Меньшее из зол

– Энсин Хольм, поднимите знамя и опустите голову. Не наоборот. Иначе я отстрелю вам ее собственноручно в назидание остальным, – прошипел Тиль достаточно громко, чтобы услышал адресат, но не противник в зарослях впереди. Последнюю фразу он добавил от Стэфана, в который раз полностью положившись на его многовековой педагогический опыт. Конечно, за исключением призывов амниса к порке девятихвостыми плетьми и подвешиванию за большие пальцы. Не то, чтобы сам лейтенант эр'Картиа не мог держать в узде взвод из тридцати человек, просто пустые угрозы, которые никто не собирался выполнять, были не в его характере. Хольм покраснел до самых корней пшеничных волос и выполнил приказ. Энсин, длинный, как жердь полкового стяга, плохо годился для передвижения ползком. Впрочем, он вообще мало для чего годился там, где властвовало правило: убей врага раньше, чем он убьет тебя. Тиль, который всего полгода назад носил такие же знаки отличия, присматривал за ним особенно внимательно. Офицеры самого младшего ранга, отвечавшие за знамена, мерли, как мухи, даже будучи лучэрами-добровольцами, не то, что людьми-призывниками. Кому, как не сломавшему скорбную статистику, пытаться проделать это снова? Тиль смахнул со щеки муравья, снял черный округлый шлем, украшенный пикой в виде Изначального пламени и кокардой с княжеским гербом и номером полка, и надел его на дуло ружья. Получившуюся конструкцию он передал капралу Витте, лежавшему рядом за тем же камнем, а сам достал из кобуры револьвер. – Раз, два, три, – беззвучно отсчитал он и в Облике встал из укрытия. Капрал тотчас поднял шлем, изображая неосторожного «разведчика». С той стороны грянул выстрел, а затем сразу же ответный – туда, где блеснула вспышка первого. Раздался приглушенный вскрик, кусты качнулись, и все затихло. Тиль припал к земле прежде, чем истекли отведенные ему шесть секунд невидимости. Шлем не пострадал: меткость убитого стрелка оставляла желать лучшего. – Разумно, хотя ущерб невелик, – прокомментировал Стэфан. Отвечать на констатацию очевидного факта не было нужды. Некоторое время над головами злобно свистели пули, однако настрой солдат заметно улучшился. Тем не менее, дела их были плохи. Войска Рапгара отступали, цепляясь за каждый метр каменистой земли, дабы доказать, что сей маневр не является бегством. Пофис, последняя крепость Кируса, пал месяц назад. Воодушевленные победой малозанцы гнали противника дальше, через весь Кохетт, который провинился перед шейхом, подписав союзный договор с его врагом. Другие союзники Князя – жвилья – не хотели стать следующими и спешно собирали армию. По слухам, Малозан хотел дойти до столицы Рапгара и захватить тропаелл. По другим слухам, алхимики шейха, объединившие магию с наукой, были способны на такое, что головастым растениям и не снилось. Двадцатый полк легкой пехоты, поредевший до трех тысяч, расположился поперек долины меж двух горных цепей. За их спинами находилось маленькое селение Понтекордо, чуть дальше – город Фрозирон, а в ста милях на северо-запад – столица кохеттов Романия. Это место представляло собой узкую часть старинных песочных часов, которые напоминал полуостров Кохетт. Другого способа подобраться к сердцу страны по суше не существовало, если только вы не хотите карабкаться по скалам. Масличные и персиковые деревья, виноградники, утопающие в цветах усадьбы – едва ли можно было найти местность, менее подходящую для разыгравшегося здесь кровопролития. В одном из оливковых садов как раз и залегла третья рота, отстреливаясь от малозанцев. Те прятались в высоких зарослях, отделявших сад от пастбищ на выходе из долины. До сих пор ни одна из бесчисленных попыток выгнать врага на открытое пространство не возымела успеха. Тиль знал, что так не могло продолжаться бесконечно, и ловил себя на дурном предчувствии. И не он один. Молодая русоволосая волшебница из Десятой роты магической безопасности подползла к дереву неподалеку, прижалась спиной к узловатому стволу и начала плести узоры руками. Маслина недовольно скрипнула и зашумела сизыми листьями, – а может, у Тиля от долгого напряжения разыгралась фантазия. С этими магами никогда не знаешь, чего ждать. Минуту спустя весь взвод провожал взглядами маленькую птичку, сотканную из света. Когда та исчезла из виду, Тиль шепотом спросил, сообразив, что даже не знает имени собеседницы: – Что нового, леди?.. – Хельга. Лошади, повозки, – с закрытыми глазами заговорила она. И продолжила совсем другим тоном, с нотками удивления и тревоги: – Катапульты по всей линии фронта. Алхимики в белых балахонах. И новое оружие, с которым мы раньше не сталкивались. Не будь у нас приказа стоять на месте любой ценой, я бы сказала, что нужно отсюда убираться. Попробую-ка я... Волшебница перешла на еле слышное бормотание, а ее жесты сделались совершенно непостижимыми. Анхель в ножнах полыхнула эмоциями: опаска, нетерпение, ярость. За два года службы керамбит не так уж часто приходилось пускать в ход по сравнению с ружьем или пистолетом. Пойманный в него дух жаждал крови, и не особо это скрывал. Трость, прикрепленная к поясу справа, тоже сходила с ума: – Так и будешь ждать, чтобы нас обстреляли сгоревшие души знают чем? – Стэфан, ты не помогаешь, – ответил Тиль, оперевшись на другой локоть взамен затекшего и подтянув перчатки. – С радостью выслушаю твои предложения. – Ну, не знаю. Прикажи этой девочке, на которую зачем-то надели сержантские эполеты, сжечь кусты. По крайней мере, малозанцев будет видно. – Во-первых, я не могу ей приказывать. Во-вторых, мы останемся с бесчувственным телом вместо связи и резерва магической мощи. – Не понимаю нынешних войн. Во времена твоих предков все было проще: с врагами встречались лицом к лицу, полагаясь на силу рук и остроту оружия. А сейчас... прятки какие-то, тьфу. На мнимый разговор с самим собой никто не обратил внимания. Солдаты давным-давно привыкли к чудачествам лучэров, а Хельга, казалось, пребывала в глубоком трансе. Тиль понятия не имел, что она делает, и это раздражало. Сказанное амнису было правдой: маг не подчинялся простым офицерам подразделения, к которому его приставило собственное командование. Воспитанники Академии Доблести были себе на уме, и, хотя прекрасно выполняли свой долг, не всегда сообщали заранее, каким образом собираются это делать. Волшебница распахнула глаза и хрипло изрекла: «Сейчас». От ее пальцев потянулись призрачные нити, на лету сплетаясь в мелкоячеистую сеть. Постепенно весь взвод накрыло мерцающим куполом с центром над маслиной, под которой застыла Хельга. Старое дерево скрипело, трещало и роняло почерневшие листья, сражаясь против незримой бури. Солдаты недоуменно оглядывались, но не рисковали высовываться за пределы круга. И тут началось. В полной тишине из-за кустов густым градом полетели снаряды размером с яблоко. Их скорость и, как следствие, ударная сила была смешной. Мало того, они даже не попали ни в кого из солдат других взводов, оставшихся вне купола, который успешно отражал атаку. Пока Тиль суматошно думал, отводить людей или нет, над каждым из снарядов начал виться желтоватый дымок. – Это что еще за гнусь? – выразил общую мысль Стэфан. Дым быстро заволакивал пространство между рядами деревьев. Те, кто его вдохнул, захлебывались кашлем и корчились на земле, побросав оружие. Их лица и руки краснели, а потом покрывались жуткими нарывами, которые сразу же лопались, истекая кровью и гноем. Неизвестное вещество за считанные секунды разъедало кожу, волосы и плоть, оголяя белые кости все еще живых, все еще чувствующих боль людей. Они кричали, пока было чем кричать, и умолкали, когда разложение доходило до гортани и связок. В конце концов, даже ткань не выдерживала, осыпаясь алыми и черными клочьями вместе с кожей, которую должна была защищать. Кто-то пытался бежать, но малозанцы вслепую простреливали сад и часто попадали в цель. Другие маги ничего не успели сделать или попросту не сдюжили: только теперь Тиль понял, что Хельга тянула силу из дерева. Клубы смертоносного тумана лизали светящуюся сеть и прянули прочь. Благодаря волшебной преграде три десятка солдат до сих пор оставались живы и невредимы посреди разверзшегося кошмара. Хольма стошнило, и теперь он бездумно вытирал блевотину с губ углом полкового знамени; Витте беззвучно молился, не обращая внимания на текущие по щекам слезы. Всеединый знает, чего Тилю стоило взять себя в руки и повернуться к волшебнице, чтобы спросить, сколько продержится защита. В то же мгновение в кору маслины на разной высоте попало несколько выстрелов: перед ними завеса была бессильна. Хельга вскрикнула и стала заваливаться набок. Не долго думая, Тиль в Облике ринулся к ней. И понял, что девушка – не жилец, раньше, чем приземлился за никудышним укрытием. Будь она чэрой, он бы еще сомневался, но человек, даже будучи магом, после такого выжить не мог. Одна из дальнобойных пуль пронзила дерево насквозь и вошла под правую лопатку. Мокрое пятно на черном мундире с золотыми эполетами стремительно росло. На бледных губах выступила кровь, когда Хельга прошептала: – Прижечь... Тиль осторожно распорол ножом ткань над раной, из которой безостановочно текла кровь; Анхель по команде раскалила лезвие докрасна. Помедлив секунду, он прижал его плашмя к ярко-красной дыре, зияющей на белой коже. Шипение и запах горелой плоти, ударивший ему в нос, едва ли удастся забыть до самого прихода Лунной кошки. Волшебница застонала сквозь зубы, не в силах кричать и вырываться. Кровотечение остановилось. – Сколько вы протянете? – Сколько нужно... Несите. Последнее слово Тиль скорее прочитал по губам, нежели расслышал. Чтобы выполнить наказ, нужно было встать в полный рост и пройти метров сто под редким, но неутихающим огнем, надеясь лишь на удачу и благосклонность Двухвостой. «Задача как раз для чэра Мертвеца», – подумал Тиль и тихо поднялся с Хельгой на руках. По взводу прокатился невнятный ропот. Амнисы, похоже, вообще потеряли дар речи от беспокойства. – Отставить возмущения. Передвигаться вокруг меня ползком, следить за границей круга, быстро-быстро! Ноша оказалась легкой. Русая голова покоилась у него на плече, и приходилось шагать как можно ровнее, чтобы уменьшить тряску. Световой купол послушно плыл следом за своей хозяйкой; время от времени туман прошивали выстрелы. Мимо. Снова мимо. Совсем близко. Тиль чувствовал, как жизнь утекает из тела волшебницы. Ни с того ни с сего он представил на ее месте Алисию и передернулся. В пылу ссоры перед разрывом помолвки та заявила, что хуже его решения отправиться на войну только невозможность за ним последовать. Помнится, Стэфан тогда иронически списал выходку чэры на избыток общения с Бэсс. До границы тумана оставалось всего ничего, так что солдаты прибавили скорости. – Умереть в ваших объятиях – не худшая участь, чэр, – прошелестело у левого уха Тиля. Он стиснул зубы, а затем тепло ответил: – Я предпочел бы носить вас на руках в других условиях, Хельга. Спасибо от всех нас. Как только процессия выбралась из сада на чистый воздух, Хельга вздрогнула и обмякла. Обрывки спасительной сети вмиг растаяли, стоило подуть легкому ветерку. Тиль с трудом подавил желание изо всех сил, до боли пнуть ближайший придорожный камень. Ненадолго опустив тело девушки на траву, он закрыл ей глаза, и понес дальше: сюда ружья малозанцев не доставали, а значит, можно было идти свободно. – Капрал, – Тиль устало подозвал Витте, отказался от помощи и продолжил: – Они будут ждать, пока ветер развеет эту дрянь. Выберите замыкающих и пополните запасы воды из деревенских колодцев подальше отсюда, мы идем навстречу Двадцать третьему полку в сторону Фрозирона. К концу пути под жарким полуденным солнцем он почти не чувствовал рук и шагал автоматически, ни о чем не думая. Наверное, в упрямом нежелании передать тело сменщику было что-то от самобичевания: промедлил, не скомандовал вовремя отступление, когда подсказывало нутро, – получай! Так или иначе, угрызения совести не могли оживить Хельгу. В лагере их встретили, словно восставших мертвецов. Магическая связь с Двадцатым полком пропала еще до полудня, а разведчиков сподобились отправить только теперь. Никто не догадывался, что случилось в долине Понтекордо. Тиль передал тело волшебницы старшему сержанту ее родной роты и молча пожал руку капитану. Следующие полчаса занял рассказ обо всем произошедшем. Слушатели были шокированы, живо представив, как бомбы с отравляющим газом сыплются с дирижаблей на столицу. Офицеры пришли в такое возбуждение, что их выживший коллега смог незаметно улизнуть из шатра полкового штаба и отправиться на поиски своих людей. Царящая здесь размеренная армейская жизнь с дымящимися котелками, стиркой и купаниями в речке казалась сном. Всего в пятнадцати милях отсюда лежали кости примерно стольких же солдат, умерших в страшных муках... Его раздумья прервал Витте. Капрал доложил, что взвод ни в чем не нуждается, вернул ружье и указал на палатку, любезно предоставленную офицеру, который вывел тридцать душ из коварной западни. Подумалось: «Самое то, чтобы никого не видеть и не слышать». Задернув полог, Тиль избавился от перепачканной кровью формы, рухнул на матрац и забылся тяжелым сном без сновидений. *** Бурые пятна никак не желали отстирываться с алого мундира, хотя Тиль уже извел на них полкуска мыла, а речная вода на метр вокруг приобрела красноватый оттенок. Избавиться от воспоминаний было и того сложнее. Наконец Стэфан проворчал: – Брось это неблагодарное дело. Все равно при зачислении в полк выдадут новый. Возможно, ты не слышал, но вас с Хольмом хотят отправить в отпуск на недельку. Где это видано, чтобы офицеры ездили домой в обносках? – Слышал и намерен отказаться, – ответил Тиль, вылезая на берег и выжимая край длинной нижней рубашки. Портупея с тростью, ножнами, кобурой и флягой лежала рядом с сохнущими штанами и перчатками. Ранним утром глазеть на темный орнамент вокруг запястий и пальцев было некому. И вообще, в лагере остались только снабженцы, маркитанты да ошметки уничтоженного Двадцатого полка. Прочие выдвинулись, образуя полукруг перед захваченным Понтекордо, и ждали, пока генштаб выйдет из ступора. Малозанцы не нападали, сознавая призрачность надежды застать врага врасплох во второй раз, или же производство новой партии ядовитого газа требовало времени, что тоже было вполне вероятно. – С какой стати, позволь спросить? Тебе не помешает сменить обстановку, а то бродишь тут, как митмакем... Тиль поддернул бриджи и уселся на траву, щурясь на новорожденное солнце, которое грело, но не обжигало. Сушить белье на себе было тем еще удовольствием, однако рассиживаться здесь голышом казалось худшим вариантом. Ему еще предстояло побриться: отсутствие непосредственного начальства не отменяло необходимости соблюдать устав. – Пускай отправляют весь взвод или никого. Молчаливое одобрение со стороны Анхель стало неожиданностью. Стэфан же предсказуемо пробормотал: – Твой демократизм иногда принимает странные формы. Спорить не хотелось, так что Тиль ограничился пожатием плеч. Пропасть между офицерами и простыми солдатами в княжеской армии была огромной. Оказаться на противоположном краю ему не довелось, поскольку образованные лучэры с Обликом и Атрибутом начинали подъем по карьерной лестнице сразу в ранге энсина. Тем не менее, он достаточно насмотрелся на высокородных и богатых или просто богатых садистов, которые не держали рядовых за людей. То, как это сказывалось на служебном рвении последних, не нуждалось в комментариях. Время тащилось, как запряженная старой клячей карета, и занять его было нечем. Замечание насчет митмакема пришлось признать заслуженным. Тиль говорил еще меньше, чем обычно, не находил себе места и гадал, почему он один чувствует, что в механизме мира, созданного Всеединым, сломалась какая-то важная деталь. Навязчивое ощущение не отпускало и впредь. К вечеру следующего дня, не двинув и пальцем, он добрался до постели совершенно разбитым. Настолько, что даже приказал унести амнисов на ночь в офицерский клуб, – их назойливое беспокойство сделалось невыносимым. На складном походном столике стоял масляный фонарь, чей тусклый свет едва разгонял темноту. Палатка была не такой уж большой, но верх конусообразного брезентового свода, подпертого деревянным шестом, терялся во мраке. Тиль оставил вход открытым для свежего воздуха и сидел без сна, слушая пение сверчков и фырканье лошадей. До тех пор, пока к ним не добавились чьи-то шаги. Кто бы там ни был, он не особо скрывался и вскоре вошел, опустив за собой полог. Тиль ничуть не удивился бы капралу, принесшему Анхель, которая доконала своими эмоциями всех в радиусе двадцати метров вокруг клуба. Однако неизвестный посетитель был на голову выше Витте, заметно стройнее и носил гражданский костюм. Необходимость гадать отпала, стоило гостю скинуть капюшон темной куртки. – Похоже, я надышался-таки малозанской отравы и вижу галлюцинации. – Я тоже рад тебя видеть, – с ноткой насмешки протянул Данте. – Раз уж меня нет, можно не просить позволения войти. В голове невольно промелькнуло слегка завистливое: «Прежде, чем попасть в охраняемый военный лагерь, ты тоже вряд ли спрашивал у кого-либо разрешения. Вот оно, преимущество хозяина крылатых амнисов». Старый друг осматривал спартанскую обстановку, явно наслаждаясь произведенным эффектом. Выглядел он теперь лет на восемнадцать вместо пятнадцати, – при честных ста десяти, – а былой беззаботности как ни бывало. Тиль не видел его с прошлой побывки, то есть около полугода. Мысленно пролистав более-менее свежие письма, он не нашел упоминаний о будущем визите: в основном там говорилось, что его дом стоит на месте, а поверенный не сбежал с деньгами. «Плюс два балла к галлюцинации». – Куда ты подевал амнисов? – Избавил их ненадолго от обязанности созерцать свою мрачную физиономию. Алые глаза остановились на нем, прекратив блуждать по палатке. Данте будто бы в чем-то убедился, а затем с известной долей изящества сел на край казенного матраца. Сложил руки на согнутых коленях, опустил сверху голову, вольно или невольно отразив позу самого Тиля, и приготовился слушать. В теплом свете лампы кудрявые волосы казались вырезанными из янтаря. – Выкладывай, Тиль. Будь в его голосе или во взгляде хоть одна капля унизительной жалости, беседа погасла бы, толком не начавшись. На деле же там угадывались только приязнь и участие. Это стало последней соломинкой, переломившей спину махору: Тиль начал говорить – и умолк, лишь когда захрипело горло. Нынешний рассказ в полумраке имел мало общего с докладом в штабе полка. Позавчерашние события предстали перед внутренним взором так ярко и детально, как если бы Тилю пришлось пережить их заново. С довеском в виде всего того, что в бою задвигается в дальний уголок сознания. Его затрясло. Повинуясь внезапному порыву, он подался вперед и дернул Данте за ворот куртки на себя, обвивая другой рукой шею. Тот, ошарашенный и вполне материальный, пах сигарами, полынью и южной ночью, оставшейся снаружи. – Ей же было не больше двадцати, – зашептал Тиль, положив горящий лоб другу на плечо. – Ладно я, днем раньше, днем позже – все равно живу в долг. Почти мертвец. Но как мы могли допустить, что за наши ошибки жизнью расплачиваются девушки? Вместо того, чтобы возмутиться вопиющим нарушением личного пространства, Данте обнял его за плечи. Темнота не только развязывала языки, но и позволяла забыть о многих условностях, которые при свете дня сковывали крепче любых уз. – Она маг. Ее никто не заставлял идти на войну, хотя, признаться, самонадеянность властей и бездарное командование создали для этого все условия. – Мне до сих пор чудятся кровь и холод мертвого тела на руках, – глухо проговорил Тиль. – А ведь когда-то эр'Хазеппа восхвалял крепость моих нервов... После этих слов Данте отстранился и снял с себя его руки. Одну за другой стащил с них перчатки из лайковой кожи, не переставая смотреть в глаза, и коснулся губами левого запястья, опоясанного узором из шрамов, которыми Тиля наградил Рогэ – амнис палача Влада. Цепочка легчайших поцелуев повторяла путь черных линий вокруг пальцев. Потом настал черед правой руки. Тиль забыл, как дышать. Он не мог вымолвить ни слова, пораженный не столько физическими ощущениями, сколько глубокой интимностью момента. Никто еще... Да кому бы такое в голову пришло? И, главное, кому еще он позволил бы это сделать? Здравый смысл робко воспротивился: «Самое время отпрыгнуть друг от друга на приличное расстояние, дабы вместе посмеяться над неудачной шуткой». Внимать ему не хотелось. Тем временем Данте переплел их пальцы и мягко завел руки Тилю за голову, вынуждая лечь на спину, а сам уселся на бедрах. – Что ты творишь? Строгий тон не удался, потому что сердце колотилось, как сумасшедшее. Тиль мог бы вырваться, – в простом обличии Данте был ненамного сильнее, – но изумление буквально лишило его воли. – Доказываю, что ты жив, самым простым способом, – промурлыкал тот, когда они уже соприкасались носами. – Это... «...возмутительно и совершенно неуместно между друзьями», – не успел договорить Тиль, уворачиваясь от поцелуя. Сухие губы чиркнули по щеке, а затем прильнули к шее, словно так и было задумано. – Против воли Всеединого? «Продолжайте род свой, дабы он не прервался», – иронически процитировал Данте. – Не замечал за тобой ни стремления выполнять этот завет, ни особенной религиозности. – Ее и нет. Но мы не должны... – А некоторые другие части твоего тела считают иначе. Тонкие хлопковые бриджи не могли скрыть правду. Виной ли тому был ерзавший на нем Данте, или же слишком долгое воздержание, – походы к проституткам казались жалким суррогатом после ночей, проведенных к обоюдному удовольствию с Шафьей, – но возбуждение уже граничило с болью. Реальность плавилась горячим воском, теряя очертания, и только гибкое тело, которое прижимало его к постели, оставалось константой. Сделав над собой огромное усилие, Тиль высвободил руки, чтобы поднять лицо Данте и поймать шалый, доселе невиданный взгляд. – Прошу, побудь серьёзным хотя бы немного. Я не хочу терять единственного друга из-за минутного помешательства. Дернувшись, как от удара, тот разом растерял всю дурашливость. Тоскливое выражение глаз напомнило о том бесконечно далеком дне, когда Тиль впервые сообщил о своем намерении отправиться на войну вместо Талера. Данте уронил голову ему на грудь и замер, тяжело дыша. – Скажешь уйти сейчас – и я тут же исчезну. Скажешь забыть потом – сделаю вид, будто ничего и не было. Тиль знал, что любое решение будет принято безоговорочно, однако это не приносило облегчения. Против самого разумного выхода – прогнать Данте от греха подальше – восставало все его существо. Притворяться же, малодушно лгать себе и друг другу претило еще больше. Насколько было бы проще, если бы он сам не вспыхнул... Если бы любопытство не толкало поддаться слабости плоти... Он глубоко вдохнул, словно перед прыжком в холодную воду, и выпалил: – Выбираю третий вариант: оставайся и помни. Данте неверяще посмотрел на него, а затем припал к губам, одновременно снимая куртку. Целовался он отменно – настолько, что Тиль даже не заметил, когда его рубашка оказалась задрана до подбородка. Чтобы избавиться от нее, все-таки пришлось отстраниться. Расстегивание мелких пуговиц по всей длине новомодной рубашки Данте и вовсе заняло целую вечность, так что под конец хотелось их попросту оторвать, проклиная создателей такого кроя. Он швырнул ни в чем не повинный предмет одежды в сторону, повалил Данте на матрац и устроился между ног, млея от собственного нахальства. Запала хватило на то, чтобы стащить с него штаны вместе с подштанниками, причем, куда делись ботинки, Тиль не запомнил. Его бриджи тоже полетели прочь, и тогда он начал колебаться. – Сколько страсти. Как будто ты знаешь, что делать, – ухмыльнулся Данте. Он был красив, отлично знал об этом и безо всякого стыда этим пользовался. Как сейчас, когда лежал с широко расставленными ногами, то и дело трогая вставший член, к которому вела дорожка светлых волос на рельефном животе. Во рту неожиданно пересохло. – В общих чертах. – У меня отличная регенерация, но я не собираюсь терпеть последствия твоей неискушенности. Мгновение спустя Тиль снова лежал на спине. Запоздало подумалось, что и вправду лучше поумерить пыл, чем навредить. Как будто его кто-то спрашивал. Ловкие ладони гладили плечи, грудь и живот, потом к ним добавилось еще одно орудие пыток – язык. Прикосновения к соскам сводили с ума, и Тиль отвечал тем же, лаская все, до чего дотягивался. После долгого поцелуя Данте опустился ниже, лизнул и обхватил губами головку члена. Если бы Тиль вовремя не прикусил кожу на тыльной стороне руки, он бы перебудил половину лагеря. От медленных дразнящих движений поджимались яйца, как и от зрелища внизу. Вскоре это безумие прервалось. Данте достал из-под столика бутылку с оливковым маслом: здесь оно было дешевым и потому использовалось для освещения. Плеснул на пальцы, наверняка заляпав простыню, и вытянулся рядом на боку. Левую руку он просунул под голову Тиля, притягивая в поцелуй, а правой поддел его ногу повыше и скользнул меж ягодиц. Непривычные ощущения от пальца, постепенно проникающего в задний проход, не принесли ни боли, ни наслаждения. Куда приятнее было водить ладонью по обоим членам сразу и смотреть, как Данте кусает губы. Но тот ухитрился через спину схватить его за локоть, не давая кончить слишком рано. Вспомнить о другой руке Тилю помешала первая вспышка удовольствия. Зашипев сквозь зубы, он понял, что его массируют уже два пальца. Как туда может поместиться нечто большее, понятнее не стало. Данте шевельнул ими особенно удачно, и обрывки мыслей окончательно потеряли связность. Тиль вынырнул из беспамятства и обнаружил свои ноги на талии Данте, который сидел на пятках, дрожа от нетерпения. Скользкая головка надавила на растянутое отверстие и вошла внутрь. Дальше продвигаться пришлось понемногу и с трудом. Войдя полностью, Данте наклонился и прошептал одними губами: – Больно? Задыхаясь от ранее не знакомого чувства заполненности, он мотнул головой. Данте поставил локти на постель, качнул на пробу бедрами и начал толкаться – сначала медленно и осторожно, затем все настойчивей и грубей. Золотистые кудри слиплись, спина была мокрой от пота. Возможно, позже они пожалеют о содеянном, но в тот момент на свете не существовало ничего, кроме клубка их разгоряченных тел. Оба то замирали, оттягивая неизбежную развязку, то впивались в губы друг друга, чтобы не стонать слишком громко. И все же, явись в палатку хоть сам Князь, его вряд ли бы кто-то заметил. Задница горела так, что хотелось позорно скулить, но это не было болью. Даже когда толчки превратились в удары, а рваные выдохи – в еле сдерживаемое рычание. Вполне человеческое, точнее, лучэрское, хоть в нем и чудились отголоски рева чудовища, в которое мог превратиться Данте – по своей воле или по недосмотру, забыв о лекарстве. Тиль запустил пальцы в его влажные волосы и уткнулся в шею, понимая, что сейчас или свихнется, или закричит, причем неизвестно, чьим голосом. Рот очень кстати зажала сильная рука. Другую он ощутил на члене и через несколько резких движений со стоном излился. Данте продолжал вколачиваться в него до последней капли семени, потом содрогнулся и рухнул сверху. Они еще долго хватали воздух, слушая заполошный стук сердец и собирая окружающий мир по кусочкам. Ужасно хотелось спать. И ни о чем не думать. Данте отклеился от него, – вытираться обоим было лень, – и лег рядом. Пошло слизал белые капли с пальцев левой руки, удостоившись поднятой брови: на большее Тилю просто не хватило сил. Вздохнул и привлек поближе к себе, словно собирался провести здесь всю ночь. Нет, словно жалел, что не может этого сделать. – Над Рапгаром собирается гроза, – хрипло начал он. И сразу же возмутился: – Ты вообще меня слушаешь? – Угу. – Наше время близится к концу... – До утра еще долго. – Я имею в виду всех лучэров. Нас снесут вместе с нашими волшебными игрушками, пряничными домиками и благородными представлении о чести и долге. Последние слова были выплюнуты почти с отвращением. Тиль принял это на свой счет, но ничуть не оскорбился. Данте и сам с рождения вписан в ту же систему ценностей, сколько бы ее ни высмеивал и сколько бы ни испытывал на прочность. – Когда идешь по улице, кажется, что в воздухе пахнет порохом. Хватит одной искры, чтобы... – Друг мой, что за чушь ты, спрашивается, несешь? Такое уже было, их раздавят за сутки. Я не понимаю... – Слушай и запоминай, Пересмешник! – неожиданно рявкнул Данте. Сон до поры испуганно отполз на задворки разума. – Понимание придет потом. Это стихия – слепая и полная гнева. Я достаточно стар, чтобы знать: если не можешь что-то остановить, возглавь его и попробуй направить в нужное русло. Туда, где будет меньше крови и больше толку. Смысл ускользал, как песок сквозь пальцы. Песок из часов, напоминавших Кохетт. Или из Кохетта, напоминавшего часы? Тут вообще не должно быть песка, кроме разве что принесенного малозанцами на своих подошвах... – Тиль, мы можем оказаться по разные стороны, и я хочу, чтобы ты знал о моих мотивах. Иначе не пришел бы. Постарайся не умереть – ни здесь, ни в той каше, которую я заварю. Скоро Тиль совсем перестал понимать, спит или бодрствует, бредит или действительно слышит голос Данте. Тот говорил странные и наверняка очень важные вещи, но темнота под веками была чересчур уютной. Их время еще не вышло: в верхнем сосуде часов оставалось немного песка. *** Амнисы долго демонстрировали обиду – каждый на свой манер. Стэфан бил собственные рекорды желчности, пока Тиль хлопотал об отпуске для подчиненных; Анхель давила на чувство вины, по-видимому, в красках представляя, что могло бы с ним случиться в их отсутствие. Мысль о том, насколько ее догадки далеки от жизни, пришлось спрятать поглубже и ждать прощения за то, за что он не собирался извиняться. Не хватало еще в тылу спать с ножом и тростью наготове. Эту ночь он провел в постели с лучшим другом. Галлюцинации не оставляли по себе испачканных маслом и семенем простыней, приятной ломоты в теле и полнейшего бардака в голове. Тиль раз за разом спрашивал: что на них вообще нашло? Сам он всегда предпочитал общество женщин, не считая пьяных поцелуев скангер знает с кем на студенческих вечеринках в Кульштассе. Данте же, без сомнения, давно перепробовал весь ассортимент утех, предлагаемый «Слезами Белатриссы» и другими подобными заведениями, кроме совсем уж откровенной мерзости. А теперь почему-то решил соблазнить его – впервые за многие годы знакомства. Не то чтобы он сам долго сопротивлялся... Вопрос в том, что изменилось. В раздумьях и нехитрых лагерных заботах прошло три дня. Сухопутные войска Малозана замерли, будто бы ожидая чего-то, хотя на море по-прежнему велись ожесточенные бои. В Двадцать третьем полку, в котором теперь де факто состоял Тиль, царило странное настроение. Солдаты и офицеры чувствовали, что остались на обочине, а центр событий переместился куда-то в другое место. Сплетни ходили одна другой тревожней: о рабочем, убитом жандармами, или жандарме, убитом рабочими, о нападениях на лучэров и всеобщей забастовке, которая оставит армию без боеприпасов. Слова Данте частично обрели смысл, но сведений не хватало. Разобрать что-либо в хрипе полузадушенного властями «Времени Рапгара» было невозможно. Так продолжалось до тех пор, пока фиоссы не принесли утренние газеты с кричащим заголовком, напечатанным огромным кеглем на первой странице: «ПЕРЕВОРОТ В СТОЛИЦЕ». Застыв посреди палатки, Тиль жадно погрузился в чтение; потом вспомнил о Стэфане и развернул газету так, чтобы он тоже мог видеть. Автор был очевидцем событий, выражался эмоционально и не скрывал симпатии к бунтовщикам. Еще бы, ведь ему в кои-то веки позволили писать свободно. Недовольство в Рапгаре назревало с самого падения Пофиса, но газовая атака под Понтекордо и убийство одного из рабочих сталелитейного завода, которое то ли было, то ли нет, стали спусковыми крючками для настоящего восстания. Сначала остановились фабрики и заводы, а затем и мелкие мастерские – одни по доброй воле, другие по принуждению бастующих. Город захлестнули мирные демонстрации, среди участников которых не было лучэров старой крови или магов: на улицы вышла беднота Иных и людей с требованиями прекратить войну, повысить жалование и сократить рабочие смены. Ни бунт зеленщиков в Холмах, ни беспорядки в ночь, когда заговорщики открыли княжескую гробницу, не могли сравниться по масштабу с этой волной. Скваген-Жольц бездействовал. Теперь уже нечего было и надеяться выяснить, кто придумал идти с посланием к Князю. Пятерка предводителей первой упала замертво, когда жандармы начали стрелять. Всеединый знает, зачем демонстрантов вообще пропустили в Небеса, если можно было просто перекрыть мост. Возможно, чтобы обнадежить перед жестоким разочарованием. Так или иначе, они дошли только до площади перед огромным зданием Совета Семи. Следующие строки Тиль перечитал трижды, не веря своим глазам. Кровопролитие остановили две каменных горгульи, закрывшие передние ряды от пуль по приказу чэра эр'Налия, и группа волшебников под предводительством чэры эр'Бархен. Из идейных врагов они в считанные секунды превратились в кумиров толпы и повели ее ко дворцу на переговоры. Мимо гвардейских казарм. Продолжение истории было совсем уж невероятным: брошенная против бунтовщиков Гвардия потерпела поражение, а те захватили дворец вместе с его царственным обитателем. Увы, журналист не знал, как им удалось взять в плен самого Князя. Погибло около десятка повстанцев и примерно столько же гвардейцев; остальные сторонники власти вскоре сложили оружие, за исключением хаплопелм, – те ушли через подземелья. Чэр эр'Налия возглавил временный совет. Данте, которого больше интересовали бои паровых машин на Арене, чем политика? Данте, который отзывался о так называемом пролетариате не иначе как с презрительной насмешкой? «Наверное, в мире и вправду что-то сломалось», решил Тиль и задумчиво пробормотал: – Не можешь остановить стихию – возглавь ее. Если поразмыслить, это было единственным способом не дать политическому конфликту, обусловленному экономикой, превратиться в этнический. Кому придет в голову истреблять лучэров, когда публика боготворит одного из них? – С каких это пор тебя потянуло на поэтические метафоры, а Данте – на баррикады? – изумился Стэфан. Ответить он не успел. Перед входом в палатку выросли две фигуры в мундирах, чей цвет люто ненавидели на передовой. Отряд серых жандармов при генеральном штабе здесь называли не иначе как крысами. Быстро же они додумались прийти по его душу. – Лейтенант эр'Картиа? Пройдемте к майору Линде. Тиль застегнул верхние пуговицы нового мундира так, что в шею врезался стоячий воротник, и вышел. Штабист обосновался в шатре теперь уже бывшего офицерского клуба. Возможно, в молодости он напоминал шуструю лягушку, но сейчас был похож скорее на большую жабу, которая таращила глаза на вытянувшегося по струнке гостя. На столе перед ним лежала знакомая тонкая папка – досье «идеального гражданина», как выразился покойный эр'Дви. – Так-так-так, знаменитый лучэр, случайно спасший всех тех, кто его казнил, снова отличился, – начал Линде. – Впрочем, сейчас не об этом речь. Как давно вы видели своего друга Данте эр'Налия? На мгновение Тиль представил, как вытянулось бы жабье лицо, скажи он с солдатской прямотой: три ночи назад, когда трахался с ним в собственной палатке. И невозмутимо ответил: – Во время отпуска в конце января. – Вам было известно, что он замыслил государственный переворот? – Никак нет. Линде с трудом поднялся с походного кресла, обогнул стол и остановился на расстоянии шага. От него несло потом, как от целого взвода на марше. – Я не давал команды «Вольно», лейтенант, к тому же вы одеты не по уставу. Перчатки снять. Хуже всего было то, что он говорил правду, просто боевые старшие офицеры обычно закрывали глаза на лишнюю часть обмундирования. Подобравшись, Тиль незаметно вздохнул, стащил перчатки и засунул в поясную сумку. Если его хотели вывести из себя с помощью такой мелочи, он их разочарует. Бравады поубавилось, когда майор скомандовал показать руки. – Занятно. – Холодный взгляд проскользил по линиям шрамов, изучая. – Эр'Лио был настоящим мастером своего дела, хоть и кончил плохо. А все почему? Потому что пошел против Князя. Князя, которого тут представляю я, где бы он ни был. Хотите доказать, что верны ему? На колени. Анхель полыхнула гневом, а Стэфан глухо заворчал. Самому Тилю показалось, что он ослышался: устав такого, мягко говоря, не предусматривал. Может, это и было глупо в таком положении, но унижаться он не собирался. Особенно перед больными манией величия. В ленивом голосе Линде прорезалась сталь, когда он повторил приказ. Безрезультатно. Поняв, что толку не будет, он цокнул языком, с неожиданным проворством схватил Тиля за волосы и потянул вниз. Кожу на затылке нещадно стянуло, а шея напряглась в ответном усилии. – На колени, я сказал! Лучэры были значительно сильнее людей, но так же чувствовали боль. Тиль мог бы долго терпеть ее из чистого упрямства, рискуя разве что лишиться пучка волос. Если бы не сомневался, что это имеет смысл. Майор тем временем бросил попытки добиться послушания и заговорил, не ослабляя хватки: – Судя по этому досье, вы либо гений конспирации, либо ни капли не смыслите в политике и людях. Будьте уверены, скоро я выясню, что из этого – правда. А до тех пор посидите под замком для пущей сговорчивости. Это стало последней каплей. Раз уж его не оставят в покое, принципиальной разницы между неповиновением старшему по чину и нападением на того не было. Тиль положил руку поверх пухлой лапы и что есть силы сжал. Послышался хруст ломаемых костей; жгучая боль сразу исчезла. – В карцер суку! – взвыл Линде, бездумно прижимая пострадавшую кисть к себе, но тут же осознал ошибку. Вой перешел на октаву выше. На запястьях Тиля вмиг сомкнулись оковы с печатью Изначального пламени, блокируя Облик и Атрибут. Кто-то ткнул кулаком под дых, заставив-таки согнуться и закашляться; шлем покатился куда-то под стол. Амнисов серые отобрали быстро, пользуясь численным преимуществом: их было уже трое плюс волшебник из роты магической безопасности. Начальник вычурно ругался где-то позади, пока объект его проклятий уводили прочь. Анхель и Стэфан лютовали, но ничего не могли поделать. По пути до погреба, гордо именуемого карцером, Тиль поздравил себя с провалом. Тычок в спину чуть не отравил его в полет через десять ступенек, – поймать равновесие удалось буквально чудом, – а затем тяжелая дубовая дверь закрылась, отрезав от дневного света и свободы. То были не те ощущения, которые он мечтал освежить в памяти. С досады Тиль саданул по двери кулаком. Боль послушно отхлынула от пострадавших ребер и перешла в костяшки одной из не слишком тесно скованных рук. Все равно заживет за несколько часов. На ощупь спустившись вниз, он сел на первую ступеньку, – дерево всяко теплее земли, – и задумался. В ловушку он загнал себя сам. Линде только прикидывался самодуром, ловко разыгрывая свою стратегию. Прямые вопросы нужны были, чтобы оценить крепость нервов, финт с перчатками – чтобы поставить в некомфортное положение, а приказ встать на колени – для проверки пределов лояльности. То, что большинство знакомых лучэров тоже провалило бы такую проверку, утешало мало. После двух лет упорядоченной и понятной армейской службы Тиль снова понятия не имел, что делать. В возможность оправдаться верилось с трудом. Если отрезанный от центра и предоставленный самому себе генштаб начал охоту на неблагонадежных, то вряд ли пойдет на попятный. Бежать, как только за ним придут в следующий раз? Без амнисов и дара невидимости? Через две страны – в мятежную столицу, грозящую в скором времени оказаться осажденной?.. С момента сдачи газеты в печать там могло случиться все, что угодно. Тем сильнее он туда рвался: увидеть Данте, поговорить и разобраться в происходящем – не только в Рапгаре, но и между ними двумя. В кромешной тьме терялось ощущение времени. Только по голоду и жажде, набиравшим силу, можно было определить, что прошли многие часы после заключения под стражу. Вечером, когда Тиль уже вовсю клевал носом, дверь неожиданно открыли. – Вам кое-что передали, – сообщил жандарм и бросил в погреб флягу с водой. – Исключительно в счет боевых заслуг. «А как же! Представляю, сколько неизвестному благодетелю пришлось отстегнуть за это нарушение режима. Хотя с Витте станется заплатить моими же деньгами». Фляга оказалась его собственной, с гравировкой, а вода – вкуснейшей. Вопреки иронии, приятно было знать, что о нем не забыли. Он прислонился к холодной стене и задремал, то и дело вскидываясь: во сне погреб превращался в тюремную камеру из прошлого, которая вполне могла стать будущим. Кошмары получили новую пищу и теперь досаждали пуще прежнего, поэтому определить, в какой из реальностей раздался звук отодвигаемого засова, удалось не сразу. Придя в себя, Тиль оглянулся и вскочил. Силуэт на пороге не принадлежал стражнику и выглядел так, будто сама ночь сгустилась, чтобы явиться сюда во плоти. Мелькнул отблеск лунного света на кривом лезвии, а потом ночь открыла лицо и гортанно заговорила: – Рада видеть вас в добром здравии, саил Картиа. «Полковник МакДрагал был прав», – потрясенно подумал тот. Судьба явно приберегла для него больше сюрпризов, чем для десятка мающихся от скуки долгожителей. *** – Ревари, – Тиль катал непривычное слово во рту, словно камешек. «Рокот водопада в недрах магарских джунглей. Рычание тигра. Три отточенных удара кривым ножом, обрывающих сразу три жизни». – Как я мог быть таким слепцом? Шафья отступила в сторону, дав ему возможность выйти из погреба. Света крутобокой луны хватало, чтобы разглядеть черное одеяние, столь не похожее на яркие разноцветные сари той, кого он привык считать своей служанкой, любовницей и членом семьи. Платье с длинными рукавами доставало до колен, не стесняя движений благодаря боковым разрезам, а под ним были надеты свободные штаны. «Шальвар-камиз», – всплыло откуда-то нужное слово. На поясе висели парные изогнутые ножны, сейчас наполовину пустые. Искусно обмотанный вокруг головы шарф позволял прятать лицо, оставляя открытыми одни глаза. – Все расспросы потом, саил. Я подслушала разговор часовых о боях, вспыхнувших неподалеку. Скоро малозанцы могут быть здесь, не говоря уж о жандармах. Вам нужно что-нибудь забрать? – Серые отняли амнисов, – помрачнел Тиль и выразительно звякнул цепочкой на наручниках: – Анхель справится с этим, а пока я лишен способностей лучэра. – Но не способностей стрелка. Возьмите его оружие. Он проследил, куда Шафья указывала затянутой в черную перчатку рукой. Стражник сидел у стены импровизированной тюрьмы так, словно его внезапно сморил сон. – Ты его убила? – Зачем? Он меня не видел, как и остальные. «Боюсь даже представить, что ждало бы тех, кто увидел», – чуть было не брякнул Тиль, но вовремя опомнился и молча забрал внушительных размеров револьвер. Вскоре они уже крались между кострищ, палаток и деревьев к шатру Линде: чутье подсказывало, что нож и трость именно там. Шафья двигалась абсолютно бесшумно, заставляя Тиля чувствовать себя махором в посудной лавке. Вот только у него, в отличие от махора, не было второго сердца про запас – на случай, если кто-то из малочисленных ныне обитателей лагеря поднимет тревогу и начнет палить. Впрочем, сотрясавший брезентовые стены храп не оставлял шансов разбудить кого-либо тихим хрустом ветки под ногой. Треск разрезаемой ткани смешался с громоподобными раскатами, когда Шафья взмахнула кинжалом. Она заглянула в прореху, а потом исчезла в ней – все так же беззвучно. Проделать это с оружием в скованных руках было непросто, но без своего хозяина амнисы могли не признать ее в окружении врагов. Тиль полез внутрь, мысленно сетуя на то, кого теперь называл врагами. От Линде его отделял занавес – условная граница между «спальней» и «кабинетом», а под кожей зудело ощущение присутствия Анхель. Словно в детской игре «Холодно-горячо», он зигзагами двинулся в сторону большого сундука. И тут же был пойман за плечо. Шафья присела перед сундуком, некоторое время над ним поколдовала, – подумалось, метафора ли это, – и открыла. Слабая безвредная вспышка озарила дерево, обитое металлом и сплошь покрытое печатями в виде лотоса и цапли, вписанных в восьмиугольник. Сунься он туда, его можно было бы брать тепленьким. Перейдя из рук в руки, Анхель затопила все вокруг настороженной радостью с оттенком гнева. Тиль сдержал улыбку и шикнул на нее: мерный ритм храпа в соседнем помещении ненадолго сбился. – Даже не сомневался, что ты выпутаешься, но чтобы так!.. – сказал вместо приветствия Стэфан. – Чего еще я не знаю о наших домочадцах? Выбравшись наружу, Тиль распилил оковы, – нож выместил на них всю нерастраченную ярость, накопленную за день взаперти. Осознание, что он, лейтенант эр'Картиа, сделался презренным дезертиром, меркло рядом с долгожданной свободой. Шафья вела его прочь из лагеря куда-то на север, причем ни одного часового они так и не встретили, – видно, «спящие» до сих пор не оклемались, а время смены еще не наступило. Больших дорог, как и открытой местности, они избегали, пробираясь перелесками и садами. Кохетт спал под бархатным покровом ночи – тревожно и чутко. Шафья, которая не отличалась особой разговорчивостью в повседневной жизни, сейчас и вовсе будто воды в рот набрала. Скорее всего, причина таилась в недовольстве тем, что ее тайну раскрыли. У Тиля были некоторые мысли насчет того, благодаря кому. – Мы идем в Фрозирон? Но он же... – Кишит военными, – с улыбкой закончила за него Шафья, когда он уже все понял. – Там вас точно не будут искать. Оттуда можно быстро добраться домой по железной дороге. – Предлагаешь просто сесть на поезд? Нас схватят прямо возле кассы. И вообще, разве сейчас в столицу ходят поезда? – Особый поезд. Имейте терпение, саил. Стэфан не удержался от веселого комментария: – Будь я проклят, если она этим не наслаждается. Ускорив шаг, они успели прийти на станцию и спрятаться в кустах еще до полуночи. Здесь было только два пути; на одном из них стояла дюжина крытых товарных вагонов, прицепленных к мощному паровозу с эмблемой Рапгарской южной железной дороги. Тот с шипением пускал первые клубы пара и дыма, пока в вагоны заканчивали грузить тяжелые продолговатые ящики. Оценив их размер и форму, Тиль чуть не хлопнул себя по лбу: гробы! Поезда, которые привозили все необходимое для фронта, везли обратно тела погибших, – правда, не всех, а побогаче и поблагороднее. Этот, должно быть, прибыл еще до переворота. – Только не говори, что придется занять места парочки покойников, – прошептал он. – Вагоны никто не проверяет по пути. Нужно незаметно забраться туда после отправления и сойти до того, как поезд остановят на въезде в Вольный город, а там нас встретит саил Налия. «Ну, конечно». Список вопросов к «саилу Налия» в голове у Тиля норовил стать длиннее похоронного состава. – Звучит слишком просто. В чем подвох? – Там очень холодно, – ответила Шафья и сунула ему в руки мягкий вещевой мешок, раздобытый неизвестно где. Там лежали шерстяные одеяла и какая-то одежда, – в темноте попробуй разбери. Тем временем ночную тишину прорезал паровозный гудок, и поезд тронулся, медленно набирая ход. Черная четырехцилиндровая махина проползла мимо, извергая дым и пыхая паром, за ней прокатился тускло поблескивавший тендер с углем. Шафья скомандовала «Бежим!» и тенью метнулась вперед. Тиль надел мешок на плечи, поудобнее перехватил трость и тоже выскочил из зарослей, принимая Облик. Заветных шести секунд как раз хватило, чтобы на бегу сбить замок, сдвинуть тяжелую дверь и запрыгнуть в вагон; затем он втащил туда Шафью, которая стояла на подножке, ухватившись за едва заметный выступ, и с лязгом захлопнул дверь. Внутри было достаточно прохладно, чтобы дыхание превращалось в пар. Поперек вагона стоял десяток гробов, грубо сколоченных из свежих досок, а на их крышках горели синим огнем причудливые символы. Волшебство надежно предохраняло тела от разложения и грабителей... – Странно, что-то я не чувствую охранной магии, – прервал размышления Стэфан. – Ну-ка, откройте один из них. Тиль озвучил предложение вслух. Пока он сомневался, Шафья подняла крышку. Покойник сохранился на удивление хорошо. Покрытый инеем мужчина в алом мундире с капитанскими эполетами был смертельно бледен, а в остальном выглядел совсем, как живой. Видимых ран они тоже не заметили, но те вполне могли быть на спине. Самое большое подозрение вызвал пистолет в кобуре, – зачем хоронить с оружием, когда его не хватает на фронте? – Вы думаете о том же, о чем и я, саил? Он поочередно открыл все гробы, наблюдая похожую картину. На некоторых телах были кровавые повязки, но это еще ничего не значило. Выводы оказались неутешительными. – Это диверсия. Двенадцать вагонов по десять гробов. Ста двадцати человек хватит, чтобы натворить дел в Рапгаре, особенно, если среди них есть маги. Стэфан, можешь точно сказать, живы эти люди или нет? Амнис проворчал что-то невразумительное, признавая поражение. Тиль взглянул на Шафью, в темных глазах которой мерцали синие искры: – Нужно сообщить об этом до того, как они проснутся. – Вряд ли это случится раньше, чем поезд пересечет Мост Разбитых Надежд и въедет в Сердце. Мы можем сдаться при обыске в Вольном городе и все рассказать. Конечно, поверят нам не сразу, понадобится вмешательство саила Налия, но захватить врасплох им уже никого не удастся. На том и порешили: Тиль безоговорочно признал, что куда хуже осведомлен о ситуации в столице. Шафья избавилась от шарфа и ремня с ножнами, а затем ловко завернулась в добрых пять метров бирюзовой ткани – прямо поверх шальвар-камиз. Кроме сари, в мешке нашелся мясной пирог от Полли, который они тут же разделили, сидя в углу на одном из одеял. После такого привета из дома холод стал донимать гораздо меньше, как и урчание в желудке. Не встретив сопротивления, Тиль притянул Шафью к себе за обманчиво хрупкие плечи и накрыл вторым одеялом. Та все еще была напряжена, будто на них в любой момент могли напасть, но постепенно расслабилась. Устроила голову на груди и обвила его руками, согреваясь и согревая. Им предстояло около семи часов пути, так что поспать не мешало, к тому же амнисы чуяли угрозу лучше всяких часовых. – Саил, я ведь убивала людей. – Я тоже, – спокойно ответил он, перебирая кончики черных кос. Почему-то всех тянуло на откровения именно, когда его начинал одолевать сон. – Не на войне или защищаясь, а по заказу. – Тебе это нравилось? – Раньше – да, потому что меня готовили к этому, сколько себя помню. Потом один страшный человек по имени Джаеш из мести разрушил храм, и пришлось уйти. Вы показали мне другую жизнь. Теперь больше всего на свете я боюсь снова выпустить на волю чудовище, спящее внутри. Не подумайте, саил Налия меня не принуждал, я сама была рада помочь, но... Шафья умолкла так же внезапно, как и заговорила. Тиль давно понял, что она солгала насчет своего вдовства: невест Гарвуды не выдают за смертных мужчин. О жрицах-наемницах ему было известно слишком мало, чтобы одним махом развеять ее опасения, но иллюзия, что он немного знал хотя бы одну из них, пока теплилась. – Ты не чудовище. Я очень благодарен и сделаю все, чтобы тебе никогда больше не пришлось надевать этот наряд. Ответом ему стал отрывистый вздох, выразивший и надежду, и сомнение. Гадая, что же там все-таки преобладало, Тиль не заметил, когда уснул под музыку паровозных гудков и стука колес. Последней его мыслью было что-то про символизм: чэр Мертвец и девушка, давным-давно умершая для своей семьи, возвращались домой в окружении мнимых покойников. Проснулся он то ли из-за ноющей спины, возмущенной таким обращением, то ли из-за тревожного оклика Анхель. Колесный стук изменился, – поезд сбавлял ход. Сквозь деревянную обшивку стен доносились резкие команды и топот сапог по щебню; было ясно, что в первый вагон вот-вот заглянут. Тиль вскочил на ноги сразу после Шафьи, рефлекторно пытаясь заслонить собой. Привыкнуть к тому, что девушка может свернуть тебе шею прежде, чем ты заметишь ее присутствие, оказалось не так уж просто. Разумеется, если речь не о Бэсс. Полоса яркого полуденного света рассекла вагон пополам, ослепив и заставив зажмуриться. Проморгавшись, Тиль уперся взглядом сразу в несколько ружейных дул и поднял руки. Вопреки суровым выражениям лиц жандармов он облегченно выдохнул. Их не пристрелили в первый же момент, а значит, Двухвостая все еще благоволила дважды отмеченному ею лучэру. *** Карета Данте, запряженная четверкой лошадей, прикатила на место событий почти сразу. Объяснялось это просто: одна из горгулий, – судя по надбитому крылу, Зефир, – следила за поездом с неба и сообщила хозяину, что план сорвался. Тот, изящно спрыгнув с подножки в наиболее скромном из своих костюмов, вызвал среди «синих» мундиров легкий ажиотаж и уладил все вопросы за минуту. Ему буквально смотрели в рот, – по крайней мере, так показалось Тилю, удостоенному короткого приветствия. Лишь когда дверца за ними закрылась, и карета поехала, Данте расплылся в торжествующей улыбке. – Я знал, к кому обратиться за помощью, – сказал он, целуя Шафье руку. Галантность была встречена холодно – не то из-за культурных различий, не то из-за вынужденного разоблачения. Впрочем, это ничуть его не смутило. – Откуда, кстати? И как ты вообще узнал, что меня схватили? – Слухами земля полнится. Не беспокойтесь, леди, вас никто не выдаст. Теперь не выдаст. Что же до тебя, Тиль, эти олухи пытались меня шантажировать. Прислали фиоссу и дали три дня на раздумья, но я решил проблему раньше. Затея с «мертвецами» в поезде и то была умнее: то-то они удивятся, очнувшись в подземелье Скваген-Жольца. За показным весельем в глубине алых глаз скрывались усталость и громадное облегчение. Откинувшись на спинку бархатного дивана, Данте продолжил: – Прости, я должен был забрать тебя еще тогда. – Анхель вспыхнула недоумением. – Мы до самого конца не верили в успех, хоть и продумали все до мельчайших деталей. Я решил, что там ты будешь в большей безопасности, если в Рапгаре полетят головы. Стэфан пробормотал: – На твоем месте, молодой чэр, я не был бы так уверен, что это конец. – Давненько меня так не называли, – ухмыльнулся Данте. Довеском к возможности слышать чужих амнисов шли словесные уколы от древнего духа, для которого век был сущей ерундой. – Конечно, ничего не закончилось. По мрачному молчанию, повисшему в салоне, Тиль понял: упрек амниса попал в точку. Похоже, заговорщики понятия не имели, что делать дальше. Отложив расспросы, он обратил внимание на город за окном. Кроме перекрытого Моста Разбитых Надежд и пустынной площади перед Центральным вокзалом, ничто не напоминало о смене власти. Вдали, на западе, все так же чадили трубы Пепелка, Дымка, Сажи и Копоти, а в Сердце работали банки, посольства, магазины и кафетерии. Всеединый знает как, но временный совет умудрялся поддерживать порядок. Они миновали остров Пустоголовых, свернули на восток и въехали в Олл, оставив Старый вокзал по левую руку, а порт – по правую. Тиль уже предчувствовал радостную встречу с домочадцами, горячей водой и кулинарными шедеврами Полли, но Данте придержал его за рукав. У последнего особняка на улице Гиацинтов вышла только Шафья. – Мы куда-то спешим? – Никакой спешки. Просто будет лучше, если ты появишься в Небесах, как есть. – Кому нужна моя неумытая физиономия и мятый мундир? – удивился Тиль, снова рухнув на сиденье напротив. Теперь, когда они остались вдвоем, его охватила дурацкая неловкость. Еще вчера он отдал бы многое за возможность поговорить с глазу на глаз, а теперь изо всех сил оттягивал долгожданный разговор, и ничего не мог с собой поделать. – Благодари журналистов или проклинай, но тут из тебя успели сделать героя. Или жертву глупости генштаба и разведки, это как посмотреть. Два года назад ты избежал славы только потому, что детали никуда не просочились. – После паузы Данте неопределенно махнул на него рукой: – Далекие от войны обыватели любят пощекотать себе нервы подобными вещами, кто мы такие, чтобы им отказывать? Тиль не придумал ничего лучше, чем пожать плечами. Вопреки ожиданиям, мост Небесных врат не был перекрыт жандармами: вероятно, совет не хотел показывать страх перед народом и злить жителей Небес и Темного уголка. Карета свободно проехала до самого дворца, качнулась, когда Зеф спрыгнул с козел, и встала. Стоило Тилю выйти наружу, как его позвала Бэсс. Ее улыбка сияла ярче рыжих волос, собранных в два хвоста и перекинутых наперед, чтобы подчеркнуть сочетание с изумрудно-зеленой блузкой. Черная юбка еле доставала до середины затянутых в сапожки изящных голеней и вместе с отсутствием жилета делала свою владелицу живым воплощением протеста против высшего общества. Здесь таилась ошибка: Низшая не протестовала, ей было плевать. Сбежав по лестнице, она бросилась к нему на шею и целомудренно чмокнула в щеку. Две дамы, проезжавшие мимо в открытой коляске, чуть не окосели; зрелище возмутило и заинтересовало их, но оглянуться обеим не позволило воспитание. Это настолько развеселило Тиля, окутанного цветочным ароматом духов, что он забыл о главном. А потом вспомнил и, сам того не сознавая, отстранился. – Ты в порядке?.. Поймав его блуждающий взгляд, она осеклась. Посмотрела на Данте, который не стал их дожидаться, и лукаво улыбнулась, показав клыки: – О-о, интересно. И, честно говоря, неожиданно. Мысли метались, обгоняя друг друга: «Не могла же она?.. Могла. Женщины – этим все сказано». – Как ты догадалась? – Вина, Тиль, написана на твоем лбу крупнее газетных заголовков, – на ходу ответила Бэсс, увлекая его под руку в сторону монументального здания, увенчанного двумя шпилями. Охрана не тронула подотставших спутников чэра эр'Налия. – Иного повода чувствовать себя виноватым передо мной, кроме как переспав с Данте, у тебя нет. Да и тот пустяковый. Амнисы потеряли дар речи. Клубок сумбурных эмоций Анхель нечего было и надеяться расшифровать, настолько ее шокировало случайное открытие. Поболтавшись в пучине стыда, Тиль сказал твердое «Хватит!» – и себе, и ножу. «Сгоревшие души, да я словно десятилетний сопляк, которого гувернантка впервые застукала с рукой в штанах!», – подумал он и с трудом вернулся к разговору: – Как это? Вы же... – Иногда приятно проводили время вместе. Послушай, у меня нет никого ближе, чем Данте, он мой друг, но я не хочу владеть им безраздельно, низводя до вещи. Ха, владеть Данте! Самой смешно. – То есть ты не будешь держать зла? – С чего бы? – в искреннем удивлении подняла брови Бэсс. Черные глаза с алыми вертикальными зрачками глядели тепло и чуть насмешливо. – К тому же в моем списке самых близких ты стоишь на втором месте. Когда они нагнали предмет обсуждения в огромном холле с высокими окнами и хрустальной люстрой на несколько сотен рожков, Тиль наконец-то понял, что было не так. – Кажется, ты забыла очки. – С момента последнего покушения на Данте ни для кого уже не секрет, что я – Низшая. – Последнего? – ужаснулся Тиль. – А сколько их было всего? Данте беззаботно ответил: – Два, не считая глупого случая со стафией казны: она выполняла свою работу. Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, он повел их сквозь хитросплетение коридоров, сверкающих позолотой и хрусталем. Электричества здесь не жалели, поэтому светло было даже там, где отсутствовали окна. Чем дальше, тем больше встречалось секретарей, советников и прочих чиновников, для которых не составило труда переметнуться на сторону пускай и временных, но победителей... Тиль поймал эту мысль, словно крысу за хвост, повертел ее на разные лады и риторически спросил себя, долго ли его самого пришлось убеждать нарушить присягу. Очередная дверь, против обыкновения, распахнулась не в следующий коридор или проходной зал, а в сравнительно небольшую комнату. Часть мест за длинным столом из красного дерева уже была занята; остальные члены совета столпились у окна, пыхая табачным дымом и споря. Одних Тиль не знал, других предпочел бы не знать, кроме разве что Гвидо эр'Хазеппы, отставного главы Скваген-Жольца. Его присутствие объясняло порядок в Рапгаре. Записывать ли в исключения Фиону эр'Бархен, было неясно: с одной стороны, она голосовала за казнь, а с другой – починила ему трость. – Вам идет военная форма, чэр эр'Картиа. Бич Амнисов по-прежнему растягивала гласные и смотрела в самую душу. Последнее не мешало ей видеть, насколько непритязательно выглядело вместилище этой души. Еще недавно того, кто сказал бы, что Тиль явится во дворец запыленный, в мятом, насквозь пропотевшем мундире, он назвал бы сумасшедшим. – А вам – революция, чэра, – беззлобно парировал он. Никто из присутствующих не мог похвастаться цветущим видом; даже у Данте под глазами обозначился намек на темные круги. Он сел во главе стола и с ухмылкой отодвинул свободный стул возле себя. По левую руку села Бэсс, – видно, первый шок от необходимости сидеть за одним столом с демоном в женском обличии здесь уже преодолели. Заготовленное для него место немного злило. Зачем в совете настолько далекий от политики лучэр, и почему Данте вообще решил, что он обязательно поддержит их затею? Но взгляд того говорил: «Я знаю тебя, как облупленного», – и Тиль уступил. – Все было так, как писали газеты? – спросил он, пока все рассаживались. – Более-менее, – поморщился Данте. Писаки явно его достали, однако ради их поддержки стоило потерпеть. – А как вы захватили Князя? – За это нужно благодарить господина Гальвирра и прочные наручники. В конце стола сидел Рисах – муж Катарины и до недавнего времени ближайший финансовый советник Князя. На его хищном лице не было ни малейшей радости от происходящего. Подумалось: «Вот уж действительно неожиданность». За несколько часов Тиль убедился: совет не просто не знал, что делать, оседлав волну народного гнева, он завис в шпагате над пропастью с крокодилами. Большая часть армии была ему неподконтрольна и до сих пор не двинулась на столицу только из-за жестоких атак Малозана. Колониальные администрации выжидали, затаившись на своих приисках и плантациях. Жвилья прислали ультиматум, угрожая объявить войну в случае незаконного свержения власти, – как будто законное свержение не было нонсенсом и гарантировало возврат денежек, вложенных в ценные бумаги Рапгара. Князь сидел в камере двумя этажами ниже, а все остальные – на пороховой бочке. Казнить его было нельзя, причем не из гуманных соображений. Единственный наследник вместе с обеими старшими сестрами находился в Жвилья и мог предъявить право на престол. – Собираешься уходить? – спросил Стэфан. К тому времени разговор скатился в переливание из пустого в порожнее. – Не хочешь заглянуть в здешнюю библиотеку? Нужно проверить одну догадку. – Только после того, как наведаюсь домой. Тиль кивнул Данте и, провожаемый долгим взглядом, вышел. В коридоре он встретил Рисаха, который покинул заседание раньше. – Не ожидал увидеть вас здесь в такой роли. – Я сделал свою ставку. Не волнуйтесь, Катарина с детьми и вашей очаровательной... знакомой эр'Раше в безопасном месте. – А если мы проиграем? Вашей семье некуда будет скрыться... – Так не проигрывайте, чэр эр'Картиа, – процедил он, играя желваками. Потом развернулся и зашагал прочь. Рисах не загребал жар чужими руками, – он уже выполнил свою задачу, – но все же в его поведении ощущалось некоторое желание отстроиться. Поразмышляв еще минуту, Тиль списал это на нервозность человека, обремененного ответственностью за семью. Беседа оставила неприятный осадок. – Ну и кто тебя дергал за язык? Вы же друг друга терпеть не можете. На самом деле амнис жаждал спросить совсем о другом. Только что из руки не выпрыгивал. Тиль направился туда, где, как он помнил, был выход, и бросил с деланным безразличием: – Говори уже, не тяни мяурра за хвост. – Каждый волен поступать, как заблагорассудится... Но мне бы не хотелось потом выслушивать жалобы, что четырнадцать лет дружбы из-за каприза отправились тому же мяурру под многострадальный хвост. Ты уверен? Мало кто мог переплюнуть Стэфана в умении маскировать беспокойство под самовлюбленное ворчание. Возможно, именно поэтому его не хотелось одергивать и запрещать лезть не в свое дело. Тем более, что Тиль безуспешно задавался тем же вопросом. – Я ни в чем не уверен, – признался он. И язвительно добавил: – А вот ты не так уж и удивлен. – Дорогой мой, ты в своей очаровательной наивности способен не замечать настолько откровенный флирт, что я диву даюсь. Точнее, давался, когда было чему. Для Анхель снова настала пора удивляться, – на этот раз в унисон с хозяином. Тиль, привыкший считать флирт естественной формой общения Данте со всеми, к кому тот не испытывал антипатии, поднял брови: – И когда же? – Давно, еще до Клариссы и тюрьмы. Потом он отступился, как мне показалось. Переваривание услышанного требовало времени. Он поймал экипаж и отправился домой, где привел себя в порядок и пообедал. Потом вернулся во дворец и, по настойчивым просьбам Стэфана, засел в необъятной библиотеке. Не будь здесь магического искривления пространства, ряды книжных стеллажей заняли бы целый этаж или больше. Вечером, когда перед ним выросла целая гора свитков и фолиантов, Тиль засомневался, кто кому служит: трость – ему или он – трости. От старых сборников законов амнис перешел к биографиям бывших глав Городского совета, а от них – к историческим хроникам седой древности. Большая часть документов была на старом языке лучэров. Поначалу знакомые буквы послушно складывались в тарабарщину, но ближе к полуночи взбунтовались, и Тиль уснул прямо за столом. Утром его разбудил приглушенный разговор Стэфана и Анхель на языке амнисов. Думать о том, чью кожу пустили на бежевую обложку тома «Кодексов чэров», который он беспечно подложил под голову, не хотелось. Как и засыпать в такой позе когда-либо еще. Тиль размял шею и проглянул свежим взглядом все, что валялось на столе и было доступно его пониманию. Картина вырисовывалась впечатляющая. В другое время он счел бы находку забавной с чисто юридической точки зрения. Сейчас от возможных – нет, гарантированных! – последствий этого казуса бросало в дрожь. – Ну как? – Трость дрожала скорее от азартного предвкушения. – Это единственный способ законного свержения Князя, который признают все, хотят они того или нет. Мы нашли выход. – Хорошая работа. А теперь забудь об этом. Стэфан попытался возразить, молчаливо поддерживаемый Анхель, но Тиль рыкнул, обрывая спор: – Амнис, это приказ. Пускай и чужими руками, он не собирался убивать лучшего друга, – или какое там теперь слово подходило больше. Даже ради спасения страны. *** – Другой на моем месте уже приказал бы отрубить ему голову, – и будь что будет. После четырех часов бесплодных переговоров с послом Жвилья Данте уже не скрывал раздражения, благо в зале остались только Тиль и Бэсс, мрачные и усталые. Речь, естественно, шла о голове Князя, а не дипломата, который просто-напросто выражал позицию своего правительства. Пошатнуть ее не смогло красноречие всего временного совета, вместе взятого. – Не ты ли говорил: меньше крови, больше толку? – спросил Тиль, расхаживая вдоль стола. Тайна бурлила у него в крови, не давая усидеть на месте и заставляя чувствовать себя предателем и эгоистом. Успокаивало одно: то, что требовалось для легитимного свержения, все равно было не под силу никому из ныне живущих. Эту аксиому не пытались опровергнуть со времен прапрадеда нынешнего правителя. – От сидения сложа руки тоже толку чуть. Я прекрасно знаю, что мы не выстоим против республиканской армии. Как и против наших войск, если они выступят хотя бы в половинном составе, а это случится непременно. – Данте потер виски, болезненно морщась, и продолжил: – Досадно признавать, но я понятия не имею, как выбраться из ловушки, которую сам же захлопнул. Бэсс, гревшаяся в лучах закатного солнца у подоконника, подала голос: – Должен быть выход, кроме как пустить все на самотек или освободить Князя и запереться в камере вместо него в ожидании казни. Безвыходных положений не бывает. – Ты уже назвала два варианта, ни один из них нас не устраивает, – возразил Данте. – Сам он от престола не отречется, так что третий вариант тоже отпадает. На выкуп ценных бумаг жвилья не согласны, – им нужны не деньги, а спокойствие и стабильность в соседнем государстве перед лицом малозанской угрозы. Мы в тупике. После этих слов все трое умолкли наедине со своими мыслями. Тиль сел, решив не действовать друзьям на нервы суетой, когда и так несладко. Он тайком подмечал изменения, которых не видели посторонние: у Бэсс в уголках губ теперь не таилась улыбка, готовая расцвести в любой момент; движения Данте стали резче, непослушные золотые волосы – взъерошеннее, а между бровей появилась хмурая складка. Хотелось подойти и разгладить ее пальцем, до того инородной она там выглядела... – Есть другой выход. Тишину нарушила та, от которой никто этого не ожидал. Тиль тут же вскипел: – Я же приказал! – Не мне, а Стэфану, – фыркнула Ахель. И добавила гораздо мягче, излучая сочувствие: – Так нужно, мой мальчик. Однажды он уже слышал этот тон: когда его тринадцатилетнего никак не могли увести из комнаты, где лежал отец – бледный и холодный, похожий на восковую копию себя самого. Древняя сущность, заточенная в сине-черный керамбит, оказалась единственной, кто смог достучаться до последнего потомка в роду эр'Картиа, а тот впервые почувствовал ее эмоции. Анхель тоже было больно. – Будь добра, продолжай, – сказал Данте, не отрывая от него тяжелого взгляда. «Вот и все. Неужели ты всерьез надеялся сохранить подобную вещь в секрете?», – подумал Тиль, пока амнисы переговаривались на своем языке. – Несколько веков назад «Кодексы чэров», от которых ныне остались жалкие ошметки, были намного более интересным чтением, – начал Стэфан. – Например, один из законов гласил, что лучэр, победивший Князя в честном поединке в Обликах, сам становится Князем, а все наследники погибшего теряют права на престол. «Кодексы» писались в Смутные времена. Первые Князья правили железной рукой, и наглядная демонстрация непобедимости была отличным способом утвердить свою власть среди сильнейших подданных. – К чему твой экскурс в историю, если в 3703 году после ухода Всеединого большую часть этих жестоких правил отменили? – Дело в том, как отменили. Политическая жизнь в Рапгаре тогда была беспокойной, и мэры сменялись быстрее, чем жители успевали запомнить их имена и фамилии. Вы слышали когда-нибудь об Александре Штерне? То-то же, его сместили через три недели после назначения – за день до того, как он подписал решение городского совета, упраздняющее наш закон. Ошибку то ли не заметили, то ли проигнорировали, чтобы не пришлось переголосовывать. Общественность наседала, и дальше тянуть было некуда. – Но ведь Князь тоже подписывает принятые законы, – заметила Бэсс, как только Данте пересказал ей суть. – Он и подписал, как говорится, в трезвом уме и твердой памяти. Однако юриспруденция беспощадна, и без подписи действующего мэра документ не имеет силы. – Жвилья признают результат поединка? – Куда они денутся! На секунду Тиль закрыл лицо руками. Все вокруг него сошли с ума и увлеченно обсуждали, каким бы наиболее изощренным способом одному из них попрощаться с жизнью. Стало по-настоящему страшно, причем не за себя. – Данте, не сходи с ума, это верная смерть! Никому не удавалось победить, за всю историю выжил только один смельчак, да и того потом сгноили в «Сел и Вышел»... Ты же сам говорил, что мучился кошмарами, увидев его Облик. Бэсс, почему ты молчишь? – Извини, Тиль, но он прав. Лучше драться, чем просто сидеть и ждать, пока нас прижмут к ногтю. Даже если шансы исчезающе малы. – Она тихо встала у Данте за спиной и сжала его плечо: – Отдохни, на тебе лица нет. Тот положил руку поверх ее тонких пальцев и заговорил, не оборачиваясь: – Найди чэру эр'Бархен и расскажи ей; пусть организует на завтра все необходимое. Послы, газеты, Арена, конвой магов... Она сама знает. Сознание зацепилось за одно слово: «Завтра?!» Тиль хотел возмутиться такой поспешностью, но Бэсс решительно кивнула, взмахнув рыжим хвостом, и прошелестела юбкой в сторону выхода. Стоило двери закрыться за ней, как в зале похолодало и стало темнее. На самом деле эти события не были связаны: просто солнце уже не светило в высокие окна с витражами и паутинно-тонкими шторами. – Я пришел тогда в палатку не для того, чтобы теперь ты мешал поступать как должно. Голос Данте звучал так, словно тот очень хотел разозлиться, искал в себе гнев, а находил только горечь. – Как будто я был бы в восторге от твоей самоубийственной затеи, не случись той ночи! – Тиль, я не прошу изображать восторг, только поддержать в трудном выборе меньшего из зол. Ему вдруг стало стыдно. Данте всегда хватало сил принять любое его решение, каким бы ошибочным оно ни казалось. Теперь они поменялись местами, и Тиль понял, насколько это было непросто. – Трудном не потому, что меня могут убить, а потому, что даже победа не решит всех проблем, – тихо продолжил Данте. – Армия может пойти против нас, наплевав на замшелые законы. Малозан продолжит наступать, промышленности придется работать сутками на износ. Если кому и повысят жалование, так это гробовщикам. И попробуй потом докажи, что могло быть хуже... Мало того, я сам никогда не узнаю, не вверг ли страну в еще большее кровопролитие, чем то, которое предотвратил. Кто не засомневается, когда число погибших превысит количество лучэров? – На фронте каждую неделю гибнет больше, и не похоже, чтобы кого-то мучила совесть. Он и не заметил, как перешел от негодования по поводу предстоящего поединка к защите Данте от его же сомнений. Оперевшись лбом на ладони, тот закрыл глаза. Видеть таким всегда уверенного в себе лучэра было совершенно невыносимо. – Мой юный друг, ты думаешь, угрызения совести смягчают вину? – Я думаю, что причины поступков не менее важны, чем последствия. – Тиль поднялся, обогнул стол и присел на край. – Твои мотивы мне известны, поэтому я здесь. – Власть меняет, Тиль, причем не в лучшую сторону. Что будешь делать, если результат придется не по нраву? – Вправлю тебе мозги. Хочешь узнать, как именно? Данте вскинул голову и ухмыльнулся: – Пересмешник, тебя не подменили в генштабе? Эта версия мне нравится больше. – Я и так полон сюрпризов. Невинная провокация во имя благой цели удалась на славу. Нужно было только наклониться, чтобы вспомнить вкус его губ, но сделать это днем, без покрова спасительной темноты, оказалось намного сложнее. К тому же за ними следили два не в меру любопытных свидетеля, а в зал в любой момент могли войти... Тиль попросту не успел. Данте первым сбросил одуряющий морок, встал из-за стола, на мгновение очутившись еще ближе, и сказал: – Я должен нанести один малоприятный визит. Не настаиваю, но буду рад, если ты составишь мне компанию. Сомневаться, о ком он говорил, не приходилось. Вскоре оба вышли из лабиринта пышных коридоров и спустились на первый этаж. Вход в подземелья охраняли два обманчиво безоружных мага и два «серых» жандарма с короткоствольными ружьями наперевес. «Лайтнер-600», новейшая разработка для тех случаев, когда не нужна дальнобойность. Все четверо узнали главу временного совета, так что обошлось без обыска. Когда тяжелая металлическая дверь закрылась за спиной, по ушам ударила тишина. Потолочные лампы, густо забранные проволочными сетками, светили тускло и добавляли иллюзорности происходящему. По сравнению с хозяйственными подвалами дворца, о которых ходили легенды, тюрьма была не так уж велика: всего пара десятков камер. Не чета громадине в заливе Череп, где Тиль провел долгие шесть лет. За вторым поворотом у дальней стены изваянием застыл Ио, – непосвященный мог принять его за настоящую статую, поставленную для устрашения. – Хозяин, – приветственно рыкнул амнис, растянув зубастую пасть в подобии улыбки. Он явно изнывал от скуки без «братца» Зефира и возможности размять каменные крылья, но валять дурака в таком месте не смел. – Открой заслонку. Горгулья мигом исполнила команду. Лязгнуло, и в двери одиночной камеры образовалось окно шириной в локоть, загороженное вертикальной решеткой. А за ним... Тиль едва не отпрянул, встретившись взглядом с Князем. Тот стоял за железными прутьями, скрестив на груди могучие руки, закованные в браслеты с Печатями. Его мундир потерял безупречный вид, а подбородок оброс белой щетиной в придачу к усам и бакенбардам. Все это ничуть не приуменьшало древнюю силу, исходившую от чистокровного лучэра, который в триста лет выглядел от силы на сорок пять. – Эр'Налия, наконец-то явился. Я уж думал, ты будешь и дальше трусливо прятаться за спинами магов. – Приветствую вас, Владыка. – Данте держался непринужденно, словно вел светскую беседу со своим ровней. Чего это ему стоило, оставалось только догадываться. – Я здесь только затем, чтобы предложить бой по правилам «Кодексов». Поскольку вы не выглядите удивленным, могу предположить, что вам известно об ошибке с отменой закона. Или не ошибке. Князь довольно прищурил рубиновые глаза: – Давным-давно мой отец говорил, что этот пережиток прошлого еще сослужит мне хорошую службу. В молодости все мы считаем себя умнее родителей, но тут он оказался прав. – Вы будете сражаться? – Нет. Я сразу тебя убью, мальчик. Тиль сглотнул. «Только не показывай слабости», – подумал он, обращаясь то ли к себе, то ли к Данте. Тот склонил голову набок и протянул в излюбленной манере: – Самонадеянность привела вас сюда. Я бы на вашем месте не повторял ту же ошибку. До встречи на Арене завтра в полдень, Владыка. Повинуясь безмолвному приказу, Ио опустил заслонку и снова занял свой пост. Можно было уходить. Свернув за угол, Данте перестал храбриться и будто бы уменьшился в размере. Это не скрылось от взора Тиля, и тот мягко толкнул его спиной в стену, отрезая руками пути к отступлению. – Признай, ты его боишься. – Если кто-нибудь это услышит, мы с тобой не доживем до утра. Хриплый шепот будил жажду, которую больше не удавалось прятать. Стоило ли вообще ее скрывать, когда в зрачках напротив можно было утонуть, раствориться без следа и остатка? Доводы рассудка меркли перед лицом угрозы потерять того, кто казался вечным и уж точно не должен был попасть в Изначальное пламя раньше самого Тиля. – Кто мы друг другу? – спросил он, прижимая лоб ко лбу, покрытому испариной. Сердце гулко стучало где-то в районе горла. – Тебе обязательно нужно название? Горячая ладонь легла на затылок и надавила. Они скорее столкнулись губами, чем поцеловались, – отчаянно и зло, как в последний раз. Потом Тиль совсем утратил самоконтроль и толкнулся языком в приоткрытый рот, попутно раздвигая коленом ноги. Даже через несколько слоев ткани он почувствовал ответное возбуждение, но Данте рвано вздохнул и в два счета вывернулся на свободу. Кое-как пригладил кудри, поправил узел на шейном платке и напомнил о не самой подходящей обстановке. – Веди, я собираюсь взять реванш, – прошептал Тиль со смесью трепета и решимости. Амнисы деликатно молчали. *** С самого утра их ни на минуту не оставляли наедине, лишая возможности перекинуться хотя бы парой слов о том, чего общественности знать не полагалось. На борту гвардейского минного катера, отчалившего от острова Туманов, Тиль почувствовал себя обворованным. Из всех окружающих, кроме Данте, его могла понять только Бэсс. Сейчас она стояла на носу, подставив лицо морскому ветру, и молчала. Четверо людей из экипажа то ли просто были заняты, то ли слишком ее боялись, чтобы указывать, где находиться. Данте, подчеркнуто элегантный и невозмутимый, сидел рядом, почти касаясь плеча. Недо-прикосновение напоминало о прошедшей ночи, когда между ними не было ни одежды, ни правил приличия, ни глупых условностей. Подумать только, всего несколько часов назад этот блистательный лучэр, перед которым робели жандармы, военные и гражданские, отдавался ему со страстью приговоренного к смерти. Сначала Тиль опасался причинить боль. Потом понял, что перед ним далеко не девственник, и потерял голову. Ощущения от толчков в горячую тесноту не походили ни на что из испытанного с женщинами, – впрочем, с ними он предавался более традиционным утехам. К тому же никто из них не приказывал принять Облик перед разрядкой. Мысленно обозвав Данте старым извращенцем, он зачем-то послушался и кончил за считанные секунды, увидев его раскрытым вокруг собственного невидимого члена. Потом помог дойти до края и выругался уже вслух. Понадобилось усилие, что отвлечься от воспоминаний. Шпили Темного уголка остались позади; катер взял курс на юго-восток и прибавил ходу. Данте впервые за всю дорогу нарушил молчание: – Стэфан, вчера я понял, что ничего не знаю об Атрибуте Князя. О нем что-нибудь известно? – Наверняка – нет. Ходят слухи, что он способен читать мысли. С одной стороны, у страха глаза велики, а с другой – чего только не бывает... Тиль цокнул языком: не стоило думать, что хуже быть уже не могло. Разговор погас, едва начавшись, и остаток пути до переполненной лодками Гавани они проделали в тишине, не считая шума парового двигателя. Поймать свободный экипаж удалось лишь чудом. Жители Рапгара стекались отовсюду к Арене бурными ручейками, которые грозили перелиться через край. В этот день контролеры вместо проверки билетов сдерживали желающих попасть на трибуны исполинского сооружения. Для тех, кому не хватит мест, маги планировали показывать зрелище снаружи. Подниматься наверх, в ложу с бордовыми диванами ни Тиль, ни Бэсс не собирались. Они проследовали за Данте на нижнюю трибуну, часть которой была выделена для членов временного совета и послов. Здесь же сидела младшая дочь Князя со сдерживающими Облик и Атрибут браслетами на запястьях. Светловолосую чэру, как и Тиля, избрали удостоверителем. По закону, те подтверждали исход поединка, а в случае проигрыша своего участника получали иммунитет от дальнейших преследований. Ему самому на сохранность шкуры было плевать. Засыпанный пожеланиями удачи, Данте избавился от пиджака и галстука, оставшись в рубашке с жилетом. Было не вполне понятно, зачем это нужно, если сражаться все равно предстояло в Облике. Вскоре все трое вышли по неприметной лесенке на раскаленный полуденным зноем песок и замерли под тысячами взглядов. Людское море зашумело при виде одного из главных действующих лиц долгожданного представления. Анхель презрительно фыркнула. Бэсс мало заботило чужое внимание. Она подошла к Данте, крепко обняла и спрятала лицо на шее; тот обвил ее спину руками, целуя в макушку... Тиль с интересом прислушался к себе: ревности не было. – Хотела бы я драться плечом к плечу с тобой, как раньше, – долетело до него. – Бессилие страшнее всяких когтей и клыков. Прошу, выйди из этого круга живым. Ответ запутался в рыжих волосах. Данте разомкнул объятия, приблизился к нему и коротко прижал к себе – на пару мгновений, дозволенных друзьям. Между ними все уже было сказано. Тем временем, на другой стороне арены появилась высокая фигура в окружении маленьких: Князя спешно освобождали от оков. Данте подмигнул Тилю и недобро ухмыльнулся на ходу: – Начинайте строить гробницу! Конец фразы превратился в рычание, которое слилось ревом толпы. Теперь навстречу противнику шагало свирепое чудовище восьми футов роста, похожее на двуногого льва с крокодильей пастью и длинным крысиным хвостом розового цвета. Золотистый мех сиял на солнце, а мощные лапы оставляли глубокие следы на песке. Облик Данте завораживал до жути. По просьбе коротышки-контролера Бэсс и Тиль поднялись на трибуну – и ахнули, оглянувшись. Их взору предстала невиданная химера белой масти. Передняя часть ее туловища напоминала гиену, чья клыкастая морда еще хранила сходство с лицом Князя, задняя же принадлежала скорпиону. Лохматый монстр в два прыжка преодолел необходимое расстояние и бросился на Данте, стараясь поразить хвостом. Тот увернулся, подгадал момент и ударил лапой наотмашь. После такого «знакомства» они стали кружить, испытывая терпение друг друга. Князь был выше, но перед нападением низко припадал к земле. Снова мелькнуло жало, – к счастью, мимо, – и лучэры сцепились в неразличимый клубок из когтей и зубов. Первым из него кубарем вылетел Данте, заставив Тиля сжать поручень до боли в пальцах. Местами на светлой шкуре выступила кровь, и можно было лишь надеяться, что эти раны – не от ядовитой иглы. Соперники обменялись чередой молниеносных ударов. Князь теснил Данте к краю арены, опережая на шаг, что бы тот ни делал. Неужели действительно читал мысли, и потому считался неодолимым? Это казалось невероятным, ведь способности первых детей Всеединого все же имели предел. У самой стены он прыгнул, вытянувшись в воздухе во весь рост, однако его цель тоже не стояла на месте. Данте скинул Облик и ушел в перекат, а затем опять обратился. Рывок – и гибкий членистый хвост был у него в лапах. На то, чтобы перекусить его, не хватило доли секунды. Химера по-лошадиному брыкнулась скорпионьими конечностями, закованными в шипастый панцирь, и отбросила врага метров на пять. Пока Данте оглушено тряс головой, пытаясь подняться, Князь к нему не спешил: то ли хотел вдоволь наиграться, то ли добивать лежачих было не в его правилах. Но стоило окровавленному золотистому зверю встать, как на него обрушилась новая сокрушительная атака. Краем глаза Тиль увидел, как Бэсс прижала ко рту ладонь. Его мысли метались: будь это кошмарное создание хоть трижды Князем, оно не могло читать мысли. И все же ни одна из уловок Данте не стала для него неожиданностью, кроме разве что пары ударов сзади. Отгадка таилась где-то рядом. Атрибуты большинства лучэров были подобны переразвитым основным чувствам: зрению, слуху, реже – осязанию, обонянию и вкусу. Сам Тиль с даром подражания голосам принадлежал к исключениям. Как создать иллюзию телепатии без телепатии? При этом вашим слабым местом должна остаться спина. Догадавшись, он чуть не расхохотался. Князь буквально читал, но не мысли, а будущие движения. Глазами. От которых его можно было избавить. Тиль никак не мог сообщить об открытии: вмешиваться строго запрещалось. Стэфан бы не докричался, да и слышать чужих амнисов умели многие. Данте уже с трудом двигался, рискуя попасть под удар жалом. Противник подбирался все ближе и наконец поднял его за шею над землей, а затем взвыл от боли в разодранных когтями глазах. Теперь исход поединка был ясен. Из последних сил Данте переломил хвост химеры и направил жало ей в шею. Кровь брызнула на песок. Через минуту косматое чудище замерло и превратилось в израненного лучэра. Все окончилось. Сидевшая на трибуне княжна вскрикнула, закрыв лицо руками. Корона соскользнула с ее коленей и покатилась по проходу незамеченной: амнис Князя перешел к старшей из детей, которой здесь не было. Обратив внимание на арену, Тиль оцепенел. Данте в обычном Облике лежал рядом с трупом и не двигался. С крыши к нему ринулись Ио и Зеф, а значит, он был еще жив. Протолкаться вниз на ватных от волнения ногах оказалось непросто, поэтому первой к раненному подоспела Бэсс, перемахнув через парапет. Тилю же пришлось пустить в ход трость, раздвигая желающих спуститься. Сейчас победитель был едва ли не в большей опасности, чем во время боя: если кто-то его убьет, правопреемника не станет совсем и страна окончательно погрузится в хаос. Шейху бы понравилось. Догадка была верной не до конца. Тиль еле успел встать между друзьями и дулом пистолета. – У вас интересное представление о честном поединке, княжна, – сказал он как можно спокойнее. – Такую победу никто не засчитает. – Зато я отомщу за отца. Отойдите, эр'Картиа, не хочу убивать того, кому и так безвинно испортила жизнь. – Данте значит для меня не меньше, чем для вас – Князь, поэтому добраться до него вы сможете, только убив меня. Если же я умру, вам придется иметь дело с разъяренной Низшей. А потом еще у кого-то из наших соратников сдадут нервы, и все будет насмарку. Отдайте пистолет. Чэра взвизгнула на грани истерики: – Вы предлагаете мне спустить с рук убийство самого близкого существа? Вы, сполна отомстивший за вырванные годы и смерть друга?! В другое время ему бы польстила такая осведомленность бывшей наследницы престола о деталях его биографии. Но не сейчас, когда в паре шагов истекал кровью тот, кто стал для него всем. – Я предлагаю вам повзрослеть. Времена изменились. Вы вольны думать, что нами двигала жажда власти, но это не так, мы бы с радостью сидели дома и поднимали бокалы за здоровье вашего недальновидного отца. Понимаю, сложно поверить в предотвращенную угрозу. Однако без нашего вмешательства всех лучэров утопили бы в крови, и гибель в честном бою стала бы недосягаемой мечтой. Пора слезать с расшатанного трона, пока он не рухнул. Не верите мне – спросите посла республики жвилья: они уже давно выучили этот урок. – Что ж... В мире, в котором вы правы, для меня нет места, – сказала княжна и приставила дуло к виску. – Идиотка! – взвыл Стэфан, чуть не вырвав руку Тиля из плеча. Металл звякнул о металл, и выстрел ушел в небо. Из толпы запоздало вынырнул эр'Хазеппа, обнял-схватил рыдающую лучэру и повел прочь. Оглянувшись, Тиль почувствовал, как гора свалилась у него с плеч. Кудрявая голова Данте покоилась на коленях Бэсс. Он пришел в себя и не был похож на умирающего. На измученного, потерявшего много крови – да, но не умирающего. Такие не вскакивают на ноги, пошатываясь, только бы не проявить слабость на публике. И не отказываются от помощи, рискуя снова упасть. – Чэры, господа и дамы, давайте обойдемся без пышных почестей, неуместных над еще не остывшим... Не успел он договорить, как зрители начали единой волной опускаться на колени. Послы ограничились поклонами, мяурры-гвардейцы напротив церемонно запрокинули головы, открывая шею в знак подчинения. Последней на одно колено изящно присела Бэсс: она явно считала происходящее игрой и улыбалась чему-то, известному им двоим. – Знал бы я, что все так запущено, ни за что бы в это не ввязался. Услышав бормотание, предназначенное только для его ушей, Тиль усмехнулся и принял правила игры. В Рапгаре началась новая эпоха, но с пережитками старой еще придется побороться. А пока испачкать штанину было не такой уж серьезной жертвой.