your immortal soul

Если сладко во рту его зло, и он таит его под языком своим, бережет и не бросает его, а держит его в устах своих, то эта пища его в утробе его превратится в желчь аспидов внутри его. Имение, которое он глотал, изблюет: Бог исторгнет его из чрева его. Книга Иова, Глава 20, стихи 12-15

      Оглядываясь и выдавливая неловкую улыбку, Уилл делает вид, что понимает, о чем рассказывает брат, хотя на деле он даже не старался вслушиваться. Ужин почти подходит к концу, а он понятия не имеет, что делать. Уилл смотрит на мать, улыбается ей и не чувствует, что та улыбается ему в ответ. Нет, конечно, она растягивает губы в улыбке, но не так, как обычно, будто через силу. Это его несколько напрягает, и он опускает взгляд в свою тарелку, чувствуя, как перехватывает дыхание, и едва ли понимая, что натворил.       – Все нормально? – Майк склоняется чуть ближе и смотрит внимательно, сжимая под столом его ладонь.       Уиллу правда хочется ответить привычным положительным кивком, но он поднимает взгляд на друга и чувствует, как внутри вновь начинает вибрировать. Майк смотрит так, что становится тошно от его заботы, и Байерс вытягивает легко руку из-под его ладони.       – Уилл, точно все нормально? Ты выглядишь…       – Иначе? Будто сам не свой? – припоминая больно жалящие слова матери и самого Майка, говорит Уилл, почти выплевывает, но тут же бледнеет, прижимая ладони к губам. – Прости, я просто…       Он смотрит на хмурого Майка, на подхватившую разговор за столом Нэнси и потом на Джойс. Та улыбается, слушая девушку, и на младшего сына почти не смотрит, по крайней мере, он не замечает ее взглядов.       – Кажется, будто с мамой что-то странное.       Младший Байерс пожимает плечами, словно подвергая сомнению собственные слова, и тянется за стаканом с водой – в горле пересыхает так, что даже вздох становится больно сделать. Он сжимает прохладное стекло, тянет его на себя и, когда уже хочет сделать глоток, слышит голос матери.       – Уилл, – она ему улыбается, протягивает ладонь, касаясь руки, и добавляет: – Я, возможно, вела себя отстраненно последнее время, и…       – Мам, – Джонатан ее перебивает, глядит на брата и качает головой, – все нормально, это не важно. Возможно…       – Возможно, важно кое-что другое! – Нэнси ловко подхватывает разговор и подмигивает Майку.       Уилл не успевает уловить смысл сказанного, – Уилеры как обычно делят между собой немой диалог длиною в несколько секунд, едва ли что-то поясняя окружающим их людям. Майк глядит на сестру с лёгким раздражением и некой мольбой, девушка же будто не замечает этого, едва ли сдерживаясь от нетерпения и понятного только ей азарта. Она подаётся вперёд, улыбается младшему брату и поворачивается к Джойс. Все это кажется забавным Уиллу, и он тоже улыбается, немного растерянно и не понимая причину, но все же весело.       – Нэнси, нет! – Майк почти кидается на неё, но та в ответ лишь смеется, треплет брата по волосам и с наигранно суровым выражением произносит:       – Если обидишь его, Майки, будешь иметь дело со мной, – отпивая из своего бокала воды, Нэнси улыбается ошарашенному Уиллу и игнорирует возмущенный взгляд Майка.       – Эй, это вроде бы я твой брат, почему ты ему подобное не говоришь? – недовольно ворчит Уилер, незаметно переплетая пальцы с рядом сидящим мальчиком. Это кажется сейчас правильным и нужным, потому что от его прикосновений Байерсу тепло, почти горячо и, без сомнений, приятно, как и от слов Нэнси.       – Что происходит? – Джойс непонимающе поглядывает то на Уилеров, то на сыновей, надеясь, наконец, узнать, о чем те говорят, но отзывается первым к ее удивлению сам Уилл.       – Кажется, Нэнси имеет в виду, что мы с Майком… – он замолкает и смотрит на младшего Уилера, внезапно смущённый и не решающийся произнести предложение до конца, не уверенный, что в полной мере понял их отношения. – Но на самом деле мы не… Это довольно сложно объяснить, мам.       Уилл глядит на Джойс спустя мгновение, когда стыд отступает и остаётся только смущение мягким румянцем на щеках. Он не знает, как та подобное воспримет, но что-то подсказывает ему, что волноваться не стоит, и уж кто, но Джойс будет рада. Особенно подобной новости, что первая влюблённость сына оказалась взаимной. И так и есть: Джойс расплывается в несколько зажатой улыбке, явно не ожидавшая подобного, но в целом она не выглядит рассерженно.       Мальчики переглядываются, и Уилл чувствует, как облегчение проносится по всем его внутренностям, потому что все хорошо, не может быть лучше.       – И как давно? – вопрос Джойс задаёт как раз в тот момент, когда Уилл подносит стакан с водой к губам. Пока он пьёт, отвечает Майк, и Джойс переводит взгляд с одного на другого и обратно.       – Может… около недели, или чуть больше, – Майк улыбается мягко, припоминая тот момент на остановке, а Уилл замирает на своем стуле, силой заставляя себя проглотить второй глоток воды. С первым у него проблем не возникло, он даже не задумался, но когда сделал очередной глоток, наконец, почувствовал это. Будто внутри бурлит все, кипит и плавится, поднимаясь вверх. Захотелось выплюнуть все обратно, выблевать весь ужин, который съел. Уилл поднимает взгляд на сидящего напротив него Джонатана – его стакан с водой наполовину пуст, как и стакан Нэнси, и те продолжают пить, будто не чувствуют привкуса болота на языке, будто их внутренности не скручивает спазм.       – Уилл, милый, все хорошо? – Джойс смотрит на него пристально, и младший Байерс знает, понимает, что нужно ей сказать, что нужно сделать.       – Да, мам, все отлично.       Он улыбается ей, через силу заставляет себя сделать ещё один крохотный глоток и отставляет стакан. Джойс следит за ним взглядом и улыбается, возвращаясь в разговор с Майком о его отношениях с ее сыном, а Уилл чувствует себя отвратительно. Он краем уха слушает о том, что Уилер рассказывает, но не понимает ни единого слова. И кажется, Майк замечает его потерянное состояние и бледные щёки, сколько бы Уилл не старался замаскировать своё поведение. Он сжимает пальцы Байерса, придвигает свой стул чуть ближе и проворно отвечает Нэнси на ее комментарии, устраивая небольшую, привычную для этих двоих, словесную перепалку.       А Уилл тем временем восстанавливает дыхание, сдерживает накаты тошноты и сглатывает подступающую внезапно с усиленной частотой слюну. Он переплетает пальцы с Майком, держится за него крепко и благодарит, что тот не склоняется и при всех не спрашивает, что же такое с ним происходит. И, понимая, что другие особо не замечают его такого самочувствия, Уилл расценивает это как успех.       Он ёрзает чуть на стуле, выдавливает для матери улыбку и, переводя дыхание, старается участвовать в разговоре, но не часто, вставляя лишь односложные фразы. И ужин, как ему кажется, проходит довольно неплохо; Джойс заметно расслабляется, но из-под своего внимательного взора младшего не выпускает, а сам Уилл вызывается даже помыть посуду. Он успевает перемыть три тарелки, когда оба, Джойс и Джонатан, убеждают его, что закончат с этим сами, а Уилла отправляют в компанию Майка, помогающего убирать со стола. Младший Байерс кивает, сжимает руку в кулак, когда особо сильные накаты тошноты туманят взор и, скрываясь от глаз матери, он со всех ног бросается дальше по коридору в сторону уборной. Терпеть у него больше не получается, и, едва не снеся на повороте корзину с грязной одеждой, Уилл падает на колени и успевает открыть крышку унитаза как раз вовремя, чтобы не испачкать ковер. Его выворачивает наизнанку, выдавливает, кажется, всё, что есть внутри, но вместо всей той еды, что съел на ужине и до этого, из него льётся болотная вода, окрашенная темно-зелёным цветом. Его все тошнит и тошнит, желчь разъедает внутренности, рвотные порывы режут горло и слезы выступают у краев глаз, а рвота всё не прекращается. Такое чувство, будто отхаркивает не несколько глотков воды, а уже целую бутылку, и когда все наконец прекращается, Уилл едва успевает отдышаться. Он вытирает рукавом губы и смотрит на тёмную мутную воду, что вышла из него, едва ли слыша мягкие шаги по полу, но зато чувствуя внутри себя нечто другое.       Уилл хмурится, прикладывает ладонь к груди, с ужасом диким понимая, что чувствует шевеление. Юркое, проворное шевеление внутри десятка мелких лапок, взбирающихся вверх по трахеи к горлу. И вновь повыв тошноты, пустой в этот раз, вот только ощущение, будто что-то ползёт по горлу вверх не проходит, становится ощутимее, уже на языке, и Уилл даже может ухватить это длинное копошащееся нечто пальцами.       Сороконожка. Сороконожка, – живая, будто в три раза удлинённая и такая большая, – была в нем, копошилась, взбиралась по горлу. Тошнотворный позыв опять пустой, Байерс отплевывает лишь слюну, выбрасывает в унитаз извивающееся в руках насекомое и прикрывает крышку. Он весь в холодном поту, с влажными дорожками на щеках и трясущей его дрожью отползает по кафельному полу уборной к дальней стене и прижимает колени к груди. Чувство, будто сороконожка все ещё там, все ещё внутри него, не проходит, и юноша может только заскулить, потому что едва ли понимает, что происходит.       – Уилл?