чистая одержимость

— Приве-ет. Парень оглянулся. За ним шел некто в белой рубашке и простых джинсах. Все бы ничего, но вот его волосы… Такой цвет волос только у… Мгновение на осознание. «Надо бежать». Он резко рванул вперед. Включились животные инстинкты, сейчас вопящие о смертельной опасности. Он не заметил, как перемахнул через мусорный бак, содрав кожу с ладони, как поскользнулся на загремевшей жестяной банке. Адреналин пробежался по венам, и он тут же выровнял скорость. Если сильно повезет, его не поймают. Если повезет, он наткнется на кого-то другого. Только если повезет. Паника охватила разум. Бежать, быстрее, дальше. Не оборачиваться и не задыхаться от бега. Грязная улица разделилась напополам. Налево? Прямо? Налево! Он свернул, и трепыхающееся сердце ухнуло вниз — тупик. «Твою мать!» Не поздно ли еще вернуться назад? Ответом послужила острая боль в районе голени. Он вскрикнул и схватился за стену, пытаясь удержаться на ногах, но рухнул в грязь. Соскользнула липкая рука. Преследователь медленно подошел к нему, поигрывая ножом кончиками пальцев. В свете одного фонаря было видно, как сумасшедшая улыбка расчерчивает его лицо. — Извини, нож выскользнул из рук. Тебе не больно? — он подошёл еще ближе, неотрывно наблюдая, как кровь медленно пропитывает штанину. Присел перед ним на корточки, перевел взгляд на лицо. — А так? — воткнул нож в бедро. Парень закричал. Улыбка на лице психа стала чуть шире. — Извини… Наверное, это не очень приятно, да? С противным чавканьем он вытащил нож из раны и резко вогнал его туда обратно. Снова. И снова. И снова. Не отрывая гипнотического взгляда разноцветных глаз от лица своей жертвы. Впитывая каждую эмоцию, каждую гримасу боли. Та не могла пошевелиться — все суставы были сцеплены обжигающим льдом. «Когда только…» Бедному парню ничего не оставалось. Попадись он в руки Деку и его смерть была хотя бы чистой и красивой. Но он наткнулся на Шото — на психопата, который живет ради этого. Ради мучений. Все его жертвы находились полицией в виде кровавого месива, в котором невозможно было разглядеть даже скелет. Опознавали по ДНК. Его не пощадят. От него не останется даже трупа, который можно было бы похоронить. Только мерзкая жижа из его останков. Черт. Психопат снова воткнул в его ногу нож, но уже намного глубже, чем раньше. Тело пронзила такая ужасная боль, которой он не чувствовал ни разу до этого. Как высоковольтный удар током. Только гораздо, гораздо хуже. Уши заложило от сорвавшегося на самом верху вопля, и он не сразу сообразил, что кричит он сам. По телу прошлись судороги. — Хва… Хватит… — Эээ? Больно, да? Больно? — зашептал псих, что делал это с ним. Зашептал так, что мурашки побежали по коже. Он открыл глаза и мурашки пробежались в обратную сторону. Глаза напротив блестели так ярко, что, казалось, свет фонаря, что был рядом, мерк перед этим блеском. На губах играла самая веселая и невинная в мире улыбка. Как будто его только что от души похвалили. А само лицо… Щеки горели нежным розовым румянцем. Как… В его голове за несколько секунд пронеслось столько мыслей, что, казалось, вместо них образовался белый шум. Но одна мысль при виде такого лица все же пробилась сильнее на фоне остальных. «Как будто оргазм». Живот свело совсем не правильным спазмом для этой ситуации. Однако по-другому на такое выражение лица тело реагировать отказывалось. Искренняя радость. Великое восхищение. Чистая одержимость. Он сглотнул и отвел взгляд. «Ну почему?..» — А хочешь, — интимно прошептал ему в ухо Шото, — я сделаю еще больнее? Горячий воздух опалил шею. «Да какого черта я чувствую себя так!» Он перевел на него полный отчаяния взгляд. «Блять, просто убей меня уже!» «Хватит!» «Я хочу…» Нож с хрустом вышел из бедра. Перед глазами потемнело, воздух резко вышел из легких. Стоило только попытаться вдохнуть, как в легкие будто лавы налили. Он застыл в немом крике. Перевел взгляд вниз, на грудь. Так и есть. Он проткнул ему легкие. Нож застрял где-то между ребер. Каждый вздох отдавался металлическим привкусом во рту. Может, оно и к лучшему. За какое время там умирают в таком случае? — А ты знаешь, — снова горячий шепот прямо в ухо, — что у меня еще есть? Он начал медленно расстегивать свою некогда белоснежную рубашку. Улыбка становилась еще шире, лицо становилось еще краснее. Затуманеным взором парень посмотрел на своего мучителя. Рубашка валялась где-то в ногах. На Шото остался один лишь черный жилет. «Нет…» Из многочисленных карманов которого торчали самые разнообразные ножи. — Здорово, да? «Нет!» — Этот, — он вытащил нож и со всей силы воткнул его в многострадальное бедро, — сюда. «Почему я еще не потерял сознание от болевого шока?!», — пронеслась в голове секундная мысль. — Этот — сюда! — следующий нож психопат воткнул в другое бедро. — А еще, — он словно кот подкрался к нему ближе, вплотную, сел сверху, уничтожая те сантиметры расстояния между ними, и… Под аккомпанемент истошного крика начал прокручивать только что вонзенный нож. Медленно, наблюдая за эмоциями на лице своей жертвы и наслаждаясь криком, словно музыкой. Первый круг. Руки изо всех сил пытаются предотвратить мучения. Бесполезно. Кажется, что делает только больнее. Второй круг. Лезвие проходит легче, чем в первый раз. Пальцы раздирают чужие ноги. Горящая адским пламенем боль распространилась практически по всему телу. Третий круг. Сил не осталось даже на мучительно раздирающий легкие вдох. Тело лихорадочно трясет. Кидает то в жар, то в холод. Ногти безуспешно скоблят асфальт. По щекам — горячая влага. Слезы или кровь? Дыхание маньяка участилось, но никто этого не заметил. Нож поддавался плохо, а потому своеобразная пытка длилась целую вечность, пока в так называемом «кругу» не осталось целого мяса. Тогда Шото просто вынул орудие и с силой воткнул до кости. Боль, лиановидным плющом окутавшая все тело, запульсировала с новой силой, вонзила свои шипы прямиком в многострадальные ноги. — У меня еще много ножей, — снова горячий шепот в ухо. С ног его он так и не слез. Следующими двумя ножами ублюдок прибил его запястья к дому, к которому тот привалился. Скрежет ножа о каменную стену, должно быть, был ужасным, но он ничего не слышал. Даже не пошевелился. Один из ножей все еще был в легком, и любое движение разорвало бы орган еще больше. Любой вдох разрывает орган еще больше. Микроскопическими разрезами. Будто в него засунули раскаленую проволоку. Однако его тело и так сплошная болевая зона, что ему беспокоиться о какой-то одной? Человек привыкает ко всему. Постепенно становится все равно. Однако Тодороки Шото это не устраивает. — А? Почему ты не кричишь? Уже не больно? — в голосе проскользнули еле слышные истеричные нотки. В глазах заиграла паника, он слегка отстранился от своей жертвы и наклонил голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Безразличное, но еще живое. Панику в его глазах сожрала ярость, словно всепоглощающий огонь сжег сухие листья. — Хочешь сказать, тебе не больно? — он достал два ножа из своих карманов. — Разве?! Первый нож бесцельно угодил куда-то в живот. Широкий разрез проделал в нем огромную дыру, из которой могли бы вывалиться внутренности. Второй он со злости ткнул в грудь. Переулок пропитался запахом крови. Начавший было задыхаться новой порцией боли — сил орать уже не было, а голос давно пропал — парень распознал еще одну, томную, что кольнула всего одним мгновением. Второй нож угодил прямо в сердце. «Неужели?» «Слава бо…» Глаза жертвы медленно становились пустыми. Они не были безразличными. Они потеряли последние отголоски жизни. Шото такой расклад разозлил еще больше. Он отскочил от тела, как от ударной волны. Схватился за волосы, размазывая по ним чужую кровь со своих рук. Паника, страх, обида, разочарование, злость, отчаяние, ярость, растерянность. Все это пронеслось в нем за доли секунды и смешалось в одну большую грязную эмоцию. Одержимость. — Да как ты, — выдохнул Шото, — у тебя, — прошептал он себе, — ты не имел права умирать так рано! Тяжело дыша, парень рванул к уже-трупу и что есть силы схватил его за грудки. Ножи, которыми он пришпилил его руки к стене, выскочили оттуда, но застряли в запястьях. Он со всей силы кинул некогда живого человека вглубь темного переулка и подбежал следом, на ходу доставая очередной нож. Его ярости не было предела. — Как ты посмел! Тодороки навалился на тело и со всей силы ударил ножом. Противный хруст разрушил такую непривычную тишину. Попал по голове. Вынул. Ударил. Вынул. Ударил. В какой-то момент он ощутил неимоверный прилив сил. Злость и ярость все еще бушевали в нем, но к ним присоединилась еще одна эмоция. Веселье. В глазах появился азартный блеск. Губам возвращается привычная улыбка. Лицо приобретает так любимый им нежно-розовый оттенок. В душе — свобода. Как будто прыгнул с двадцатого этажа. Хохот разорвал тишину улицы. Истеричный, надрывный хохот, самый искренний смех, который только можно было услышать, для пустой подворотни был настолько же неуместным, как и гром среди ясного неба. От тел его жертв не остается даже костей.

***

«Нашел». Мидория остановился у поворота. Выдохнул. Вдохнул поглубже и повернул в переулок. Даже зная, что здесь можно увидеть, приготовиться к этому зрелищу все равно невозможно. Желудок противно скрутило, а по спине пробежал холодок. Вообще-то его, Мидорию Изуку, сложно чем-то напугать. Или запугать. Он всегда считал, что повидал достаточно дерьма, чтобы иметь полное право раздавать теперь это дерьмо самому. Его уважали. Его боялись. Его слушались. Его приказ приравнивается к воле божьей. Его руками было убито столько человек, что… Двузначное? Или уже трехзначное? Он не знал. Ему некого бояться. Выше него никого нет. Даже среди учителей. Но. Каждый раз, каждый гребаный раз, когда он видит, как Шото в очердной раз превращает мусор — людей — в ничто, стирает их в красную жижообразную густую пыль, его передергивает. Этот шизофреник испытывает слишком сильные эмоции, делая свое дело. Он получает удовольствие. Искреннее, мать его, удовольствие от убийства. Хотя это и убийством не назовешь. Какой смысл доводить все до такого состояния? Какой смысл каждый раз хохотать, как сумасшедший? Смысл есть, если ты сумасшедший. Но в их мире смысла нет. — Эй! Шото занес руку для очередного удара и замер. Повернул голову. Каждый раз, как в первый. Изуку передернуло. Совсем чуть-чуть. Горящие нездоровым блеском глаза, лицо, слишком воодушевленное и радостное для происходящего здесь, и искренняя улыбка. Внутри все переворачивается то ли от страха, то ли от желания, то ли от отвращения. То ли от всего сразу. «Точно. Вот как. Тогда понятно, почему эта бесхребетная тряпка Кацуки дрочит на него по ночам». — Изуку? Ты что здесь забыл? — весело спрашивает шизик, поднимаясь. Названный недовольно цыкает. Медленно подходит к нему. Запачкаться не хочется. — Какого хрена ты тут устроил очередную кровавую баню? Шото, кажется, даже всерьез раздумывает над ответом. Он отводит глаза в сторону и обсасывает свой палец, измазанный чужой кровью. Мерзость. — Хочешь, чтобы тебя посадили, а?! Мидория знает, что вряд ли этого поехавшего смогут хотя бы схватить, но припугнуть надо. — Но… — Я, блять, что сказал? — привычное раздражение при непослушании медленно берет верх. — Аккуратно и бесшумно перехватываем грузовик и уходим. Так? Тогда что это за херня? Тебя слышно за несколько кварталов, ублюдок! — А, да. Задание. Я вспомнил. Парень отвернулся от него и принялся собирать свои ножи. — Он выбежал из машины, что ехала следом, — тихо начал Шото. — Да, он потом проехал дальше, якобы мимо проезжал и не при делах, но я заметил его. Закончив, он снова развернулся к нему. Улыбка человека, который искренне наслаждается происходящим. Леденящая кровь и душу. — Он хотел нас сдать! Мидория недовольно цыкнул. Этот шизофреник никогда не следует указаниям. У человека просто отсутствует мораль, ощущение авторитета и какие-либо тормоза. Он вообще здесь чисто на поржать. Но в академию его приняли, и с этим ничего не поделать. — Закончил? — Да-а. — Тогда двигай жопой. Мы уходим. Чистую одержимость невозможно контролировать. У Кацуки нет шансов.