На границе Пустоты

Эбису провел меня пространственным коридором в незнакомое помещение. Узкая комната с приглушенным ночным освещением наполнялась характерным запахом антисептиков. Отовсюду раздавался мерный, ритмичный писк приборов, который порождал смутное чувство беспокойства: подобные места ни с чем не спутаешь. Больница. — Нам сюда, — проговорил Эбису и потянул в сторону, протаскивая сквозь стену. Это ощущение не было для меня новым. Я не растерялся, когда перед глазами возникла кромешная тьма бетонной перегородки, но вот тусклый синеватый свет спрятавшейся за стеной палаты заставил поежиться. Сделалось совсем неуютно — будто на космическом корабле. Я увидел ряд маленьких прозрачных колыбелей, больше похожих на крытые выставочные лотки, нежели на кровати — причудливой формы, с инопланетной голубоватой подсветкой и датчиками. Аппаратура пищала, сигнализировала какими-то цифрами и знаками на мониторах, на которые занятая бумагами медсестра не обращала внимания. Видимо, все было в порядке. Какие-то колыбели были закрыты плотными стегаными чехлами, в каких-то можно было разглядеть младенцев — таких, какой я помнил Нари. — Где мы? — спросил я, продолжая рассматривать окружающее пространство. — Это же больница? Эбису молча кивнул и подвел к одному из зачехленных кувезов. Там кто-то есть? Божество сжало мою руку крепче, и я, поняв его без слов, отправил Энергию по образованной связи скачущим потоком. Целитель замер. Просто стоял, ничего не делая, будто размышляя, и только спустя несколько минут он вытянул руку вперед. Преобразованная его волей сила устремилась к кроватке, наткнулась на матерчатую накидку, чуть застопорилась, но, словно все-таки решившись, двинулась дальше. А бог все так же молча продолжил стоять над кувезом, сосредоточенно шевеля жилистыми пальцами. Я наблюдал. Датчики утомительно пищали. Один раз медсестра подошла к соседней колыбели и что-то изменила в настройках монитора, потыкав кнопки, а после вздохнула, нахмурилась и вернулась за стол. Я посмотрел на лежащего по-соседству ребенка: маленькое тело было окутано проводами и трубками, ручки безвольно покоились на простыне. Выглядело это как-то неправильно и грустно. — Теперь можешь посмотреть… — понизив голос, проговорил Эбису, и я обернулся. Он чуть приподнял фалду чехла-накидки кроватки, над которой ворожил. Я наклонился к образовавшемуся просвету и через прозрачный пластик увидел совсем крохотного ребенка в вязаной шапочке. Он был куда меньшего размера, чем его сосед. — Этого паренька зовут Тэтсуя. Раньше мы за ним присматривали вместе с Амано. Когда малыш родился, то весил всего ничего, как котенок. Растить таких нужно очень аккуратно — по чуть-чуть помогать организму справляться с новой реальностью. Сначала приходилось наведываться каждый день, пока Тэтсуя не подрос. Сейчас вот меня месяц не было, а он — ничего так. Вырастет — силачом станет, несмотря на то, что ему три месяца, а все еще такой кроха. Мать этого мальчика каждый день поутру приходит в храм, а потом сюда… Я порассматривал тоненькие пальчики-веточки, нос кнопкой, и распрямился: — А что с другими? — кивнул в сторону стоящих в рядок витрин-кроваток, — что с другими детьми? — У кого что… Вот у того малыша желтуха, вот этот только после операции, у всех — по-разному… Я покачал головой и замер в ожидании, но Эбису лишь отпустил накидку, укрывая маленького Тетсую от внимания посторонних глаз, и приготовился строить коридор. Я прервал поток Энергии: — Погоди… а остальные? Ты не будешь их лечить? Божество заинтересованно глянуло на меня: — Ты хочешь вылечить всех? — Ну… наверное… — Ты понимаешь, что в этом крыле находится около пятисот детей? Только в этой больнице? — Но… — я чувствовал какое-то противоречие, которое трудно описать словами. Нащупал мысль и произнес, — …но это как-то несправедливо. Почему ты помогаешь ему, но не помогаешь другим? — Потому что так хотел Амано… А ты хочешь помочь всем? Я внутренне заметался. Улыбка бога сделалась сочувственной, и он заговорил таким тоном, словно я был одним из его пациентов: — Невозможно спасти всех. Более того, нельзя отбирать право человека самостоятельно бороться за благополучие. Это как с Тетсуей: я помог ему ровно настолько, чтобы поддержать в нем жизнь. Дальше его дело. Будет бороться, поправится и вырастет, опустит руки — увы. В этом случае даже боги бессильны… С тем, безымянным бойцом, так же. Мы дали ему здоровое тело, но за свою душу он должен будет побороться сам. Я потупил взгляд, концентрируясь на постоянно меняющихся цифрах большого аппарата, нависающего над одной из кроваток. В некотором смысле Эбису прав: разорвать связь с Сеймеем ты должен сам, иначе все будет зря… — Но тут наверняка есть и другие, кому требуется помощь, кто на грани… — Да, но это была работа Амано — слышать, чувствовать и выбирать. Сейчас этим решил заняться ты. Но скажи мне, неужели ты действительно хочешь принять мое имя и мою судьбу? Или это порыв? Когда ты найдешь себе пару, ты можешь стать новым Эбису. Имя перепишется, судьба перепишется, и на наших землях появится новый бог, защищающий детей от болезней и страдания. После того, как я уйду, это место станет свободно. Ты стал бы отличным преемником… Напряжение возросло. Мне только что предложили стать богом… Предложили вежливо, скорее, даже пригласили, и я на долю секунды представил, что смог бы спасти многих, смог бы помочь таким детям, каким был когда-то и сам… И… Эрда. Я прикусил щеку изнутри. Ничего не ответил. Только отрицательно мотнул головой и вместо ответа отпустил Энергию. *** Мы побывали во многих местах: лечили девочку с переломанной спиной, мальчика с ампутированной кистью, и еще одного, слабовидящего, которому Эбису, вместо лечения, шепнул, что тому наверняка понравится играть на фортепьяно. По словам бога, при должном подходе из ребенка выйдет отличный пианист… Я успел повидать много разных детей, судеб, больших и маленьких трагедий. Все происходящее было похоже на видения Лаи, но в пророческих воспоминаниях были обозначены лишь возможные события, а тут пришлось воспринимать реальность по факту: несколько раз, когда мы пытались отыскать прежних пациентов Эбису, то находили лишь могилы или урны в семейных святилищах. Тогда бог отдавал уважительный поклон усопшему и уводил меня дальше. Лица сменялись лицами, солнце давно поднялось над горизонтом, а мы все шли и шли. У меня голова ехала кругом, но не из-за усталости, а от увиденного. От страдания и боли начинало воротить, будто в желудок натолкали ваты, она размокла, сделалась тяжелой и теперь распирала изнутри, вызывая почти физически ощутимую тошноту. Но Эбису шел вперед, ведя меня за руку к новому пациенту или надгробию, словно не замечая моего психического изнеможения — может, зря я так рано вернул способность испытывать эмоции? Я уже даже не вслушивался в рассказываемые истории жизни его маленьких пациентов, и сцепив зубы концентрировался на Энергии, будто бы впал в транс под мерное бормотание старика. Очнулся, только когда услышал собственное имя, произнесенное богом с каким-то надломом: — Как же жаль, Рицка. И что нам делать? Я чуть встрепенулся: мы стояли в высокой траве по пояс. Перед нами в заходящих лучах солнца крыльцо деревенского дома полыхало высоким трескучим пламенем. Я моментально собрался, маета быстро сошла на нет. Бог мягко потянул меня вперед, и я пошел следом. Огонь не причинил вреда, не обжег, я даже не почувствовал его жара, но серый плотный, как расплавленная резина, дым не давал рассматривать подробности. Оказавшись в жилой комнате, заволоченной чадом, можно было увидеть тело растянувшегося на полу ребенка, — мальчика? девочку? не разглядеть, — Эбису склонился, будто прислушиваясь, вздохнул и проговорил под щелчки занимающихся пламенем досок: — Увы… Поздно, мы уже не сможем помочь, душа уже покинула это тело. Но я должен был проверить. В тот же момент огонь змейками заструился из-под половиц, где-то еще раз щелкнуло, треснуло, и первый язычок лизнул оранжевую футболку. Потом второй, третий… Я тряхнул головой — все… не могу больше. Хватит. Эбису обернулся, внимательно посмотрел на меня: — Устал? — пламя за его спиной взвыло, встало стеной, но я, как и прежде, совершенно не чувствовал его зноя. Прикрыл веки, соглашаясь — физической усталости не было, но вот морально я был выжат досуха. Тяжелая апатия снова постепенно начала забирать меня себе. — Понимаешь теперь, почему я не могу спасти всех? Меня хватило лишь на кивок — полубессознательный, почти на автомате. — Потерпи чуть-чуть. Осталось только два адреса. И я почувствовал, что меня опять куда-то ведут. *** На дороге перед нашим домом расплывались пятна света от фонарей. Почти сутки прошли с того момента, как мы начали это путешествие, и мне казалось, что я еле стою на ногах. Эбису отпустил мою руку, и я чуть не пошатнулся. — Спасибо. Нам пришлось проделать огромную работу за этот день… Без тебя я бы не справился. Знаю, что в первые разы всегда тяжело, но тешь себя мыслью, что сегодня мы помогли многим людям. Я немо кивнул, предпочитая не вспоминать о прошедших сутках во всех подробностях. Эбису продолжил: — Мое время подошло к концу. Если ты все же захочешь занять это место, то знай, я благословляю тебя. Достаточно назвать наше Имя на Совете богов, и ты сможешь стать одним из нас. Что касается меня, то в моем резерве осталось совсем чуть-чуть, и мне не надо больше. Разорви связь, пожалуйста. Я послушно остановил поток, и только теперь резко осознал, где нахожусь, что именно происходит. Как и то, что пришло время прощаться. Кулаки сжались сами собой — впереди предстояло пережить еще одну смерть. Смерть Творца, смерть бога… — Как тебя зовут? — спросил я охрипшим голосом. Отчего-то воздух очень не хотел прорываться сквозь гортань. — Эбису… — пожал плечами мой попутчик. — Нет… Как тебя звали в миру? Какое имя ты носил, будучи человеком? Бог улыбнулся, посмотрел куда-то в даль и отозвался: — Нобуюки… «преданное счастье». Сейчас это имя звучит немного старомодно, не правда ли? — Я буду помнить, Нобуюки-сан… — проговорил я, а тот, кто носил божественное «Эбису», улыбнулся мне в ответ одними глазами. А после черты его лица начали преображаться — с волос уходить седина, уступая место темно-коричневым прядям, глаза — оживать, серебристые радужки — наполняться таинственным мерцанием. Исчезли морщины, старческая гречка на руках, осанка сделалась прямой… И через несколько мгновений на меня смотрел смуглый юноша со смешно загнутыми собачьими ушками. Он на прощание улыбнулся, обнажив верхний ряд зубов, вновь кинул взгляд мне за плечо, и я услышал: — Кажется, безымянный боец отвоевал свою душу… Что ж… Тебе тоже пора идти, Рицка. Спасибо. И прощай. Его резерв, потраченный на возвращение молодого облика, иссяк до конца. Как затухает пламя на огарке свечи — несколько подергиваний, и вверх устремляется лишь сизые завитки, так и фигура Нобуюки постепенно истлела до легкой дымки, а после, словно подернувшись на ветру, истаяла без следа. На дороге я остался один. Стоял, запечатлевая в памяти печальное прощание, до тех пор, пока где-то в деревьях не ухнул Ушастый. Очнулся. Соби! Отвоевал душу! Метка! *** Я ломанулся через сад к дому, оглядывая и просвечивая его насквозь. Увидел крохотный уголек резерва на втором этаже, в твоей комнате, и не разбирая дороги понесся туда. Сердце колотилось как бешеное — перед глазами еще стояла прощальная улыбка бога и то, как он обращается в прах, улетая по ветру. Я испугался, что ты сейчас истаешь, как истаял Эбису прямо перед моими глазами. — Спокойно. С ним все в нормально, чувствует себя неплохо,— мясистый бас Первого заставил меня чуть ли не подпрыгнуть. — Ты себя в зеркало видел? Лучше приведи себя в порядок… А то и правда, как Всадник Апокалипсиса. Вместе с ироничными словами Шиза я почувствовал энергетическое прикосновение Второго. Оно освежило, добавило ясности уму и сил мышцам. Но все равно осознать и притормозить получилось не сразу. Глубоким дыханием успокаивая сердечную мышцу, я уже спокойнее открыл дверь, прошелся по коридору, зашел в ванную комнату на первом этаже и включил воду. Механическими движениями вымыл руки, ополоснул лицо и посмотрел в зеркало. Не глядя, закрыл кран. В голове четко назревала мысль: все нормально. Не надо паники. Твоей жизни ничего не угрожает. Точно так же, как Набуюки-сан, сначала должен буду исчезнуть я. Твое время придет не скоро — даже если ты попросишь, я не позволю тебе последовать за собой. А ты не попросишь, потому что ты не должен узнать. Так я решил еще с самого начала. *** Дверь в ванную закрылась с мягким щелчком позади. Торшер у кресла подсвечивал стены в зеленоватый, и моя тень проскользнула мимо, забравшись на диван и перепрыгнув его мягкие подлокотники. Растеклась по ковру и замерла у лестницы на второй этаж. Я, задрав голову, смотрел поверх лакированных ступеней, на которых, словно на водной глади, бликовали отражения подвесов потолочной люстры. Смотрел и не мог даже моргнуть: ты застыл на том конце лестницы, следил за мной сверху, стиснув в ладони черненый завиток кованного поручня. Глаза светлые настолько, что можно было разглядеть их ясную синеву еще от нижних ступеней; голые плечи — шея чистая, без метки, еще недавно обвивавшейся колючей проволокой вокруг, без неровных букв имени, начинавшегося, будто в насмешку, с маленькой; без рубашки или кофты, в одних штанах, ты стоял босоногим, как бродяга, и несмотря на то, что в резерве почти ничего не осталось, чудилось, что светился изнутри упрямым теплым светом. Вот как выглядит, оказывается, твоя свобода… Глотать воздух становилось все труднее с каждой попыткой, будто бы он стремительно тяжелел. Над пролетом начинала звенеть еле сдерживаемая буря, — взрыв, который должен был вот-вот прогреметь и который все никак не хотел разразиться, но обязательно рано или поздно… Надо было что-то сказать или сделать, чтобы разрядить пространство, сделать его пригодным хотя бы для дыхания. И я улыбнулся. Улыбка с болью ползла по губам, и оттого, должно быть, вышла робкой или вымученной, но взгляд изо всех сил я старался держать уверенным и твердым: Это начало конца. Ты молодец, Соби. — …Прости, я чуть было не опоздал… — прошептал я одними губами и, все так же не отрывая от тебя глаз, поднялся на одну ступень выше. Ты ничего не ответил, но помедлив, словно убеждаясь, что тебе не чудится, сделал шаг вниз, а потом еще… Я начал подниматься тебе навстречу, и спустя секунду ноги сами уже несли вверх все быстрее. Я поймал тебя под подмышки на самой середине лестницы, впечатался в грудь лбом, и тут же почувствовал, что ты обнял мою голову обеими руками. — Вернулся… — просипел ты едва слышно. Я оторвал тебя от проступи и сжал посильнее — конечно, вернулся, как же еще? Постоял так, с тобой в охапку. А после, находя на ощупь ступень за ступенью, медленно пошел вверх. Ты запустил пальцы мне в волосы на затылке и иногда перебирал пятками навесу, стараясь удержать баланс. Глупое сердце отмерло, радостно запрыгало в ребрах, совершенно не беря в расчет обстоятельства прошлого и опасения будущего — «ты меня ждал»… Приятие будто и вправду избавило от непримиримой внутренней распри, прекратило затянувшуюся холодную войну с самим собой, и я наконец глубоко вдохнул полной грудью. Поставил тебя на ноги только на площадке верхнего этажа. Так до конца и не отпустив, тут же обнял обратно. — Расскажешь? — я провел пальцами по задней поверхности шеи, которая раньше почти постоянно была спрятана под тугими слоями марлевой ленты. — А ты? Я бы пожал плечами, если бы это было удобно: какая теперь разница, где я был и что делал? Но все равно проговорил: — Ничего особенного, нужно было подумать. Бродил по Токио… ну и еще где-то… не знаю… как во сне. Ты ничего не ответил, только шумно задышал, стискивая мои плечи, а после я услышал, как быстро и прерывисто зазвучал твой голос, — шепотом, растерянно, будто ища поддержки: — Не знаю, как именно вышло… Я просто стер метку и все… Сам стер… А до этого… почувствовал, как в теле что-то меняется, точно сам себя лечу, но ничего подобного… Все исчезло… Шрамы, их нет… Чувствуешь? Я провел руками по твоей спине от лопаток до пояса брюк — кожа ровная и гладкая, чуть влажная от нервной испарины. Плавно кивнул. Ладони уперлись мне в плечи, и ты отстранился: — Я не понимаю, что теперь… Держишься, но глаза слишком цепко вглядываются в мое лицо, будто ищут там ответы на невысказанные вопросы. — Ты… — твой голос не дрогнул значимо, посторонний бы и не заметил, но еле улавливаемые несвойственные колебания выдавали с головой: слова сейчас даются непросто. — Ты сделаешь меня своим? Дашь мне Имя? Я удержался, чтобы не закрыть глаза — Имя… Соби… Ты всегда его хотел, да? Протянул руки, взял обе твои ладони в свои, прижал к губам и, вдохнув запах с кожи запястий, проговорил: — Ты уже знаешь… У меня нет Имени, чтобы дать его тебе. Но я дам все остальное, что захочешь взять — мою Силу, мою любовь, мое тело, все, что нужно, — я сильнее сжал твои ладони. — У тебя теперь есть выбор — ты волен сам определять свою судьбу. — Ты же больше не уйдешь? — твои глаза болезненно заблестели, ты тряхнул головой, проморгался, и посмотрел куда-то вверх, высоко задрав подбородок. Я вновь притянул тебя к себе. Светлые пряди распустились по моему пиджаку — твоя голова устало упала мне в плечо. Ты так вымотался за последнее время… — Пока нужен, я буду рядом, — погладил тебя по затылку, поцеловал куда-то в висок, и почувствовал, как ты в ответ крепко цепляешься за мою одежду. Мало освободить душу из клетки, необходимо еще помочь ей научиться летать. Сейчас тебе, впервые выглядывающему в распахнутую дверцу, должно быть, очень страшно. — А у меня для тебя подарок, Соби. Я кое-что приготовил. Можно покажу?.. *** Ты принял моих птиц: долго рассматривал на раскрытой ладони, задумчиво хмурился, поглядывая на меня. — Птицы вместо бабочек, — наконец проговорил ты, и взгляд потяжелел, сделался упрямым. Ты зажал черногрудых птичек в кулаке. — Птицу не пришпилишь иголкой… Я вздохнул и медленно опустился в свое кресло, засунул руку в ящик письменного стола, где еще до нашего переезда хозяевами был обустроен маленький бар: бутылка виски, джина, да пара хайболов. На ощупь вытащил их по порядку и чуть вскинул брови: — Будешь? — Джин, пожалуй, — ты неопределенно развел руками и положил птичек на стол. Через пару мгновений я уже протягивал тебе бокал с прозрачным напитком, забрав себе тот, что играл янтарем. Прокручивающим движением размазал по стеклу свой односолодовый и понял, что ты, судя по всему, все еще ждешь от меня какой-то реплики. Заглянул тебе в лицо — мол, что конкретно ты хочешь узнать? Ты сделал глоток и, едва морщясь от можжевеловых паров после, спросил напрямую, имея ввиду мое превращение, конечно: — Что это была за птица? Теперь настала моя очередь глубоко вздыхать. Вновь поболтал напиток по стенкам бокала из стороны в сторону, думая с чего же начинать: что не скажи — все прозвучит дико… — Много чего произошло с тех пор, как я исчез той зимой… — губы дрогнули в усмешке по поводу нелепости сорвавшейся фразы. Вновь задумался. Ты скользящим движением опустился на кровать, оперся локтями о колени, удерживая бокал между ладоней. — Девятнадцатое января… — продолжил я, вспоминая события давних лет, которые в твоем мире произошли чуть больше полугода назад. — Я искал тебя и брата, и по загадочной случайности оказался в ловушке, о которой мои злопыхатели, судя по всему, тоже не подозревали. — Бесшумные. Знаю. Они клялись, что не встречали Нелюбимого, — подтвердил ты и сделался еще более сосредоточенным, чем пару минут назад. — Они, — я согласно кивнул. — Тогда система закрылась, и по всем правилам я бы должен был исчезнуть из всех возможных измерений любой из возможных реальностей… слиться с «Ничто», с «Пустотой», как ее называют братья… Но… — виски обжег губы сладковато-горчащим привкусом, — …но волею случая все пошло иначе. Трое вытащили меня из небытия, подлатали, многому научили и дали билет в новую жизнь. Как оказалось, реальностей в универсуме множество. Знаешь? Как в фэнтези… Та, в которой я очутился, очень похожа на Землю — люди, звери, но вот время… время там идет с другой скоростью. Я не знал, как попасть домой. Пришлось учиться жить опять. Рассказывать о системе Трех я не стал. Просто опустил подробности — слишком уж тонок лед в этом месте, — еще заранее решил, что обойдусь общими фразами. Я чуть потупил взгляд, припоминая и свои истерики, и эксперименты, и бессонные часы за штудированием Гранжевых «обучалок»… Вынырнув из воспоминаний, как из волн, продолжил говорить: — Выяснилось, что «Пустота», растворив меня практически полностью, стерла Имя. Оказалось, что «Нелюбимый» в тот вечер действительно погиб. Остался лишь я. Чистая жертва. Трое, например, называют меня просто Источником… Я глянул на тебя: сосредоточенный, как и прежде, но теперь еще и мрачнее тучи. — Мы много экспериментировали с моими способностями, и в один день, совершенно случайно, к нашему общему удивлению, узнали, что я могу перекидываться из одного состояния в другое… — я замолк вновь, подбирая фразы, и проследил, как ты непонимающе нахмуриваешь лоб: — В смысле? — В прямом. Выяснилось, что я по своему усмотрению способен менять ипостась из жертвы в бойца и наоборот, — произнес я как можно беззаботней, стараясь подать это как можно проще и несерьезней. Теперь уже все твое лицо отображало то ли непонимание, то ли озабоченность, ты тряхнул головой и посмотрел так, словно ослышался: — Прости, что? Я перестал изображать из себя воплощение легкомысленности, еще раз обжег губы алкоголем, и посмотрел поверх золотистой кромки на собственное отражение в зеркале напротив: — Ты все правильно услышал: я и боец и жертва в одном лице. Я покажу. Теперь можно. Энергия устремилась во вне, в надпространство, потянула за собой Источник, и я вновь пережил то ощущение, будто выворачивают наизнанку — не больно, но очень странно. Теперь на месте чероноволосого Ричарда сидел тот, кто больше всего походил на Рикхарда или на… — Дайчи… — прошептал ты, прикладывая к губам запястье той руки, которая держала напиток. Смотрел на меня долго, разглядывая, а бесконечное молчание спустя прикрыл глаза, справляясь с эмоцией — брови нервно заходили вверх-вниз, и только после нескольких отрицающих движений головой ты выдохнул, словно пришел к какому-то выводу. Вовсе зажмурился. — Я знал, что… Ты говорил мне, что… Но… но… да как это? Нет… Я поспешно обернулся Источником вновь — не стоит тебя нервировать еще сильнее — поставил бокал на столешницу и в пару шагов преодолел разделяющее нас расстояние. — Со… — присел на корточки около твоего колена. — Со, посмотри на меня… Я забрал джин из твоих похолодевших пальцев — сунул хайбол на пол и сжал освободившуюся ладонь: — Со… Когда ты разомкнул веки, у меня сердце ухнуло в пятки: на твоем лице впервые за все наше знакомство столь очевидно отобразилось некое подобие паники — выражение менялось так скоротечно, что можно было найти все оттенки непонимания, неверия и страха одновременно. Только после нескольких минут молчания, ты попытался как-то выразить это в словах, но похоже, губы плохо слушались: — Как? Почему? — Я не знаю, Со… В ответ услышал скомканное и тихое: — Почему я не видел в Дайчи бойца? Я же должен был… так как? Я прижал твою руку к щеке и проговорил, выдыхая тебе в предплечье: — Я скрывал резерв… Маскировка… Меня не должны были засечь… Иначе… — Кто не должен был засечь? — перебил ты и начал говорить неразборчиво, быстро, точно соображая на ходу, — Кто, Ри? Ведь не от Сеймея же ты прятался… А если так, то остаются… Выходит, что… — твой взгляд стал совсем пустым, как если бы ты читал внутри себя, — выходит, ты такой же как они, да? Как та пара в «Спруте» и как твои Трое… Точно же… побратимы… — твои пальцы дрогнули на моей щеке. — Вы боги… Я не дал тебе забрать руку, удержал и покачал головой: — Не я… Я слишком… — невесело усмехнулся, — человек. А ребята… ребята куда старше и опытней… так что… Твое лицо внезапно сделалось непроницаемым. За одно мгновение. Но для меня уже давно прошло то время, когда маска безразличия могла одурачить своей искусственной безэмоциональностью. Сейчас я видел, как там, за ней, в твоих глазах таятся горечь, какая-то обреченность и тоска: — Зачем? — спросил ты, и этот вопрос заставил меня вздрогнуть. — Зачем? — и по твоему горлу прокатился глоток еле сдерживаемого напряжения. — Зачем я тебе? Не вижу смысла… Я отпустил тебя, поднялся на ноги, выпрямился в полный рост и застыл. Как же объяснить так, чтобы не растревожить еще сильнее? «Потому что люблю»? Ты наверняка почуешь, что это очень сильно урезанная правда. «Потому что испытываю практически иррациональное чувство вины? И вытаскиваю тебя из захлопнувшегося капкана, потому что ты — мое незавершенное дело? Как у Эбису? Чтобы потом было можно уходить со спокойным сердцем?» — этого тебе точно не стоит говорить… Более того, истина, как обычно, расположилась где-то по середине. Так и не найдя правильных слов, я подступил к тебе вплотную, наклонился. Приподнял твой подбородок так, чтобы можно было смотреть глаза в глаза — твое напускное безразличие начало постепенно не выдерживать и рассыпаться: на лбу прояснилась складка между бровей, а после, если приглядеться, тоска в глубине зрачков принялась замещаться целым сонмом противоречивых переживаний. В твоих глазах, как в зеркале, можно было сейчас рассмотреть собственное отражение. Твои веки дрогнули… и я, не дожидаясь последующих преображений, коснулся твоих губ своими. Простое касание, без жара или страсти, без прежнего чувства вины или желания оправдаться, без щемящей нежности или трепета, но с огромным стремлением объяснить: «посмотри, вот, что я хочу сказать, вот, какое смятение у меня сейчас в душе: вот что я испытываю. Я не знаю нужных слов — меня никогда им не учили… я умею только так». Лучик связи сам тебя нашел, вплелся в тело напрямую, без всяких меток или имен, и ты выдохнул мне в губы, как выдыхают последний раз в жизни — тихо, медленно, но до самого предела, когда воздуха в легких уже практически не остается. Я вернул тебе выдох обратно, отдавая и кислород, и Силу, не настаивая и не борясь — ровно столько, сколько ты будешь готов принять без сопротивления. Обхватил твои плечи, и почувствовал, как ты весь мелко дрожишь, точно от озноба. Чуть толкнул — ты упал спиной поверх покрывала, я сам вслед за тобой опустился рядом — вытянулся вдоль тебя на боку. Ощутил тепло твоего тела и осторожно запустил пальцы в твои волосы. Давай полежим так тихонько… Медленно перебирая светлые пряди у висков, я ощущал, как тонкой струйкой уверенно и ровно течет между нами связь. Твоя грудь, вздымавшаяся поначалу рваными толчками, постепенно начала подниматься все спокойнее, и дыхание выровнялось. Ты смотрел, не мигая, в потолок блестящими глазами, а за окном, если бы не шум листвы, казалось, простирался бескрайний космос Вселенной. — Связь чувствуется совсем по-другому… — вдруг проговорил ты, находя мою руку и зажимая пальцы в ладони. Я невесомо коснулся губами твоего виска, на котором фиолетоватым росчерком в такт сердцебиению проявлялась и исчезала жилка. Тихо проговорил: — Метка искажала энергию… Ты сжал мои пальцы сильнее. Закрыл глаза, и по лицу пробежала тень каких-то мрачных размышлений. Я просунул руку тебе под голову, чтобы нам обоим стало удобнее, ты потерся об нее затылком. Ничего, Со. Ты справишься, я верю. Пройдет немного времени, и ты встанешь на крыло. Летать — это прекрасно, просто попробуй… Я услышал твое ровное и тихое: — Связь чувствуется по-другому. С тобой все по-другому… Я хочу узнать… — ты повернулся ко мне лицом, посмотрел с каким-то странным отчаянно-решительным выражением. Прижал мою ладонь к своей щеке теснее и добавил: — Переспи со мной сейчас. Можешь? Вдруг и это будет чувствоваться по-другому? — а после стремительным порывом положил себе в рот мой большой палец и облизал. В тот же момент мое сердце екнуло, появилось ощущение невесомости под ребрами, а в горле начал собираться немой комок.