Freaking out

      — … чем могу помочь? — Он столько раз за сегодня произнёс эту фразу, что даже не задумывается, говоря её вновь. Это как мышечная память, рефлекс на противный писк, оповещающий о том, что на другом конце провода появился очередной чем-то недовольный хмырь.       Достало. И как только язык ещё не отсох выдавать раз за разом эти дежурные банальности? «Разумеется», «я посмотрю, что можно сделать», «оставайтесь на линии». Блевать тянет. Но когда нужны деньги — особо не повыёживаешься, приходится брать, что дают. Пусть даже это подработка в грёбаной службе поддержки.       — О, так ты всё-таки умеешь нормально разговаривать? — Голос, который хер перепутаешь с чьим-то ещё. Насмешливый наглый утырок.       Он набирает в лёгкие побольше воздуха, собираясь отправить Хэ Тяня в долгое пешее путешествие, а заодно и сообщить, что думает о его идиотских развлечениях… Но вовремя больно прикусывает нижнюю губу, вспоминая: каждый звонок записывается. Каждый. Долбаный. Звонок. Чёрт бы побрал компанию вместе с её политикой улучшения качества обслуживания и прочего дерьма. Гуань Шань закрывает глаза, пытаясь успокоиться и не ляпнуть лишнего, понимает, что слишком долго молчит. Ему ещё нужна эта работа. Нужна. Универ сам собой не оплатится.       — Чем могу помочь? — повторяет он, чеканя каждое слово. Про себя жалеет, что язык всё ещё на месте. Вырвать бы его с корнем прямо сейчас. Отсутствие языка ведь достаточно весомый повод для того, чтобы не продолжать диалог? Чтобы не чувствовать, как каждым словом Хэ Тянь методично тычет его рожей в грязь.       — Судя по твоей интонации, ты скорее удавишься, чем будешь мне помогать. — Сука. Он готов спорить, что эта мразота сейчас самодовольно лыбится. — Как насчёт ещё раз и повежливее?       Мо скрипит зубами и всё крепче сжимает челюсти, чтобы кипящая в нём жёлчь не выплеснулась наружу. «Работа-деньги-универ-заткни-пасть», — словно мантру повторяет он про себя. Скоро ставшие невероятно длинными двадцать минут закончатся, скоро он свалит из душной коробки офиса и сможет сказать зарвавшемуся уроду всё, что хочет. И обязательно ему врежет, чтобы дошло получше. А пока галстук-удавка, губы, сжатые в тонкую линию, и мерзенькая дешёвая гарнитура на ухе с не менее мерзеньким голосом Хэ Тяня. Гуань Шань хватает со стола дурацкий снежный шар, пристально пялится на него, сам не понимая, зачем взял, и давит из себя, едва не захлёбываясь захлёстывающей яростью, стандартное:       — Если вас ничего не беспокоит, я…       — Я этого не говорил, — не дав ему закончить, ублюдок завёл свою шарманку по новой. — У меня есть проблема.       Мхатовская, сука, пауза. Театр одного херового актёра.       — Что бы я ни пытался приготовить — всё сгорает. Того и гляди умру голодной смертью.       — Сожалею, но мы не благотворительный фонд и не телефон доверия. Мы занимаемся бытовой техникой.       Ему нужно съязвить хоть немного, иначе он просто взорвётся. Разлетится на пару сотен осколков.       — Так я к чему веду! — тут же бодро отозвался Хэ Тянь. — Может быть, дело в плите? Подскажите мне, как профессионал. — Скалится снова, как пить дать скалится.       «Завались», — почти молит Мо. — «Дело только в чьих-то кривых руках, плита тут совершенно ни при чём».       Он-то знает, о чём го… Стоп. Это звучит как кудахтанье какой-то долбанутой домохозяйки. Нахер такие мысли. И Хэ Тяня, в общем-то, нахер. Но теперь от него так просто отделаться не получится.       — Я смогу чем-то помочь только в случае, если ваша плита нашего производства.       Гуань Шань сильнее сдавливает шар, будто он в чём-то провинился лично перед ним. Подушечки пальцев белеют.       — Ну разумеется.       Их разговор лишён даже капли грёбаного смысла. Единственное, что сейчас мог сделать Мо, — это громко заорать: «Тебе заняться нечем? Ты совсем отбитый?» Он выдыхает. Он смотрит на настенные часы. Ещё пятнадцать минут. Серьёзно?       — Может, хватит? — тихо, злобно.       Он немного терпеливее, чем был раньше. Но этого до сих пор недостаточно. Возможно, потому что для того, чтобы тягаться с таким монстром, как Хэ Тянь, нужно предварительно угаситься чем-то тяжёлым. Только вот много чести.       — Может, — неожиданно легко соглашается Хэ Тянь.       Как же он затрахал. Затрахал со своими играми разума и всей вот этой вот херотенью. Сейчас ведь будет очередное условие, просто так в покое не оставит. Но на той стороне только негромкий щелчок, и линию разъединяет, оставляя Мо наедине с собой сидеть и думать о том, какого чёрта только что произошло. Долго думать не приходится, объяснение проще некуда — Хэ Тянь просто перезванивает ему на мобильный. Гуань Шань чуть понижает тон, ослабляет ненавистный галстук и шипит:       — Что ты устроил?       — Не знаю, но мне понравилось. Говорить с тобой нормально, я имею в виду.       Как же хорошо, что не надо сейчас смотреть друг на друга. Будь его воля, он бы вообще морду Хэ Тяня никогда в жизни не видел. Даже разговор с этим мудаком вытягивал из него все силы. Мо сдавливает шар слишком сильно. Он выскальзывает из пальцев и с шумом грохается на пол, но Мо даже не реагирует.       — И это ты, блядь, называешь нормальным?       Хэ Тянь цокает языком.       — Снова ты за своё.       Кто бы говорил. Он чувствует себя героем какого-то второсортного ситкома, не имеющим права выходить за рамки своей роли, идиотом, ограниченным правилами сюжета. Это как заевшая пластинка. Раз за разом. Это ужасно давит на мозги, но по-другому просто не получается.       — Позвонишь сюда ещё раз — я тебя урою, — обещает Мо, как-то странно смакуя последнее слово.       — Вот уж бы посмотрел, как ты попытаешься. — Он хмыкает и продолжает: — А если серьёзно, то мне правда нужна помощь. Я себе язву скоро заработаю на лапше быстрого приготовления.       — Не мои проблемы.       — Могут стать твоими, если не перестанешь упрямиться. Например, я буду звонить сюда каждый день. Как тебе идея?       Как поджариваться на медленном огне до тех пор, пока, наконец, не подохнешь. Что за дебильный вопрос?       Он застрял. Попался и теперь тонет в болоте. Это до трясучки страшно. Потому что ему кажется, что в один момент он просто не выдержит и сделает с Хэ что-нибудь стрёмное. Вгонит кухонный нож в череп или еду отравит. Неважно. Потому что у него проблемы. С общением, с людьми, с головой, в которой так много загонов. Всё это слишком сложно и валится на него как снежный ком, а он походу совсем не справляется. Мо вдруг вспоминает про шар на полу. Наклоняется, шарит рукой под столом и наконец находит. Немного крутит в руках, а потом ставит на место, разочарованно скривив губы. На гладкой стеклянной поверхности глубокая шершавая трещина.

***

      Сковородка вдруг решает огрызнуться, плюнув в него кипящим маслом. Не попадает. Такое ощущение, что даже кухонная утварь переняла сволочной характер хозяина дома. Вот и чего им неймётся?.. Мо раздражённо хватает нож и продолжает резать порей, стуча по деревянной доске куда сильнее обычного. Мало было ему целый день впахивать, теперь ещё обслужи богатенького утырка, потому что так возжелала его левая пятка. Гуань Шань разворачивается, ища этого самого утырка взглядом. Он стоит к Мо спиной, разглядывая вид за окном, и смолит очередную сигарету. Выражение лица не разглядишь, но в блеклом отражении на стекле Мо мерещится напряжение и… что-то ещё.       — Что такое, засмотрелся? — Тянь совсем не вовремя ловит его взгляд. Снова эта ублюдочная улыбочка, как будто иначе и быть не может. — Это очень мило, но если еда сгорит — пеняй на себя.       — Да кому ты нахер сдался, мудила, — огрызается в ответ Гуань Шань и резко отворачивается обратно к плите.       Он понятия не имеет, как вести себя с Хэ. Все его хитровымудренные фразочки только путают и бесят. Ничего больше. Мо на автомате стряхивает лук с доски в сковороду, где уже какое-то время обжаривается мясо, тупо смотрит в пространство. Как вообще называть такие отношения? На дружбу явно не тянет, больше похоже на соревнование в духе «кто быстрее сломается». Чушь какая.       Мо по-настоящему ненавидит всё это. Ненавидит то, как он снова и снова остаётся в этой слишком большой и слишком пустой квартире один на один с Хэ, ненавидит самого Тяня, когда тот на его «жри, а я пошёл» произносит короткое:       — Не уходи.       Без очередных подколов или предлогов, без насмешки в голосе. Оказывается, и так можно было. Но больше всего Гуань Шань ненавидит себя за то, что и правда не уходит. Долго мнётся, глядя на свою обувь у порога, на ручку двери, а потом просто разворачивается и садится на пол, упершись лбом в холодное стекло. У него горят уши.       Судя по звуку, Хэ ставит куда-то тарелку, неспешно подкрадывается и наконец садится рядом. Молчит. Хоть что-то радует. Мо хочется свалить куда-нибудь подальше, но он продолжает смотреть на многоэтажку напротив, считает этажи. Не то чтобы это очень помогало, но он всё равно продолжал.       На счёт двенадцать в здании напротив отрубает свет. Как в замедленной съёмке, одно за другим гаснут окна. После четырнадцати и их комната погружается в темноту. Когда Тянь касается губами его виска, Гуань Шань сбивается со счёта. Мо не любит чужих прикосновений. Они будто пытаются забраться ему под кожу, куда-то слишком глубоко, с хрустом дробя кости. И его трясёт, бесконтрольно, жутко, а в горле, раздирая к чертям гортань, застревают слова разной степени цензурности. Мо кажется, что на виске должен остаться огромный ожог.       Ему ужасно хочется дать Тяню в челюсть, но сил хватает только на то, чтобы слабо мазнуть кулаком куда-то чуть выше подбородка. Хэ перехватывает его руку, констатирует:       — Да ты весь дрожишь.       — За-ва-ли, — выдыхает Мо по слогам. — Засунь свою снисходительность себе…       — У меня есть чай, — перебивает Хэ, не отпуская его запястья. — Имбирный. Хочешь?       Гуань Шань не отвечает, только выдёргивает руку.       — Я всё равно заварю, — сообщает Тянь, поднимаясь на ноги. — Пока чайник ещё горячий. Кто знает, сколько ещё без света торчать.       Пока он химичит что-то на кухне с заваркой и глиняным чайником, Мо продолжает сидеть на полу и думать о том, что всё это нихера не вяжется между собой. Как будто они оба сильно стукнулись головой, как будто это всё не с ними и не про них. Странное чувство.       Хэ молча подходит и почти насильно заставляет взять в руки кружку. Она тяжёлая, горячая и без ручки, а они снова сталкиваются пальцами. Становится хуже, больнее в груди, где-то под ключицами. Мо хочется расцарапать это место до крови, до мяса, разодрать, чтобы смочь вытащить источник боли наружу. Потому что иначе грудную клетку сдавливает так, что не вдохнуть. Он делает два глотка для приличия, обжигает нёбо, ставит кружку на пол. Нужно охладить голову.       В ванной темно, хоть глаз выколи, угадываются лишь очертания. Мо умывается почти на ощупь, поднимает глаза. Перед ним большое зеркало, выёбистое такое, с подсветкой. Сейчас, конечно, не видно, но Гуань Шань помнит. У него внутри словно миксером прошлись — внутренности всмятку. Кто, блядь, дал Хэ Тяню право снова и снова делать с ним что-то, от чего так ломает, того гляди развалишься по запчастям. Мо болезненно морщится, сжимает руку в кулак и со всей дури херачит по зеркалу. И ещё раз. И ещё.       — Придурок. — Хэ походу телепортироваться умеет, не иначе. Уж больно резво прискакал. — Ты если покалечиться хочешь — только скажи, не стесняйся, я тебе всё в лучшем виде организую.       — Сгинь, — цедит Гуань Шань.       Хэ Тянь не слушает, он силком выволакивает Мо из ванной, тащит за собой обратно на кухню, где внимательно рассматривает его изрезанные костяшки.       — Придурок, — повторяет Хэ и лезет за аптечкой. Кажется, он злится.       Это какой-то абсурд, сидеть на краю кровати, пока Хэ Тянь обрабатывает его руку едкой хернёй. Мо почти смешно, ему начинает казаться, что вот так и съезжают с катушек. Медленно, но верно.       — Пиздец, — одними губами произносит он.       Хэ обматывает вокруг его ладони бинт и щёлкает ножницами. Раз, два.       — Какой ты всё-таки уёбок, — уже громче.       В ответ Мо без промедления втыкают лицом в постель, заломив перевязанную руку за спину.       — Ты говори-говори, да не заговаривайся, — холодно произносит Хэ Тянь. — Я ведь не шутил.       — Пусти, — шипит Гуань Шань, безуспешно пытаясь вывернуться. — Больно.       Тянь немного медлит, но всё же разжимает пальцы и падает рядом. Он выглядит уставшим. Будто его тоже смертельно задолбала херня, которая между ними происходит.       — Кто тебя так обидел? — вдруг спрашивает он.       — Чего?       — Я говорю, кто тебя так обидел? Озлобленный на весь мир, как зашуганная дворняжка. — Хэ Тянь говорит тихо. Без привычной ухмылки его слова звучат непривычно и даже почти не раздражают.       — А нахер не хочешь пойти со своей доморощенной психологией? — так же тихо отвечает Мо. — Сам-то чем лучше? Как будто тебе все поголовно должны. Как будто всеми можно вертеть так, как хочется.       Хэ тускло улыбается и чуть наклоняет голову в знак согласия.       — Ничем.       Это даже отдалённо похоже на первый нормальный разговор за сегодня. Гуань Шань переворачивается на другой бок, прикрывает глаза. Чертовски долгий день. Настолько долгий и выматывающий, что его начинает вырубать.       — Э, ты чё творишь опять? — не открывая глаз произносит Мо, когда чувствует, как чужая ладонь накрывает его собственную.       — Да не ори ты, — беззлобно хмыкает Хэ Тянь. — Завтра продолжим цапаться, если хочешь, идёт?       Гуань Шань не отвечает — только крепко сжимает губы.       На гладкой стеклянной поверхности глубокая шершавая трещина.