Nicotine

      Он снова задыхался, когда его легкие наполнялись едким табачным дымом. А ему что? Ему приятно, очень даже приятно, когда теплый отравляющий пар распространялся по всему телу, проникая в каждую клеточку, убивая всё живое своими черными смертельными щупальцами. Шаг — вдох, ещё шаг — вдох, выдох. Джебом дышал рвано, выпуская изо рта белые клубы дыма. Его русые волосы, одежда — всё пахло никотином. А Иму что? Джебому нравилось, когда от него исходил приятный аромат смерти, смешанный с его одеколоном. Он называл это «запах жизни»: когда что-то до боли любимое и приятное смешивается с чем-то отвратительным и гнилым, точно так же, как и жизнь состоит из белых и черных полос, из хороших и плохих воспоминаний.       Парень шагал уверенно, мотая головой из стороны в сторону, белая сигарета торчала изо рта. Его волосы были зачесаны назад, одет он был в черную кожаную куртку, черные облегающие худые ноги джинсы, на ногах такого же цвета ботинки с острым носом. Настоящий рокер и гроза всех районов. Серьезный уверенный взгляд, дерзкая ухмылка. А Джебому что? Он сегодня стал самим собой, не скрывался под лживыми масками, не натягивал их на лицо. Им Джебом сейчас оголил свою душу, впуская в неё всякую гадость. А людям что? Людям совершенно наплевать, поэтому он решил откинуть своё настоящее «я» и натянул маску такого же безразличия.       «Жизнь — это театр, в котором каждый играет свою роль. Кому-то достаются главные роли, кому-то второстепенные. Но все мы вынуждены играть, все мы носим маски, дабы не сорвать представление, которое смотрит непонятное существо, что создало эту вселенную». — Джебом не верил ни во что: ни в дружбу, ни в любовь, ни в Бога, ни в кого-то ещё, ни в самого себя. Им просто не верил, думая, что всё это фальшь, бессмысленная игра людей, очередное представление, в котором каждый исполняет своё предназначение, но не показывает своих настоящих чувств, скрывает их. Любовь — удовлетворение своих физиологических потребностей, несущих инстинктивный характер, который состоит в половом контакте с человеком одного или противоположного пола, дружба — взаимоотношение между людьми разных и идентичных полов, с целью получения взаимной выгоды, деловые связи — напрямую выражают потребность одного в другом, только в рамках работы, творческих процессов, затрагивая социум, но почти никогда не касаясь личности и её прав. Смысл для Джебома имели лишь родственные отношения, где присуща хоть толика искренности, доброты, но также они рассматривались как любовные, что несут в себе инстинктивный характер, который состоит в потребности ухода, вскармливания и обучения своего потомства.       «В любых взаимоотношениях один — раб другого».       Им не верил людям, а он человек, следовательно, не верил и себе. Считал всё фальшью, однако как его состояние могло быть ею, если он чувствовал?.. Чувствовал, как дым проникал в легкие, как в нос проникал запах гари, как сердце бешено колыхалось в мертвом огне. Ощущал боль, что растекалась по телу, давила на виски, заставляя те убийственно пульсировать. Он думал, что всё ему чуждо, что Джебом — чёртов сверхчеловек, но чувства обычно доминировали над разумом, затуманивая нейроны, погружая мозг в долгий сон. В тот момент им правил адреналин, что бегал по венам к сердцу, по артериям от сердца, совершая один круг за другим, один круг за другим, разгоняя эритроциты, повышая итак до предела учащенный ритм сердца.       Снова поглотил белый дым, снова разочаровался в себе, в мире, в людях, снова остался один…       Джебом шагал по мокрому асфальту, курил, заглянул в ближайшую кофейню. Дождь давно закончился, но запах влаги щекотал нос. Им зашёл, огляделся вокруг, в кофейне никого не было. Он подошёл к кассе, думал, какой кофе ему бы выпить…       — Один капучино, — выдавил он слегка дерзко, с нагловатой ухмылкой. За кассой стоял молодой парень, он взглянул на Джебома.       — Вам с собой? — поинтересовался кассир, разглядывая Има. Джебом кивнул, парень отвернулся к кофе-машине, чтобы приготовить один кофе для шатена. Бариста повернулся, для того чтобы отдать заказ, но увидел, как Джебом выпускал изо рта жгучий сигаретный дым.       — Молодой человек, в нашем заведении запрещено курить! — бешено вскрикнул он. Бариста хотел было вытащить из зубов Има злополучную сигарету и потушить, но Джебом положил деньги, взял в руку кружку и выдохнул весь дым прямо в лицо парня, сказав лишь кроткое:       — Спасибо, — на его лице блистала злая улыбка, во рту по-прежнему была сигарета, а в руках любимый кофе. Бариста лишь фыркнул, смотря вслед удаляющемуся Джебому, и положил деньги в кассу.       Глоток — шаг, ещё глоток — два шага. Сигарета была зажата между двумя пальцами левой руки, он встряхнул пепел, поднёс к губам тлеющий сверток. Разум затуманился, на языке вкус терпкого кофе. Он пытался взбодриться, пытался успокоить взбушевавшие эмоции. Джебому это надоедало, надоедала его же беспомощность перед самим собой. Бесил тот факт, что он не мог совладать с чувствами, воспламенившимися в его сердце и алой жидкости. На руках желтели следы от никотина, на губах обсыхал горький кофе, стакан парень выбросил в мусорный бак.       Он шёл непонятно куда — в пустоту, чтобы раствориться в резкой полупрозрачной наркотической дымке, чтобы сыграть в очередную игру, что приведёт его к логическому концу всей бессмысленной жизни. Джебом шёл, вдоволь надышавшись сигаретными парами, вдыхая теперь зловонный запах мегаполиса, смешанный с выхлопными газами, с множеством приятных и отвратительных запахов, он не мог определить происхождение многих ароматов, что витали в воздухе, да и не хотел. Ноги несли парня куда-то сами, он лишь бродил в чертогах своего разума, наводя «порядок» в своей голове. Всё перемещалось, перевернулось вверх дном, а Джебом старался исправить это. Но ему мешали: мешало сердце, мешал огонь, что горел в его глазах, мешал дым, что медленно проникал в легкие, и мешали следы никотина, что желтели на его тонких изящных пальцах. Не мог ни минуты сдерживаться более. Снова пламя зажигалки мелькнуло, снова играл с огнем, снова дым касался его маленьких альвеол, щекоча сосуды, снова остался один, кажется, в всем мире. Один, один, один…       Тупое, пожирающее все внутренности одиночество скребло его изнутри, оставляя глубокие кровоточащие шрамы. Джебом истекал кровью, сердце булькало, задыхаясь алой жидкостью, горело в ярко-желтом и красно пламени, что стало приобретать синий оттенок. Он вновь обжёгся, оставляя болезненные раны на вечно-бьющемся мышечном мешке, на пальцах, на лице. Им никогда не верил в Бога, потому что если бы Он был, то на Земле существовала бы справедливость. Маленькие дети не умирали бы от рака, маньяки, убийцы и воры не проживали бы долгую жизнь, Джебом бы никогда не обжёгся, никогда бы не играл, он бы верил в любовь, верил в дружбу… Но Бога нет, и ничего нет, ни справедливости, ни любви, ни дружбы и его нет. Джебома нет, он в прострации, утопал в собственных чёртовых воспоминаниях. Он, Она и Он — убийственное трио, чей союз не принёс Иму никакого счастья. Только разочарование, ненужная боль и блеклые картинки прошлого, что всполошились в голове и мелькали, как звезды мелькают на ночном небе.       Джебом шёл по пустынной дороге, внизу протекала величественная река Хан. Он шагнул к перилам, вглядываясь в синие пресные воды, что поглощали того с головой. Им смотрел на реку, но воспоминания всплывали всё ярче, голоса становились всё громче, и он достал очередную сигарету. Какая она была по счёту? Никто не знал, даже сам юноша. Всё по сценарию: огонёк, дым, запах и следы никотина.        «Начнем игру?»       Он выпустил желчное серебристое пламя изо рта, чувствуя, как его наркотик проникает в тело, заставляя внутренние раны сжаться от ядовитого вещества. На ребрах цвели алые розы, легкие обливались кровью, на языке металлический привкус, из-под кожи выступили короткие колючие побеги. Джебом готов к игре, готов сделать последний шаг, чтобы раствориться в собственном пламени, что сжигало его сердце…       — Сигареты? Опять ты куришь? — раздался недовольный возглас сзади. Джебом обернулся и выдавил из себя подобие улыбки.       — Не опять, а снова… — грустно промямлил он, пропуская каждое слово через сигаретную дымку, что скопилась вокруг его головы. — Я, конечно, очень рад тебя видеть, но не мог бы ты напомнить мне своё имя…       — А что, по мне не видно, кто я? — поинтересовался неизвестный.       — Видно, но мне так нравится, когда ты говоришь это, — с усмешкой ответил Джебом, смотря на знакомого.       — Я — это ты, — спокойно заявил тот, — то есть — Им Джебом. Только я «хорошая» сторона тебя.       И по правде напротив Им Джебома стояла его точная копия: русые волнистые волосы, пухлые губы, яркие карие глаза, две родинки на левом веке, белая кожа и прямой нос. Он был красив, с этим никто не мог поспорить. Второе «я» отличалось от истинного Джебома сильно. Тот был одет в белую майку, поверх которой висела голубая рубашка, белые свободные джинсы, синие кроссовки, растрепанные волосы. Тот Им выглядел обычно, мило, как-то по-доброму. В нём отражалось всё, что на самом деле любил дерзкий, закрытый и угасающий парень. Синий и белый цвет — его любимые, к рубашкам он питал особую привязанность, лаки и муссы он всегда отрицал, предпочитая ходить по дому с растрепанными волосами. Раньше, когда Джебом был маленьким и невинным ребёнком, то ходил так, как считал нужным. Сейчас на нём висело множество ярлыков, которые «навешала» ему жизнь. Сейчас на мосту стояли два Им Джебома. Один — истинный, другой — маска, которую он вынужден был надеть для своей роли. Зачем? Чтобы голодные, алчные люди с потрохами не сожрали его не до конца увядшую душонку, желая заполучить главную роль в театре жизни, но он не собирался так просто её отдавать, не собирался быть искренним со всеми. Хоть Джебом и презирал это, но единственным способом для выживания была маска, которая скрывала все его потаённые слабости и страхи. Так никто не мог уничтожить его, никто не мог, кроме их…       — Ты сейчас не очень вовремя: я хотел побыть один, — выдал истинный Джебом, задыхаясь от клубов дыма.       — Она ушла от тебя? — поинтересовался тот, облокачиваясь на холодны железные перила моста.       — Почему она ушла? Ушёл я! — прикрикнул Им, рассматривая своего оппонента, недоумевая, что тот вообще говорил…       Джебом не ходил к психологу или кому-то ещё, чтобы выяснить причину появления «доброй стороны». Он просто смирился, посчитав, что настолько одинок, что даже маленькая часть его смогла выбраться и дать совет, поддержать, поговорить. Он разговаривал с самим собой, частенько называя это «мысли вслух». По сути так и есть: в голове каждого человека мелькали мысли, мелькали суждения, мелькала критика, если он произносил их вслух, то это считалось беседой с самим собой, но Джебом размышлял иначе. Для него это были мысли вслух, то же самое, что и в голове, только теперь слова вырывались, раздавались эхом в пустом пространстве, и кто-то внутри тихо шептал ему ответы на все вопросы. Настолько одинок, что мыслит вслух…       — Это не так! И мы оба это знаем! Она выбрала другого, твоего лучшего друга, но не тебя. Она выбрала, она ушла от тебя к нему, — медленно сказал тот.       — Она-то выбрала? Она-то ушла? — в его жилах вскипела кровь, сигарета отлипла от его бледно-розовых губ. — Эта шваль трахалась с ним прямо на нашей кровати! А ты ещё хочешь сказать, что в этом виноват я? Браво! Может, ты просто уйдешь? — Джебом кричал, размахивал руками, в его глазах теперь горел огонь ярости. Он не хотел видеть себя, видеть своё тупое лицо и улыбку, что сейчас нагло ухмылялось напротив.       — Да, — неторопливо проговорил тот, — из-за тебя. Подмечу, что не из-за нас. Ты показал ей лишь свою внешнюю оболочку, не подпустив ко мне, к настоящему Им Джебому. Она ушла к нему, потому что он открылся ей, показал все свои достоинства и недостатки. А ты этого не сделал, думая, что нужно чуть-чуть попозже, ещё рановато…       — Рановато? Да, может быть я и не жил с ней постоянно: то приходил, то уходил, но я был верен! — он со злостью впечатал сигарету в черное железо, выкинув окурок прямо в реку.       — Но тебе больно, сильно больно, потому что ты её любил… — прошептал тот, наблюдая за вещью, что упала в воду.       — Бред собачий! — фыркнул Джебом, отвернувшись от шумной воды. Он хотел, чтобы «я» исчезло, оставило его в покое, но похоже второй Им не собирался этого делать, не собирался…       — Если б не любил, то не страдал бы, — выпалил юноша, также развернувшись спиной к перилам.       — Предательство я никогда не прощаю. Может, она и понимала меня, несмотря на то, что я ничего не говорил ей о себе… Может, она и была самой лучшей девушкой в постели… Может, она и вкусно готовила, и красиво одевалась, и была очень умной, но… Я не любил. Я не умею любить…       — Ты, как обычный человек, испытываешь боль, любовь, сострадание. Отрицать это как минимум глупо. Любому человеку не чужды эти чувства, так что если ты хочешь от них избавиться — ничего не выйдет. Люди — существа сентиментальные, в несколько минут они могут испытывать до десяти разных эмоций. Ты не являешься исключением, ты — обычный парень, которому нужна забота и внимание, нужна любовь и дружба… Перестань играть в эту глупую игру и начни свою жизнь с чистого листа, — парень положил руку на плечо Им Джебома, что сейчас смотрел на пустынную дорогу. Кто-то думал, что можно его обмануть, кто-то думал, что Им Джебом слишком глуп, но он не такой, он знал гораздо больше, чем кто-либо мог себе представить… Он ехидно ухмыльнулся, разворачиваясь к реке лицом.       — А смысл? Жизнь — это театр, в котором каждый из нас играет свою роль. Может, таково моё предназначение? Вызывать смерть? Играть с ней? Испытывать её? Знаешь, почему я это делаю? Потому что моё время ещё не настало, она не может забрать меня во всё поглощающую пустоту, она кусает локти, желает увидеть меня в темноте, что за секунду охватит мой разум, что выгрызет мне глотку, и из моей шеи польется алая кровь. Но моё время не настало, поэтому я делаю её на шаг ближе к себе, испытывая её терпение, чтобы она смогла всё же поглотить, унести, показать мертвые огни, чтобы я познал смысл этой тупорылой жизни, смысл вселенной. Я хочу узнать правду, поэтому каждый раз играю с огнем, каждый раз в моих легких скапливается дым, каждый раз я остаюсь один, каждый раз на моих руках желтеют следы никотина. Я убиваю себя изнутри, убиваю снаружи, потому что хочу познать смысл, так как не вижу его просто так, не вижу… В одном только ходу ко мне приходит вдохновение, я становлюсь на толику ближе к разгадке… Мне нужно это знать, убедиться в своих догадках, может быть, тогда я стану верить в любовь, в дружбу и в остальную хрень, что существует в этом мире… — Джебом замолчал, вновь ухмыльнулся, посмотрел на часы и продолжил свою речь: — На самом деле, ты — смерть. Потому что ты каждый день приходишь вовремя, как она. Смерть всегда приходит вовремя. Она не забирает кого-то слишком рано, кого-то слишком поздно — она всегда является вовремя. Стучит в дверь, после впускает свои длинные черные щупальца, что охватывают жертву со всех сторон, зубами вгрызается в сочную шею и заставляет человека гаснуть медленно, гасит звезды, что когда-то сверкали в его глазах, забирая в черноту, поглощая мясистую духовную плоть. Ты — смерть. Ты приходишь ко мне каждый раз, когда я играю с пламенем жизни, когда в моих глазах гаснут огни, становятся мертвыми — ты приходишь, но не для того, чтобы забрать, а чтобы вразумить… Зачем?.. — он раскрыл секрет, раскрыл почти всю тайну, но не на все вопросы Джебом знал ответ. Он совершенно не боялся её, не боялся смерти, что приходила к нему каждый раз, когда он начинал игру.       — Ты умнее, чем я ожидала, — ответила та, кротко улыбнувшись. — Ты слишком умный для обычного человека, Им Джебом. Сегодня я должна была предупредить тебя в последний раз. У тебя остался всего лишь шаг: либо дальше, либо обратно. Последний шаг… Мне и Черепахе ты всегда нравился, так как был необычным ребёнком, что не верил в Бога почти с самого раннего детства. Ты прав, Бога нет, так как была бы справедливость… Хочешь знать правду? Я тебе её расскажу… Есть Создатель, что создал Черепаху, что создал меня. А Черепаха уже выблевал эту вселенную. Каждому действию есть своё противодействие. У любви есть ненависть, у доброты есть зло, у правды есть ложь, у жизни есть смерть. Черепаха — жизнь, а я — смерть. Смерть — это логическое завершение жизни, результат, к которому пришёл человек с течением времени. Черепаха не решает человеческие судьбы, он дает им возможные пути решений. Они как реки: сначала несколько крупных, потом они ветвятся на рукава, на притоки, на ручьи и так далее, впадая в море. Море — смерть для реки, в котором она растворяется, с которым сливается воедино. Я же стараюсь подтолкнуть людей к правильному выбору, а если они делают неправильный шаг, то я и Черепаха забираем их туда — в пустоту, в мир звезд и вечно холодных огней. Ты разгадал наш секрет, в том, что есть мы, есть предопределение, есть вселенная, которая диктует правило человечеству. Обычно люди не замечают мои знаки… Но тут я сильно удивилась, когда ты заметил меня, когда вскрывал себе вены… Кстати, на будущее, если всё же решишь покончить с собой, то вены надо резать вдоль, а не поперек. Ты видел свою жизнь бессмысленной пустышкой, потеряв мать в шестнадцать лет, не зная отца с самого рождения. Ты остался один, в жестоком мире голодных людей, что хотели поглотить тебя с головой. Им Джебом выбрал смерть, потому что она безболезненно завлечет его в пустоту, в которой он будет счастлив. Но там не так красиво, не так незабываемо, как ты это представляешь. Я и Черепаха хотели, чтобы ты жил, чтобы использовал свой интеллект, свою смекалку в правильном русле. Твоё время ещё не пришло, ты действуешь не по правилам, заставляя меня приходить каждый раз, но я не имею права забрать тебя. Не имела до этой поры. Это мой предпоследний визит — ты станешь великим, станешь счастливым, сможешь влиться в социум, так и не давая им поглотить твои почти потухшие огни. Выбери правильный путь, Им Джебом… В пустоте нет твоей матери, в пустоте холодно и одиноко… Ты ведь терпеть не можешь одиночество, хотя всячески абстрагируешься от людей… Не надо… Я прошу тебя… Смерть просит тебя прекратить игру, закончи это, я подарю тебе хорошую жизнь, которую ты изберешь сам. Не действуй против правил, не действуй против вселенной, я не хочу играть не по правилам…       В зубах торчала белоснежная сигарета, на губах застыла дерзкая ухмылка. Он падал вниз, окунаясь в холодную речную воду, плывя по течению, растворяясь в синеве, точно сахар растворяется в теплой воде. Холод проникал в разгоряченное тело, ледяными щупальцами оковывая сердце, заставляя легкие замерзнуть, а ребра превратиться в хрупкое прозрачное стекло, что разбилось при одном только касании… Треск упавшего льда раздавался в ушах, заставляя барабанные перепонки разрываться от остроты и громкости звука. Секунда — вдох, ещё две — выдох. Он дышал под водой, распахнув тяжелые веки — пустота… Черная, всёпожирающая пустота и синева, водная синева. В сердце продолжал гореть огонь, в легких медленно рассеивался табачным дым, касаясь бронх, заставляя кашлять кровью, чихать и задыхаться, на руках у него желтели следы никотина: следы любимого наркотика, что приносил ему радость, боль и разочарование. Запах его уходил, растворялся постепенно, любимый запах, который спасал его в любые моменты. Теперь от него веяло влагой и свежестью, от него исходил запах вселенной и мертвых огней, что вновь загорались в его глазах.       Того Джебома больше нет — он утонул в величественной реке Хан вместе с игривым огнем, вместе с едким и ядовитым дымом. Только следы никотина желтели на его тонких, изящных, бледных пальцах…