Ночи под звездами

Жжет в груди. По легким словно проводят ножом, хотя Альтаир не знает, как выглядит это чувство. Кости сдавливает, немного даже приятно — если б не было так страшно. Холодно. Холод обволакивает, тяжелит, утаскивает на дно, в мрачную пучину дум и ужаса. Давит на голову, на глаза, проникает под одежду, под кожу, в кровь, разбавляя алый до слабого бордо. Он боится, он противится из последних сил, хотя кто-то говорил, что дыхание — жизнь. Он борется с инстинктами своего тела до последнего, пока рефлексы не берут верх над разумом и болью. «Скорее бы это закончилось», — проносится в голове. Он не боялся боли, нет; не боялся смерти от удара ножом или взмаха меча. Не боялся разбиться о мостовые или обессилеть от яда. Но он боялся задохнуться. Он не хочет, жмурится, сжимает кулаки, но в итоге делает вдох. В нос с радостью забивается вода, протекает в легкие, леденя нутро, туманя разум, сковывая тело болью и желанием закричать. Из груди вырывается непроизвольный, рефлекторный кашель, предписанный природой; на мгновение становится будто бы легче, и грудь с радостью делает еще один вдох — и вновь наполняется водой, еще полнее, чем прежде. Костям нестерпимо больно, они трещат под напором раскаленных нервов, в глазах вода, в руках вода, в легких вода… Альтаир просыпается в холодном поту. Помутневший взгляд не может различить очертания, голова гудит, в груди все еще жжется. Он понимает, что не дышал все это время, пока ему снился кошмар. С опаской он втягивает ртом воздух — совсем чуть-чуть, чтобы не подавиться. И с облегчением вдыхает, позволяя легким наполниться. Боль отпускает. Он медленно садится, протирает глаза, осматривается. Лунный свет ярко освещает стены бюро. Тени плюща, обвивающего крышу, змеятся по каменной кладке, игриво подрагивая от ветра. Неподалеку успокаивающе журчит фонтанчик; но пока что Альтаир совершенно не хочет думать ни о чем, связанном с водой. Он вновь ложится на спину, подкладывая руки под голову и устремляя взгляд в небо, усеянное мелкими звездами. Говорят, что звезды как-то влияют на человеческую жизнь. Он был далек от различных верований и суеверий, как бы смешно то ни было в его среде. Альтаир привык рассчитывать на себя и себя одного; жизнь с поразительной настойчивостью напоминала ему, что вся эта чепуха — предсказания, пожелания, произнесенные в молитвах просьбы или заклинания — не работает; ты или можешь это сделать, или нет. Никакой магии; никакого вмешательства высших сил. Да и если быть откровенным, ему некогда было рассуждать о метафизических вопросах, хотя даже слова «метафизика» он и не знал. Он целеустремленно шел к своей цели: справиться с любой задачей. Это отнюдь не приравнивалось к словам «любой ценой» — Альтаир прекрасно осознавал их значение. Просто он делал все, чтобы выполнять свою работу чисто и безукоризненно. Но к сожалению, всегда оставались вещи, что были сильнее него. Рефлексы. Инстинкты. Привычки. Гордыня. Страх. Со всеми этими проблемами Альтаир боролся, воевал, пытаясь выиграть сражение, в котором победить невозможно. В каких-то границах он мог останавливать порывы своего тела, продиктованные веками эволюции животного мира, но все же существовала та черта, за пределами коей его власть ослабевала в геометрической прогрессии. Почти все свое время после провала в Храме Соломона он посвятил искоренению гордыни из своей души; однако легкая неприязнь по отношению к нему в глазах братьев не исчезала, свидетельствуя о никчемных успехах юноши. О привычках говорить в целом не приходится: человек их раб, и стоит ему избавиться от одной, как на замену ей появляются две новые. Порой Альтаир задыхался в этой клетке, где его сковывали неотъемлемые частицы человеческой жизни: прошлое, желания, навыки, ограничения тела и разума, греховность. И тогда где-то в глубине, во тьме, начинал проявляться страх, посверкивая, наподобие ночных звезд. Дабы отвлечься от неприятных размышлений, Альтаир поднимается с импровизированной кровати и неслышно ступает под сень закрытой части бюро. Спустя мгновения глаза привыкают к темноте, и он видит в дальнем углу размеренно дышащего рафика. На столе разложена карта, рядом — толстая книга, сшитая вручную. Из-за темноты Альтаир не видит большего, и он подхватывает рукопись, выходя из-под крыши. Лунного света достаточно, чтобы различить витиеватые символы на страницах. Устраиваясь поудобнее, Альтаир открывает книгу в самом начале, дабы понять, что это. — — - Он уходит раньше, чем просыпается рафик — Альтаир совершенно не хочет натыкаться на неприветливый взгляд темных глаз. Он возвращает книгу на место, натягивает капюшон и, подобно тени орла, плавно выскальзывает из пут здания. Солнце стоит над шумным и пестрым городом, безмолвно одаряя светом. Альтаир, словно кот, мелькает среди прохожих, огибает посты тамплиеров и ускоряет шаг при виде попрошаек. Сегодня он должен провести расследование, а не создавать волнения. С наступлением тьмы жизнь замерла. Она не исчезла: тамплиеры все так же сновали по узким улицам, бандиты собирались группами в тупиках, редкие прохожие торопливо шагали в сторону дома. Понимая, что ночью он вряд ли что сможет найти, Альтаир вернулся в бюро. Вернулся, чтобы вновь окунуться в свой самый страшный кошмар. На этот раз его спасает хлопанье крыльев. Он резко открывает глаза и видит на крыше птицу. Он может различить только ее силуэт и яркие хищные глаза, смотрящие на него с насмешкой. Он хмурится и кидает в сеть подушкой. Птица с криком улетает. Альтаир садится, разматывая ткань, обернувшуюся вокруг его шеи, пока он беспокойно метался во сне. Ему редко снятся сны. Он привык засыпать и просыпаться без единой мысли в голове, прекрасно зная, что ночь — время сожалений, раздумий, печалей и тоски. У убийцы нет прав на эти чувства. Он вновь ступает во тьму бюро, и на этот раз рафик не спит. Он встречает Альтаира безразличным взглядом, с малой толикой раздражения. — У тебя не найдется дурман? — спрашивает он, пересиливая желание натянуть капюшон на голову. — Ты встанешь с тяжелой головой. Я должен заботиться о твоей продуктивности, чтобы избавиться от твоего присутствия как можно скорее. Альтаир сдерживает тяжелый вздох, выходит из-под крыши и ложится обратно на ткани. Когда он все же проваливается в слабую дрему, сквозь пелену тьмы он чувствует легкий запах курящихся трав, доносящийся из бюро, и на губах его мелькает едва заметная улыбка. — — - Цель оказалась довольно неосторожной, на руку ассасинам: письма было легко выкрасть, глашатаи сдавались после нескольких ударов, а информаторы щедро делились данными за условную плату. Спустя два дня Альтаир знал все о своей жертве и готовил смертоносную ловушку неаккуратному тамплиеру. — И каковы твои дальнейшие действия? — скучающим голосом поинтересовался рафик, заполняя книгу. — Завтра в полдень он произнесет речь перед стражей, а после собирается покинуть дворец и город с многочисленной свитой. Легче всего будет напасть на него, пока он еще в городе, но не во дворце — там слишком много охраны, поднимется шум, и отступление может стать серьезной проблемой. Искать же его за пределами крепостных стен — муторно и неудобно. Одинокого всадника заметят за сотни миль. — Тебе известен его точный маршрут? — с явным желанием уколоть. — В пределах допустимых отклонений, — безразлично пожал плечами Альтаир. — Дворец, квартал регента, центральный базар, бедняцкий район и ворота. — Заберешь утром перо с моего стола, — рафик махнул рукой и переключил свое внимание на рукопись. — Не пожелаешь мне удачи, Малик? — рискнул спросить Альтаир после нескольких секунд молчания. Тот поднял на него тяжелый взгляд. — Тебе она ни к чему, — отрезал он. — Ты сам это всегда твердил. — Однако меня заинтересовала книга, что я недавно позаимствовал из твоей библиотеки. — Ты брал мои книги? — Они не только твои, брат. Малик стерпел последние слова. — И с каких пор ты читаешь? — Книга — хороший способ отвлечься от… чего-либо еще. Рафик непонимающе выгнул бровь, и это выглядело немного комично в сочетании с его хмурым выражением лица. — А как давно ты увлекаешься астрологией? Я всегда считал тебя рациональным и не склонным воспринимать всерьез россказни о влиянии состояния природы на внутренний мир человека. — Значит, мы плохо друг друга знаем, — попытался Малик оборвать диалог, но Альтаир не дал ему этого сделать: — Тогда я бы желал узнать тебя лучше. — Умерь свои желания и выйди вон. Альтаир еще несколько мгновений постоял, в надежде, что собеседник изменит свое решение; не дождавшись чуда, он развернулся и вышел. «Ты либо можешь это сделать, либо нет». Внутри груди теплилось робкое ожидание, что хотя бы сейчас кошмар отпустит его, ведь ему было необходимо восполнить силы; он, конечно, и так бы справился — он проходил различные тренировки и был способен на многое. Однако в удачу он, как верно подметил рафик, не верил; следовательно, все зависело от него одного. Но стоило ему потерять контроль над разумом, как из морских пучин вылезло вызывающее ужас подсознание, хранящее в себе кровь убитых, крики раненых, слезы потерянных. Оно захлестнуло Альтаира, не давая дышать, топя в болоте страхов и утрат; прутьями решетки были привычки и рефлексы, а всеобъемлющим океаном, безжалостно отнимавшим жизнь, самым опасным убийцей — сама смерть, что юноша нес в своих руках. Его ладони, не знавшие пощады, не могли спасти его; глаза, привыкшие видеть кровь, застилало алым; а в легких плескался яд. Он проснулся от удара; безвредного, но болезненного, по щеке. Над ним стоял рафик, и тень от его силуэта падала на лицо Альтаира. — Ты задыхался во сне, — заметил Малик. — Почему ты не спишь? — просипел Альтаир и закашлялся, чувствуя желание смочить горло водой. Когда он напился из фонтана, Малик показал ему своей единственной рукой в небо. — Наблюдаю. Убийца поднял голову. От изучения ночного неба его отвлек шорох поблизости: Малик сел рядом. — И давно тебе снятся кошмары? — поинтересовался он, и в голосе его не было ни неприязни, ни злорадства, ни сочувствия. — Несколько дней, — Альтаир откинулся на стену, запрокинув голову и прикрыв глаза. — Жертвы? Тамплиеры? — Вода. Малик замолчал, зная о давнем страхе своего некогда близкого друга. — Говорят, некоторые фобии связаны с тем, как мы умерли в прошлых жизнях. — Я не верю в переселение душ. — Я знаю. — По твоей версии, я утонул? — сделал все же Альтаир словесный шаг навстречу. Малик кивнул. — А что тогда случилось с тобой? — Почему ты спрашиваешь? — Если души существуют и могут перерождаться, мне кажется, мы с тобой знакомы множество жизней назад. Альтаир неслышно усмехнулся замешательству собеседника. — Тогда я вытащил твое тело из воды и похоронил, — осторожно произнес Малик. — А потом молился, чтобы небеса приняли тебя как своего лучшего сына. — Слишком грустно. — Ты сам начал этот разговор. — Расскажи мне лучше о звездах. Малик вздохнул: — Что именно ты хочешь услышать? — Я знаю, как ориентироваться по ним, но никогда не трудился запоминать названия и созвездия. Что это за звезда? — Альтаир ткнул пальцем в небо, но вскоре догадался ее описать. — Яркая, возле нее еще две поменьше. — Если я верно понял тебя, это Парящий Орел, из созвездия Орла. — Вау, — удивился Альтаир. — Это же мое имя. И как я это упустил? — Ты всегда плохо слушаешь, — беззлобно отметил Малик, и на губах со шрамом мелькнула улыбка. — Она считается одной из самых ярких звезд. Рядом с ней — Таразед и Денеб-эль-Окаб. Малик качнулся в сторону Альтаира, сидящего рядом, прикоснувшись к его плечу и наклонив голову ближе, чтобы примерно понимать, как видит звездное небо собеседник. Альтаир замер, растерянный подобным жестом. Рафик вскинул руку и несколько раз вычертил линии в небе: — Это созвездие Орла, видишь? Рядом, — его рука сместилась, — созвездие Стрелы, пущенной Стрельцом, и Дельфина, что помогал Посейдону, греческому божеству океанов. Малик вырисовывал фигуры в воздухе, указывая в небо. Альтаир следил, но не запоминал, погрузившись в приятное чувство, что сейчас захватило его. — Может, теперь запомнишь, — рафик отодвинулся, принимая прежнее положение. — А есть звезда с твоим именем? — Не думаю. — Можем назвать какую-нибудь. Им все равно, как люди их называют. — Как знать. — Ты стал таким суеверным после работы здесь? — Я ухожу, — Малик начал подниматься, но Альтаир успел перехватить его руку. — Останься. Рафик долгое время всматривался в его глаза, прежде чем сдался и откинулся обратно на стену. Альтаир сел ближе и прислонил голову к чужому плечу, продолжая смотреть на небо: — Смотри, мы можем назвать звезду справа от Орла Маликом. — Великолепная идея, — с неприкрытым сарказмом. — А звезду слева — Кадаром. Малик промолчал. — Так мы будем всегда рядом, — закончил Альтаир и повернул голову, ища чужой взгляд. — Зачем тебе это? — Я хочу. — Если нареченные нашими именами звезды успокоят тебя и позволят мне реже видеть твою наглую физиономию, я согласен. Альтаир тихо засмеялся: — Ну нет, я предпочту видеть живого и ядовитого Малика, нежели искать в небе эти шайтановы блестяшки. — Наши желания перечат друг другу. — Ага, — Альтаир прикрыл глаза, устраиваясь чуть удобнее, чтобы наконец отпустить разум и уснуть. Спустя какое-то время Малик зароется носом в его волосах, наслаждаясь тишиной и покоем, и возьмет друга за руку, чтобы тот твердо знал даже во сне: они всегда рядом.

3.2.18