Колумбайна

Это утро могло бы начаться со слов «Твою мать, я опаздываю», если бы этот день не был так важен для нее. И ведь действительно — сегодня, двадцатого апреля, Эгги впервые решила не опаздывать на первый урок. Потому что она вообще на него не пойдет. Нет-нет, Эгги Миллер не была прогульщицей или бунтаркой, просто у нее были дела, которые нужно завершить до второго урока. И, к сожалению большинства учеников школы, в которую её не несли ноги, это отнюдь не невыполненное домашнее задание. Девушка, лениво перевернувшись с одного бока на другой, лежала в своей мягкой постели. Её мать, по-другому просто и не назовешь, все еще не вернулась из своей поездки, поэтому никто не пришел к девочке, чтобы разбудить ее нежным «Вставай, милая, пора в школу!». Хотя, ее бы и так никто не разбудил таким образом, поэтому Эгги ничего не потеряла. Кроме времени, которого осталось не так уж и много. Что-то, едва заметное из-за своей прозрачности и отдаленно напоминавшее силуэт молодого парня, схватило край одеяла своей почти незаметной рукой и резко дернуло на себя. Несмотря на то, что «силуэт» казался легким и неосязаемым, он был наделен немалой силой. ― Гх… — сонно выдавила из себя девушка, лениво потягиваясь. ― Вставай, у тебя еще полно дел и очень мало времени! — кажется, он сейчас набросится на Миллер и, игнорируя то, что он — призванный глупой девчушкой дух, разорвет призвавшую. ― Тебя волнует это даже больше, чем меня, мудло, — злобно бросила она, потирая глаза ладонью и садясь на кровати, — Сколько времени? Бросив взгляд на часы, стоявшие на прикроватной тумбе, парень сухо ответил: «Без пятнадцати семь». Не то, чтобы он сразу же простил обидные слова со стороны девушки, просто она была нужна, как руки нужны инженеру. Словно перестав замечать небольшое помутнение в глазах спросонья, девушка повернула голову в сторону силуэта и спросила, здоров ли он на голову. ― Был бы здоров — на твой призыв не откликнулся. Что за призыв? «Дождливым мартовским утром…» Где-то это уже было… В общем — после долгих поисков в интернете «чего-нибудь интересненького», Эгги нашла какую-то статью про призыв духов умерших. Ну, и решила воспроизвести обряд в реальной жизни. Сказать, что у нее получилось в первый раз — ничего не сказать. Во-первых, она неправильно произнесла слово из заклинания, во-вторых взяла кровь не из пальца, а из носа, в-третьих, вместо головы барана просто положила печенье. Видимо подумала, что призывает домового. Во второй раз, уже с головой барана, она снова допустила ошибку в заклинании, на этот раз — интонационную. В третий раз к ней пришел тот, кто должен был прийти еще в первый, но из-за ошибок не смог преодолеть барьер между мирами. Этим кем-то оказался Эрик Харрис. Да, «Natural selection», собственной персоной. Именно он и стянул с девушки одеяло. Спросите, где же Дилан? Не все духи приходят одновременно — Дилан сейчас был в библиотеке школы, на том самом месте, где он, VoDКа и его напарник — RЕВ, совершили суицид. Что он там делал и почему сейчас не был в доме Миллер, заставляя ту начать приготовления? Ну, он там сидел. Дело в том, что не все прошло так гладко — в четвертый раз девушка забыла назвать последнее слово заклинания, привязав духа к месту смерти его тела-сосуда. Он может оттуда уходить, но только после девяти утра, а возвращаться он должен к одиннадцати вечера. Иначе его просто притянет к тому месту. Да, числа похожи на стандартный день обычного человека, но не все так просто — девятка — число, обозначающее месяц, в котором родился Дилан, а одиннадцать — день его рождения. Наверное, с этим можно было что-то сделать, но ни Эгги, ни Эрик не знали, как помочь светловолосому парню в кепке. Наконец-то соизволив встать с кровати, девушка прошла мимо Харриса, почти восстановившего к тому моменту свой «цветной» облик. Теперь он выглядел, как живой человек. По сути так и было, но он не мог ни есть, ни пить, ни испытывать какие-либо эмоции, ни тому подобное. Ничего, лишь пустота и двадцать лет ненависти… Будто бы его убили, а не он сам это сотворил. Но сегодня особенный день. Эта мысль грела его, хотя такого физически не могло быть.

***

― Все… Вы все умрете… — Дилан, изрядно потрепанный теми же симптомами — ненавистью и пустотой, рассматривал детей, задорно обсуждавших какую-то тему, которую, очевидно не поняли на уроке и тут же забили на нее, превратив во что-то ненужное. Он выглядел по-прежнему — все те же светлые волосы, волнистыми прядями тянущиеся к широким плечам, зеленовато-голубые глаза, на самом деле выражающие чувствительность и нежность, которые он так тщательно скрывал за затемненными солнечными очками с круглой оправой, и белоснежная улыбка, во все тридцать два зуба. Одежда точно та же, что и в день смерти, правда, слегка украшенная кровью. Вернее, ее проекцией. Он и Эрик, ведь, тоже проекции. Проекции, что скоро вновь станут предзнаменованием Судного дня. Если бы Клиболд мог — он бы сейчас заплакал. Просто потому что существование его было ужасным — ничего не чувствуешь, лишь вину за содеянное, постоянную горечь и тяжесть на своих плечах, словно таскаешь на себе тела всех убитых тобой. Он не этого хотел, он не знал, что все так закончится. Громко кричал про то, что пришел, чтобы умереть, но на самом деле хотел жить, хвастался тем, какой он озлобленный и что душа его чернее самого черного негра, но на самом деле тянулся к свету. Просто обиженный мальчик с раненой душой. Чего нельзя было сказать об Эрике — этот парень был концентрацией всего самого ужасного, злобного и отвратительного. Он был монстром, тоже обиженным, но перекрасившим свою обиду в ненависть, а надежду на примирение с обидчиками — в желание убить их, хотя и пытался сдерживать себя, поначалу… Потом, случайно отведав и на вкус и на запах кровь качка, постоянно наезжавшего на него, вошел во вкус. Хотя кровь и ее попадание на губы Харриса почти не играли роли — парню просто понравилось убивать. Что же до Эгги — она была похожа на обоих парней, может, эта схожесть была всегда, а, может, появилась только после призыва и оказываемого ими влияния. В ее школе был мальчик, который нравился ей до безумия — знаете это чувство, когда не можешь делать что-то нормально, постоянно представляя, как все испортишь и что он об этом подумает. Так вот Эгги жила с этим чувством, впихивая его в грудную клетку, к другим чувствам — любви, привязанности, огорчению и разочарованию в себе. Жила, до рокового понедельника — двадцать пятого марта этого же года, понедельника, когда Миллер, счастливая и беззаботная, обремененная лишь чувствами к близкому другу, умерла. Она предложила этому мальчику встречаться, а он осмеял ее и прилюдно отказался, назвав полоумной. Внутри девушки все сжалось — теперь, когда у нее не осталось ничего, кроме оружия и двух призраков убийц, подсказывавших ей, что делать, она готова совершить то, что должна. Девчушка зашла в ванную комнату и закрыла за собой дверь — это не остановило бы Эрика, если бы он хотел подсмотреть за процессом принятия водных процедур, но единственное, чего он хотел от девушки — поскорее подготовить все необходимое для второй резни или же «Судного дня» — это название нравилось всей троице — и Клиболду, и Харрису, и самой исполнительнице. Мылась девушка долго — тщательно растирая пальцами мыльную пену, уделяя внимание каждому участку своего хрупкого человеческого тела, девушка получала удовольствие, которое, как ей казалось, было самым поразительным из всех удовольствий, когда-либо испытываемых ей. Что же касалось одежды, в ее выборе Миллер было неприхотлива — стандартная футболка с надписью «Columbine», которую ей выдали в школе, джинсы, которые ей были велики, и которые вечно заправлялись в черные ботинки, приобретенные по совету Дилана, ровно так же, как и черная кепка и длиннющий кожаный плащ, в котором девушка могла запросто утонуть. Ведь Клиболд знал толк в стиле и черных плащах. Очень скоро одевшись и сделав хвост на скорую руку, Эгги Миллер вышла из дома, спустилась в погреб. Вне дома было тихо — птички только просыпались и их свист почти не был слышен, разве что где-то чуть поодаль от дома девушки, что сегодня оборвет жизни сотен учеников своими тонкими ручками, настолько бледными, казавшимися полностью белыми. Отперев ржавый медный замок, она забрала большую синюю спортивную сумку и понесла ее обратно в дом, в свою комнату, погруженную в полутьму из-за задвинутых шторок. Из арсенала у нее были лишь обрез и старенький ствол АК, которые она откапала в комнате своего покойного отца. Первый достался ему от деда, а второй он приобрел сам, для охоты. Еще был дробовик, купленный ее другом у какого-то старика, шумовые гранаты и петарды. Также она знатно запаслась патронами. Засунув обрез, фейерверки и гранаты в свой рюкзак, вместо учебников, которые ей больше и не понадобятся, она застегнула спортивную сумку со стареньким АК-74 и дробовиком, и, сидя на кровати, стала ждать своего часа. Но, просидев в спокойствии всего пять минут, она схватила свой рюкзак и, открыв его трясущимися от волнения руками, стала судорожно пересчитывать блоки с петардами. ― Все еще мало… — явно с помутненным от страха рассудком прошептала она, привлекая внимание Харриса. ― Считаешь, что мало — тогда хватит сидеть здесь, ищи деньги и иди в магазин за новой порцией, — сухо и нервно отрезал Эрик, сверля взглядом спину девушки. Большая стрелка часов неумолимо приближалась к черной цифре восемь, заставляя Эгги нервничать все больше и больше. Она встала с кровати и подошла к столику в углу комнаты, прямо напротив двери, и взяла в руки жестяную банку из-под кофе. Она, трясущимися пальцами, открутила крышку и достала кошелек. ― Ты правда думаешь, что мне продадут пиротехнику? — как можно более уверенно спросила та. Заверив девушку, что, мол, раз ей уже есть шестнадцать и что у нее есть паспорт, то продадут, Харрис подошел к окну — солнечные лучи, пробивавшиеся в щели между штор, проходили сквозь его тело, игнорируя тот факт, что он уже не казался прозрачным и мог брать различные предметы. В доказательство этого парень резко дернул занавеску и, едва не оторвав ее, грубым движением отодвинул ее, буквально, швырнув от себя, после чего посмотрел на девушку, ожидая одобрения своего действия, продолжая сверлить ее взглядом. Громко сглотнув, она убрала оборудование под кровать и вышла из комнаты, заперев ее на замок. Шла она недолго — магазин находился, буквально, в паре шагов от ее дома. Всё-таки купив пару блоков петард, к чему сама девушка отнеслась, как к дару Божьему, три рации и три зажигалки, она поспешила вернуться домой. На часах малая стрелка уже красовалась у цифры восемь, а большая ползла к отметке, что в сумме с восьмеркой обозначала бы «8:30». Вернувшись к комнате, она отворила дверь и, первое, что она увидела — Эрик Харрис стоял посреди комнаты с АК-74 в руках, прицеливаясь в стену. ― Что ты… — не успев договорить, она тут же замолчала, так как теперь дуло было направленно на нее. ― Всего лишь подбираю себе игрушку, — просто ответил парень, снимая орудие с прицела. Девушка зашла в комнату и, причитая «Что бы было, если бы его увидели», начала складывать покупки в рюкзак. Теперь, увидев окрепшего Эрика с оружием в руках, она нервничала гораздо меньше. Даже несмотря на отношение Харриса к ней, он все равно не убьет ее, а будет прикрывать — они связаны, а значит, он не может ни причинить ей вреда, ни позволить нанести этот вред кому-либо. Иначе, в случае ее смерти, он вернется в ад и будет коротать свою вечность там, а это не входило в планы погибшего, но еще существовавшего Эрика. А ведь есть еще и Дилан, до освобождения от ежедневной каторги которого оставалось всего десять минут. А уж он точно не пойдет против Эгги. Какой бы слабой она не казалась — она уверена в себе. Теперь. ― А другие люди могут тебя видеть? — прервала тишину неожиданным вопросом девушка. ― Ну если я держу вещь и могу ей управлять, то, как ты думаешь, они меня видят? — увлеченно рассматривая малышку АК, ответил парень. ― Ну, чисто теоретически, эта вещь может как бы парить в воздухе. ― Не важно, видят ли меня, главное то, что их вижу я. Этого достаточно, чтобы убить. Рэб, гордый за свой очень философский ответ, посмотрел на часы. — Ну наконец-то! — воскликнул ВоДКа и, больше не ощущая невидимую цепь на своей лодыжке, устремился к дому Миллер. ― Наконец-то время ВоДКи пришло, я уже заждался, — крайне эмоционально, что было очень удивительным и невероятным для этого мальчика, воскликнул Рэб, подходя к окну. ― Уже девять, как быстро… Но на самом деле быстрым можно было назвать Дилана — словно не замечая того, что школа находилась в двух километрах от дома Эгги, он оказался у крыльца уже через пять минут после молниеносного ухода из библиотеки. Даже не постучав, Клиболд перешагнул порог дома Миллеров и помчался по лестнице наверх, в комнату девушки. Дверь была открыта, и Эрик, услышав знакомый топот не менее знакомых ног, встретил друга, выкрикнув: «Добро, блять, пожаловать!». Нам кажется это грубым, но эти мальчики даже после смерти, остались вместе, преодолевая и игнорируя грубость друг друга. Увидев Дилана Клиболда, высокого и довольно массивного на вид из-за черной одежды парня с широкими плечами, так и говорившими об уверенности молодого человека, Эгги Миллер совсем перестала нервничать, а страх, зародившийся где-то в глубинах ее души, растаял, словно лед в солнечный день. Достав из портфеля обрез и, протянув его долговязому парню, девчушка накинула рюкзак на плечи и с азартом заглянула в глаза сначала Эрику, потом Дилану, и, отыскав подтверждение своей уверенности в парнях, взяла сумку в руки и направилась на первый этаж. Немного подождав своих спутников, она открыла дверь и повела ребят к своей машине. Они расселись на свободные места и поехали к школе. Эгги Миллер, шестнадцатилетняя девушка, больше никогда не вернется домой. Если она умрет, то ее тело будет гнить в могиле, а если нет — то она сбежит из этого проклятого городка. Поездочка выдалась — что надо! Ребята обсуждали, как же это здорово — воскреснуть и завершить начатое двадцать лет назад. Доехали они быстро. Разобрав свою часть арсенала, они направились к своим секторам. У школы было три запасных выхода, с них команда Судного Дня и решила начать — удобно же, и делить не надо. В снаряжение каждого входили несколько магазинов с патронами, пять шумовых гранат, рация, зажигалка, и огнестрельное оружие. Встав на свой пост, ребята связались по рации. ― Ну что, готовы? — радостно спросил Эрик, прикладывая рацию к губам. Из устройства, с шуршанием, послышались два полных уверенности положительных ответа. ― Тогда начнем! Затвор каждого орудия щелкнул и воздух прорезал гром выстрелов. Компания Судного дня ходила по школе и, словно жнецы, собиравшие урожай, они скашивали чужие жизни, обрезая тонкие нити, словно тонкие стебельки пшеницы. Эгги подсчитывала, сколько выстрелов нужно, чтобы убить. Четырех достаточно для того, чтобы человек упал замертво. Восьми — чтобы получить тяжёлые ранения и, харкая кровью, прощаться с жизнью. Свои выстрелы каждый сопровождал взрывом гранаты или петарды. Они ходили по школе и убивали, радуясь и гордясь своим превосходством над этими жалкими крысами. Миллер зашла в кабинет алгебры, где прятался тот самый мальчик, разбивший ей сердце. Она же разбила его, изрешетив тело ребенка, а позже — взорвав, разметав его внутренности по кабинету. Последствия этой атаки были ужасны — ни один школьник не смог уцелеть. Счастливчики отделались травмами, остальные, обделенные сладким счастьем, погибли в стенах школы. Дальнейшая судьба девушки по имени Эгги Миллер, устроившей этот погром, неизвестна. Все тела были настолько изуродованы, что так и не были опознаны. Однако выжившие утверждали, что точно видели покойных Эрика и Дилана в коридорах школы в ту роковую субботу.