***
чан входит в комнату позвать заигравшихся хёнджина и джисона на ужин, а сам бросает беглый взгляд на аккуратно заправленную кровать чонина. он точно знает, что она холодная-холодная, нетронутая — чонин не появляется в общежитии вторые сутки. он тренируется в зале утром со всеми вместе, тренируется днём с минхо, тренируется ночью со своим отражением наедине. ему бы отдохнуть по-хорошему, но слишком упорный он для этого и хёнов слушать не станет тоже. но как бы он ни пытался, идеально не выходит всё равно, чан всё ещё смотрит неодобрительно, минхо — с ободряющей улыбкой 'ну мы ещё попробуем, да, чонин-а? ' иногда, ночью, когда сил тренироваться уже не остаётся, а эмоции берут верх, чонин плачет, плачет прямо посреди куплета, соскальзывая по стене на пол, прислоняясь. напротив — зеркало, где чонин видит исключительно обузу для всей группы. в одну из ночей, когда чонин в очередной раз путается в словах и движениях, и истерика подступает как-то неожиданно, мимо проходит чан — забыл кофту в соседней комнате. знакомые биты, успевшие порядком поднадоесть, и он думает уже пойти дальше, но различает едва слышный плач и просто не может. тихо, чтобы не испугать, заходит в танцевальный зал и всё ещё не может. смотреть на плачущего, будто действительно бродячего кота, просящего приюта, чонина на самом деле больно. чан выключает музыку, подходит к чонину ближе. тот наконец-то реагирует — смотрит покрасневшими испуганными глазами, вскакивает тут же и слёзы рукавом утирает. — хён, прости… я сейчас снова начну, мне просто попало что-то, правда. я не отлынива- чан закатывает глаза и притягивает чонина к себе, обнимая, как плюшевую игрушку, утыкается носом в чёрную макушку. чувствует, как чужое тело дрожит — тот снова заходится плачем, обнимая чана, будто цепляясь за последнюю надежду. чан гладит по спине и раскачивает влево-вправо; чонин успокаивается и теперь лишь всхлипывает периодически, в пальцах комкая чужую кофту. чан тянет его на пол, и тот уже сидит на коленках у лидера. действительно как плюшевая игрушка. — всё хорошо. отдыхай, тренировок с нами будет достаточно, — шепчет куда-то в висок чан, раскачивается снова — как младенца баюкает. едва успокоившийся чонин начинает плакать снова, осознает, как заставил хёнов поволноваться за него. думает, что обуза он теперь куда сильнее, что его даже лидер успокаивает. он отвечает бесконечным тихим 'простите', утыкается в чужое плечо. чан решает, что хватит всего этого, пора и отдых дать макнэ, поднимает чонина, с ним собирает его же вещи (отцепляться тот категорически отказывается), выключает везде свет, и они вместе уходят.***
в общежитии чан заваривает чонину ромашковый чай, сам достаёт ему пижаму и сам расправляет постель, которая уже и не кажется такой холодной. он укладывает уже клюющего носом чонина в кровать, подтыкает одеяло — совсем как мамочка — и целует в макушку. — чан-хён, — тихо зовёт чонин, когда тот уже уходить собрался. — останься. пожалуйста. чану ничего и не остаётся, кроме как послушно забраться к чонину, который и один-то там не то чтобы хорошо умещался. он снова поправляет одеяло и разворачивается лицом к чонину, ерошит чужие волосы. чонин морщится от того, что пряди в глаза попадают, но ничего не говорит. лишь улыбается мягко, и чан понимает, что в принципе готов всё отдать, лишь бы и дальше видеть эту улыбку вместо слёз. — спокойной ночи, хён, — шепчет, обнимая чана крепко и переплетаясь ногами (и кто тут, спрашивается, плюшевая игрушка ещё?). — спокойной ночи, чонин-а, — чан улыбается в ответ, почти невесомо прикасаясь губами ко лбу макнэ. на следующий день свои партии чонин наконец исполняет идеально.