Lucifer match

Я ведь говорила тебе, что скоро я эмоционально перегорю, как спичка. Я ведь говорила тебе. Буквально за долю секунды огонёк уже предстал во всей своей красе, хотя сама по себе спичка даже мысли не носила о том, чтобы зажечься от искры. Раз. Как же хорошо не иметь ничего и никого на сердце. Чувство лёгкости, свободы и немного приятного холода. Раньше хотелось от этого холода спрятаться, сделать всё возможное, чтобы этого избежать. Сейчас хочется нырнуть в него с головой. До отказа конечностей. До приятной сонливости и иллюзии теплоты. Больше не хочется одеваться тепло, чтобы спрятаться от него. Больше не хочется мечтать о счастливом будущем. Больше не волнуют до паники предстоящие экзамены. Больше нет страха перед неизвестным. Больше нет ни обиды, ни боли, ни злости. Больше нет ничего. Но есть кое-что, что осталось. Желание причинить себе вред никуда не делось. Мечты о том, чтобы сбила ближайшая машина тоже. Просто так. Для отрезвления мыслей. Слишком много их накопилось в одной голове. Слишком много чтобы удержать. Их нельзя разделить. Ни с кем. Иначе все полетит к чертям. Хочется, чтобы это произошло, и разорвало этот бесконечный цикл серых будней, одних и тех же улыбок, голосов, недосыпов, лжи о том, что все хорошо, одиноких мыслей, расписания и возвращений домой истощённым поздно вечером. Хочется на мгновенье выпасть из этого мира. Хочется забраться на какую-нибудь крышу с друзьями, у которых точно такие же демоны под кожей. Слушать неумелые аккорды расстроенной гитары, смеяться, говорить о чём-то своём, общем. Будто ни у кого нет своих маленьких и больших проблем, будто время неважно. Будто оно остановилось и потеряло своё первичное значение. И плевать на то, что боишься высоты до чёртиков. Плевать на то, что пальцы от игры на инструменте окочаневают и потрескивают приятной болью обморожения. Плевать на то, что возможно придётся потом убегать от разъярённых жильцов того самого дома, которые уже в одном шаге от того, чтобы вызвать полицию. Хочется чувствовать жизнь здесь и сейчас, а не где-то потом. Именно в том несуществующем сейчас, а не в далёком и неясном будущем. Мы столько мечтали об этом. Мы вообще слишком много мечтали. Сейчас можно смело выбросить все эти мечты в мусорное ведро. Без сожалений. Как обычно, как это мы делаем всегда. Просто потому что больше в них нет смысла. Красивый мусор, правда? Мечты всегда такие. Мусор, который больно выбрасывать. Холод прокрался вдоль стен и подошёл сзади. Раз. Эти серые стены были со мной, сколько я себя помню. Я ненавидела их. Ненавидела из-за их монотонности. Из-за того, что они вызывали у меня на сердце ощущение чего-то утерянного. Я всегда сбегала из этой комнаты. Сбегала от этого чувства. Но сбежать не удалось. С возрастом я все чаще сижу в этой самой комнате и молча смотрю на эти самые стены. Смотрю на игру света и цвета на них, когда солнце встаёт, садится или просто светит ярким летним деньком. Смотрю на то, как они меняются и стареют. Но это треклятое чувство утраты, от которого я бегала, так и осталось жить в них. Но я уже не убегаю. Я отчётливо помню тот первый раз, когда у меня появилось то самое желание. Я помню то чувство пустоты вокруг и свои стеклянные глаза в отражении старого телевизора. Холодный ветерок с настежь открытого балкона шуршал страницами календаря, который по-дружески напоминал, что сегодня январская ночь перед Рождеством. Я помню холод лезвий в руке и холод пола в ванной. Молчание. И, честно говоря, я впервые почувствовала себя спокойно за тот вечер. Слёз уже не было. Они все были раскиданы по прошедшему дню, оставляя после себя на память только раскрасневшиеся глаза и эту неприятную дрожь в голосе, будто бы в намерениях не было ни капли решительности. Но затеянное пришлось отложить, так как где-то рядом раздался очень громкий грохот и звон бьющегося стекла, пара «ласковых», угрозы вызвать полицию и крики, которые колыхали прошлое и рушили к чертям собачьим будущее. Тогда я была слишком наивной, чтобы не встрять и не попытаться сделать что-нибудь, чтобы прекратить этот хаос. Глупый кусочек дерева все ещё пытался отдать максимум тепла. И вот, уже наполовину сгорел. В жаркий летний день холод жил только в этих четырёх стенах, в этом была их особенность. За это их можно было полюбить. Два. На мой безумный и истерически отчаянный смех эти стены отвечали лишь молчанием, снова сохраняя наш обоюдный секрет. Мне было смешно от шипящей боли на руке с капельками крови. Смешно от того, до чего я докатилась. От того, как это вообще все могло произойти. -«О, я помню тебя! Ты девочка, которая всегда улыбается!» Два. Эти слова отзывались у меня эхом в голове, когда я избивала костяшки кистей в кровь о прекрасные обои с вьюнком на кирпичной кладке, издавая немой крик от смешавшихся вместе ужаса, обиды, боли и злости. Когда в пустой квартире стояли только двое: я и молчание. Когда за окном уже давно не светило солнце, и нежный апрельский ветерок подвывал под окнами. Они до сих пор иногда пробегают мимо меня. И каждый раз оставляют после себя неприятный привкус. Для меня эти слова как мёд: возможно, он и сладок для всех, но у меня он каждый раз вызывает рвотный рефлекс. И вот, я снова вспоминаю их. И снова мне до тошноты смешно. Интересно, что бы теперь сказал этот человек, увидев меня в тот момент. Оправдала ли я этот титул? Три. В пустой квартире двое, все те же, только на улице снова январь, а не апрель. Серые стены обязуются хранить секреты. Холод обнимает, пытаясь согреть. И стоит непоколебимое молчание. Раньше оно убивало. Раньше я сходила с ума в четырёх серых стенах моей комнаты. Я сходила с ума от холода за окном. Ни души в квартире, ни души на улице. Ни души на сердце. Сейчас молчание просто стоит рядышком со мной и словно боится коснуться. Мне уже плевать. На холод. На серые стены. На само молчание. Спичка медленно догорела дотла. Три? Кажется, это его оскорбляет.