Свети мне

       Глаза обитателей Ксентарона успели отвыкнуть от столь яркого света, а тела — от прямых, теплых лучей. Все обитатели планеты, уже словно бы кроты, зажили или в горах, где, казалось, и то больше света, чем снаружи, или оставались в своих домах, если и то были живы. Однако, пришло другое время: время выйти из тени. Ксентарон оказался прекрасным миром, со своими уникальными фауной и флорой, а дворцовый сад и вовсе запестрел самыми яркими красками, привлекая сюда зевак из близлежащих отмерзших деревень. Повелитель не противился: Деймос лишь с пониманием относился к людям и эльфам, что только-только вышли из темноты и затянувшейся зимы и желали увидеть всё новое, заново открывшееся планете.       Мир небывалой красоты. Когда-то именно так выгладила планета, которой когда-то правил Деймос много лет назад. Или он был таким только в фантазиях молодого эльфа? Ответа он уже не мог найти.        После преображения Ксентарона Деймос предпочёл отложить большинство королевских дел, чтобы прийти в себя и принять новый, цветущий, мир таким, какой он есть и каким он отныне должен быть.        Днём Деймос очень много времени проводил в своём тронном зале, у высоких окон, глядя на простирающуюся цветущую даль, освещённую солнцем. В голове смешивались королевские планы о застройке и заселении земель, так и не занятых до Времен Вечной Зимы, и нечто сентиментальное, откуда-то из сердца или души, о которых эльф только недавно вспомнил, а может даже и узнал… В груди вновь чувствовалось, что-то трепещущее и восторженное. Что-то, что, возможно, пишут молодые эльфы дамам с восклицанием. Что-то… Действительно глубоко забытое.       Иногда, глубокой ночью, когда солнце всё-таки уходило за горизонт, освещать земли драконов, скрывая свои лучи с земель эльфов, Деймос не мог уснуть. Его волновало всё то же трепещущее чувство. Одновременно не знакомое, но предельно близкое и понятное. В ночи эльф выходил в дворцовый сад, когда воздух был холоднее, а аромат цветов и душистых трав — ярче и приятнее, чем в дневное время. Повелитель бродил между деревьями в неполной тишине, перебиваемой ночным стрекотом насекомых, даже не размышляя ни в слух, ни про себя. Глубоко вдыхая ночной воздух под звёздным небом, Деймос ощущал себя спокойнее, нежели под сводом стен величественного замка. Эти стены, восстановленные по волшебству, нагоняли на него больше печальных мыслей и ужасных воспоминаний. О Скае. О Минатрикс. О страшной битве. А в саду он мог бродить так до рассвета: он был новым, другим, отчёркнутым от плохого и настроенный на нечто сокрыто хорошее и светлое. И только с приходом солнца, успокоенный до глубины души, повелитель позволял себе уходить в свои покои, на недолгий сон. Вскоре его будили новые, преданные, придворные замка, почитающие своего короля и его обязанности…        Деймос Безликий отныне был доволен той жизнью, что настала на Ксентароне. Тёмный маг был благодарен милосердию своих, некогда врагов, а ныне, самых лучших друзей. Ирдис, Дезмонд и даже, разделивший ужасную участь со своим противником Скаем, рыцарь Торвальд… И, безусловно, прекрасная Алатиэль… Ведь едва ли она появилась перед тёмным магом, что-то колыхнулось в его груди. Как сейчас в нём трепещет что-то от каждого взгляда на дворцовый сад, от каждой прогулки по нему, от каждой звездочки, сияющей ему во время его ночных прогулкок… Принцесса пробудила в нем то самое «глубокое» и «забытое». И вспомнить маг не мог. Он помнил, как он был доволен видеть воссоединение полуэльфа и принцессы во время штурма стен замка, и как что-то злое свербело в груди одновременно его одобрению. Словно бы, кто-то забирает у него что-то ценное. Деймос назвал бы это жадностью. Но что-то внутри подсказывало странное слово: «ревность». Хотя, разве не он некогда посягнул забрать Алатиэль у Дезмонда? И, если и ревновать, то должен ли это делать не Дезмонд? Да, действительно… И такими странными размышлениями были наполнены дни тёмного мага: никто из приближённых к повелителю не знал, что его тревожит и можно ли как-то ему помочь…        Деймос, хоть и был счастлив солнцу и новой жизни на Ксентароне, продолжал жить от ночи к ночи. Он всё так же выходит в своём королевском длинном чёрном плаще на тропы сада, опустошая свою голову от мыслей и переживаний, что настигали его вновь и вновь при свете солнца, такой же звезды, как и миллионы над его головой ночью…        Возможно, именно ночью, над его головой какая-то другая звезда? Звезда какого-то спокойствия? Деймос задумчиво взглянул в звездную бесконечность, ища глазами что-то, что может действительно притянуть его взгляд, а может и пробудить загадочный трепет в груди в большей мере, чем всё полотнище над ним? Но словно бы всё небо привлекало его взгляд и ему самому даровало спокойствие. Эльфа пронзила досада, словно болезненной стрелой. Он, лишь больше отчаявшись, понурил голову и вновь абстрагировался от всех этих неспокойных мыслей.        Однако, этой ночью, когда появились неоднозначные вопросы о звёздах и ночном смирении Безликого, повелитель был не один в прекрасном саду. Во время своей прогулки он издалека наблюдал трогательную, даже для тёмного владыки, картину: молодая, эльфийская пара, трепетно прижавшись друг другу, шептали что-то друг другу в лунном свете, словно бы нечто на прощанье, словно бы они больше никогда так не обнимутся. Эльфийка даже, как показалось Деймосу, плакала, уткнувшись к груди эльфа, а тот, лишь с большей нежностью прижимал её к себе и растирал хрупкие женские плечи. Ночь нежности и любви окутывала этих двоих, отчасти затронув и первого обитателя дворца.        Любви?        А не любил ли я?..        Какие-то воспоминания мелькнули в голове. Воспоминания, до сия момента не всплывавшие в голове эльфа. Это была прекрасная дева, с иссиня-чёрными волосами и зелёными, словно два подсвеченных солнцем изумруда, глазами. И ни то всё те же воспоминания, ни то уже порывы воображения тёмного повелителя нарисовали перед его глазами картину, как он, вместе с этой, чудесной эльфийкой так же, как и эта пара, прячутся от мира в объятьях друг друга в ночи, в садах у дворца… Однако, совсем не этого дворца…        Звёздочка…        Что-то встрепенулось в маге с большей силой. Он слышал это ласковое слово. И не просто слышал! Произносил… Когда? Почему? - не вспоминал. Никак не мог вспомнить полностью! Маг без памяти рванул в замок, не зная даже, отвлёк ли воркующих эльфов в саду или остался незамеченным.        Кто это? Откуда она?        Вопросы роем взвились в голове мага. И он готов был поклясться самому себе — он знал её, это не разыгравшаяся бурная фантазия! И пусть его сочтут безумцем, даже те эльфы в саду, пусть распустят сплетни о своём повелителе! Но нет! Деймос отныне не был ни в чем так уверен, как в существовании прекрасной эльфийки. Может быть она существовала лишь в его снах и грёзах. Но он не помнил и не знал о ней, пока не подумал о любви, о той паре в саду! А значит, что-то связывало их, подобно этим двоим. И значит, что-то просто не давало Деймосу вспомнить её. Даже имя её…        Звёздочка…        Кто же ты?..        «Повелитель болен», — ахнули придворные, обнаружив тёмного мага в залах библиотеки, лежавшего на полу в окружении груды книг и записей. Деймос лежал на спине, прижав к груди сжатый, даже сквозь сон, кулак; в нём был смят один единственный кусочек пергамента, словно ненароком оторванный от какого-то пергамента. Никто из слуг не позволил разжать цепкие пальцы повелителя. Созванные знахари уверили беспокойных подданных, что у мага был долгий недосып и усталость свалила его с ног именно в тот момент, когда маг увлечённо, на коврах библиотеки, что-то искал в книгах и старых свитках. Был отдан немой приказ: дать Деймосу Безликому отдохнуть.        И даже в глубоком сне его не отпускал образ загадочной эльфийки. Маг ощутил, как сильно он скучал по ней и ее прикоснвениям — и сам не понимал, по чему и отчего; как тосковал по взгляду её зелёных глаз и ясной улыбке — и не мог вспомнить часто ли он видел эти глаза или эту улыбку… Однако одно маг понимал точно: он любил. И трепет в его груди, ничто иное, как любовь. Любовь к новому Ксентарону и новому солнцу, к вышедшим из магических оков подданным и к каждому придворному, даже к самой бедной кухарке! Деймос не скупился на этом чувстве, хоть и храня его в себе. Страшное прошлое лишь в большей мере научило его ценить все вокруг себя и по-настоящему любить. Но что за дева привиделась ему, когда он задумался о любви?..        Деймос не знал точно. Он провел только одну нить — её звали Стеллой. И он её любил. Больше всего на свете любил. Он ласково называл её своей Звёздочкой, и был готов на всё ради неё. Но он не помнил, куда она исчезла. Повелитель понимал одно: где Стелла знал только один дракон, предавший его и погибший в битве против него самого. Скай никогда бы не позволил своему повелителю, а как оказалось позже, даже пешке, — ощутить любовь на своей шкуре. Синий дракон презирал это чувство. Деймос до некоторых пор тоже…        На маленьком кусочке пергамента, кривыми буквами, накорябанными уже почти во сне, маг выписал её имя. Стелла. Которое и означало в переводах: «звезда». И теперь он понимал, что любовь к ней и к собственному миру в целом, только огромный плюс к его силам. Он чувствовал, что за действительный, живой, реальный взгляд её чарующих глаз он готов умереть!        Звездное небо отныне стало для него действительно особенным. Он ничего не помнил и не понимал до конца. Кроме имени и образа загадочной возлюбленной:        Стелла… Свети мне, умоляю. Я помню, теперь я сделаю всё, лишь бы найти тебя. Свети мне, моя Звёздочка… И мы снова будем вместе…