Папа, папа, посмотри: я больной ублюдок

Папа, папа, посмотри: я больной ублюдок, я бастард, жажду крови — получаю ее на блюде. У людей от меня стынет кровь и волосы дыбом, но они на дыбе, и мне ну совсем не стыдно. А мои глаза — тонкий лед, отраженье смерти, улыбаясь, я им пою: «Будет больно, верьте», и, конечно, верят — я ж Болтон, надежный парень, я больной, но мозги никогда никому не парил. Я же искренний, я живой, настоящий мальчик, но я соткан из боли игрушки твоей вчерашней: только боль и глаза — вот и весь твой родной сынишка… Я бы мог быть нормальным? Нет, замечтался слишком. Твое стылое семя упало в живую почву — я пророс, проклинаемый всеми и днем и ночью, я раскинул ветви, зажав среди них кинжалы — я явился миру с криком «Не ожидали?!» Я пытался любить, но любовь — это острый ножик, он засел под лопаткой, как в самых надежных ножнах, рукоять из спины торчит, обагренной кровью — и торчит не одна. Мне даже уже не больно. Ты целуешь, жарко, а кто-то в ответ кусает, и я понял еще тогда, что мне так не надо: тут кусаю я, я играю на тонкой коже, и вот я нашел инструмент, с кем мы так похожи. Он звенит, как струна, в бесконечной симфонии боли, раскрываясь навстречу, выдавая мне все пароли. У людей от меня стынет кровь, да и черт бы с ними — я и сам человек, может, меньше, чем вполовину. Человеческая любовь душновата, терпка. У меня есть мой пес. Я его обнимаю. Крепко.