Пока не поздно

Куроо перехватывает его, стоит только команде уйти с поля и двинуться к раздевалке. Перехватывает, захватывает, крадет. Маневр проходит столь успешно, что ни команда, ни сам Тсукишима не успевают осознать, что произошло. Мокрая футболка, после изнуряющей игры, неприятно липнет к разгорячённому телу. Тсукишима нервно отдергивает ее, желая поскорее снять, но послушно терпит, подчиняясь властному, темному от переполнявших эмоций взгляду и следует за спешащим вглубь спортивного комплекса Тецуро. Вглубь. В сумерки пустых коридоров, где эхо шагов слышно по всему этажу, где есть темные провалы широких окон, голые, холодные стены и, наконец, где есть возможность прижаться друг к другу, не опасаясь быть застигнутыми врасплох. Усталое тело слушается из последних сил, на одном упрямстве, не позволяя себе отстать и сдаться. Тсукишиму едва заметно потряхивает, Куроо же до сих пор не проронил ни слова. Останавливаясь, он молча притягивает Кея в свои объятия, не обращая внимания, что тот насквозь вспотевший. Утыкается носом между шеей и плечом. Жмется, ластится. И Кей отпускает себя. Ему не хочется сейчас язвить, не хочется отталкивать. Он зарывается рукой в и так растрепанные черные волосы Куроо. Прикрывает глаза, отдаваясь ленивому уюту. Им обоим трудно смириться с происходящим. Тяжело признать, что это нормально, то, что сердце сбивается с ритма, нормально, что руки подрагивают и пульсируют, прикасаясь к обнаженной коже, словно ты только что долго колотил по мячу, словно каждое прикосновение – удар, нормально, что дыхание застывает в легких. Так сложно и легко одновременно позволить себе поблажку. Позволить закрыть глаза на нереальность происходящего. На странные стечения обстоятельств. На невозможность просто представить их вместе. Представить на одно мгновение, что у них есть какое-то общее будущее. Что у них вообще есть что-то общее, кроме волейбола. До Куроо Кей никогда не целовался по-настоящему. Влажно, интимно, глубоко. Тсукишима навсегда запомнит, как в первый их поцелуй, очки предательски неудобно съезжали с переносицы и впивались в лицо. Как он не знал, куда деть непослушные руки, как боялся открыть глаза, не понимая, что происходит. Не подозревал, что попал в зыбучие пески и тонет, тонет, тонет. В глубине чужих глаз, в чужом желании, окруженный чужим ароматом и вкусом. Попался на хитрую кошачью уловку. Он весь был окружен одним человеком, полностью завладевшим его вниманием, куда ни глянь – везде Куроо Тецуро. Его голос, его губы, его руки. Почему Тсукишима каждый раз поддается и как остановиться – непонятно. Он послушно замирает стоит мягким губам поцеловать его, а сильному спортивному телу прижаться. Мир вокруг кружится. Тсукишима все еще тонет в другом человеке, оглушенный новыми эмоциями. И хоть он пытается взять себя в руки, пытается не показать заинтересованности, все впустую. Собственное тело – предает. Голос срывается. Кей сдается. Куроо отлично читает его в такие моменты. Он знает где стоит надавить, а где отступить. Он никогда не принуждает, оставляя принятие решения за Тсукишимой. И Кей позволяет. Оставлять засосы на ключицах. Прикусывать соски, после чего они долго остаются чувствительными. Впиваться пальцами с такой силой, что появляются синяки на тонкой коже. Припускать шорты вместе с бельем. Заглатывать член. Кей позволяет отсасывать себе в пустых коридорах, которые потеряны в недрах зданий. Он не задумывается хорошо это или плохо. Что будет если их поймают. Как отнесутся, когда узнают. Кей растворяется в ощущениях. Растворяется в Куроо. Время останавливается. Замирает. Тсукишима Кей не боится погружаться все глубже и глубже в темные, мутные воды происходящего, ведь чувствует - он не один на дне.