It just happened

      Луи в последний раз проводит языком по липким губам и снова погружает в рот головку чупа-чупса.       Господи, сколько он уже не пробовал эту сладость! Если даже он и покупал его, стоило прийти домой и вытащить вкусняшку из сумки, как к нему подбегали младшие и, сбив его своими маленькими тельцами, отбирали из его рук палочку, и начиналась Великая Война Семьи Томлинсон-Дикин, в которой, увы, Луи всегда являлся первым проигравшим.       Поэтому не стоит его судить за все те звуки безграничного счастья, удовольствия и наслаждения, что он издавал, наконец сняв яркую упаковочную бумагу с леденца.       Так к тому же он был со вкусом вишни, оставляя после себя гамму кисло-сладкого вкуса. Ещё немного, и у него закатятся глаза от этого вкуса и чувства того, что он может со спокойной душой окунуться в детство.       — Ох, прости, что так долго, Лу, не думал, что мама заставит меня сбегать в маг-       Только что зашедший в комнату Гарри, при этом хлопнувший дверью, — Луи даже вздрагивает от неожиданности (он всегда удивляется мягкой походке друга по лестнице, хотя большее количество времени он походит на очень неуклюжего и оттого милого котёнка) — останавливается и на этот раз с этими невероятно большими глазами и приоткрытым ртом точно был похож на оленя. Серьёзно. Луи видел сотни картинок оленей, так что да. Возможно, в какой-то из своих предыдущих жизней Гарри был олененком. Быть может, его звали Бэмби.       О, Боже, он вспомнил, что любимый мультфильм Гарри в детстве (а может, даже сейчас) был как раз про него.       Луи правда старается не расхохотаться. Честно. Он держится из последних сил, но, вытащив чупа-чупс дрожащими пальцами изо рта, тут же начинает смеяться. Его щеки заметно окрашиваются в розовый цвет от того, как сильно он это делает.       Гарри хмурится и все же закрывает дверь, заходя в комнату. Его взгляд мечется от так и не тронутых конспектов к другу и становится все более обеспокоенным, ведь тот, казалось, даже не думает останавливаться.       — Б-боже-е, Харри-и-и!.. — всхлипывает Луи. Его живот нещадно болит, пальцы трясутся, как и маленький шарик сладости, зажатый между ними; но смешинка всё никак не уходит. — Твое лицо!       Гарри с грохотом опускается на пол напротив шатена, направив свой взгляд туда, где валяются тетрадки, скомканные листочки, ручки и тарелка с печеньем.       — Что с ним опять не так? — бубнит он, наклоняя голову, но смотря исподлобья, как растягиваются малиновые губы друга. Они такие блестящие и яркие, что Гарри в который раз тяжело сглатывает, снова отводя взгляд вниз.       — Гарри, оно замечательное, поверь мне, просто... — Луи прикрывает рот рукой, вспомнив то самое выражение лица, что часто появляется на лице друга, когда тот растерян, — просто ты такой милый.       — В этой комнате милый не я, а кое-кто другой, Луи, - бормочет Гарри и тут же распахивает глаза, надеясь, что Томлинсон не расслышал его слов. Однако, как только он поворачивает голову в его сторону, из его рта вырывается разочарованный вздох: щечки шатена покрываются еле заметной розоватой краской, из-за чего тот кажется еще прекрасней.       — Я не милый...       — Даже то, как ты это говоришь, мило, — Луи встает на четвереньки, перед этим сунув лакомство меж губ, и его колени касаются листов тетради. Одной рукой он тыкает в нос Гарри, а тот, даже если бы мог, не захотел уворачиваться.       — Ауч, — Стайлс дёргается и начинает потирать покалывающее место, — ты что творишь?       Луи улыбается, перемещая палочку в другой конец рта (и нет, что вы, Гарри не следит за этим) и немного прищуриваясь.       — Ничего, — звук приглушен из-за леденца, чей блеск заметен в приоткрытых губах. И, ладно, Гарри пялится.       Какого хрена вообще Гарри решил пригласить Луи позаниматься? Хотя нет, маленькая поправочка, какого хрена Томлинсон принёс с собой чупа-чупс? Это незаконно. Определённо, где-то должно быть записано, что ему запрещено покупать леденцы, бессовестно открывать их и использовать при людях. Иначе некоторые не ручаются за свои действия.       Видимо, брюнет слишком долго и пристально глядел на губы Луи, что тот хмурится (о, Боже, нет, теперь он уверен, что это самая милая вещь на планете — то, как шатен изгибает свои бровки, как его взгляд становится колким).       — Хей, это мой чупа-чупс! Знал бы ты, как я его давно не сосал, так что не смей смотреть на него таким плотоядным взглядом, кудряшка!       Гарри сдавленно стонет, прикрывая глаза от сильных ощущений.       Просто... Луи вообще понимает, что творит? Нет, ему не только запрещено сосать леденцы, ему открывать рот нельзя. Потому что дурак не понимает, что несёт, и как это действует на Гарри. А на него, вообще-то, ещё как действует! Даже очень! Он может предоставить весомые доказательства, очень весомые и твердые.       Он немного сдвигается, чтобы бугорок на спортивных штанах был не так сильно заметен. Но всё тщетно, ведь Гарри поднимает взгляд на парня в тот момент, когда Луи перекатывает шарик за щеку, так, что теперь тот отчетливо выделяется под кожей.       Черт бы побрал этого Томлинсона.       Гарри больше не может.       Ведь Луи делал такое не только сегодня. Он всегда говорит что-то непринужденное (для него самого), а вот у Стайлса потом весь день горят кончики ушей, а в голове мелькают интересные картинки; или надевает слишком узкие джинсы или короткие шортики, открывающие отличный вид на округлые идеальные ягодицы, о которых мечтает каждая вторая девушка. Или о которых мечтает Гарри, рано утром касаясь себя, чтобы сбросить напряжение.       Казалось, Луи всегда заставлял что-то трепетать внутри Стайлса. С самого детства он шёл не к остальным ребятам, даже не к девочкам, что всегда звали его для игры в семью, а к мальчику, что своей лёгкой улыбкой напоминал ему солнышко. И Гарри, как цветок, начал тянуться к нему.       Они начали дружить и никогда не расставались. (Хотя Гарри помнит, как однажды Луи отвезли к бабушке в другой город, и ему было очень-очень грустно, но они разговаривали с Лу по телефону, вот только от этого становилось только хуже; и только когда шатен наконец вернулся спустя два дня — Гарри казалось, что прошло намного, намного больше — Стайлс вздохнул спокойно, кружась с другом около крыльца в объятиях).       И только в средней школе Гарри понял, что хочет не просто дружить.       Это произошло совершенно неожиданно. Он проснулся ночью среди мокрых простыней, чувствуя, как по его лбу стекает пот, а в трусах до противного влажно и липко. Обычное дело, когда ты подросток, но в этот раз было кое-что не так. Ему снилась не блондинка с параллели и даже не Митч, с которым он сидел на музыке, а Луи. Лучший друг, понимаете? Он не смог сомкнуть глаз до утра. Ему хотелось выйти из дома, зайти в парк, где в такое время никого, и кричать так громко, как он только может. Однако он смотрел в потолок, пытаясь восстановить дыхание и забыть то, что навсегда теперь будет выжжено на его сетчатке — лежащий под ним шатен, чьи очки съехали, футболка задралась, руки расположились на плечах брюнета, а ниже... ниже было то, из-за чего ему приходилось каждый раз сглатывать и молить о прощении. И одно только это маленькое воспоминание заставляло его зажмуривать глаза и шептать одними лишь губами извинения.       На следующий день он боялся не то что говорить с Луи, но и смотреть тому в глаза! Гарри надеялся, что это быстро пройдёт, что это всего лишь гормоны, но ни через день, ни через неделю, ни через месяц, ни через четыре года ничего не изменилось.       Ему все так же хочется касаться по-девичьи нежной кожи, ощутить губы Луи на своих губах, и руки шатена на себе, а свои — на нем.       Тогда это был словно удар по голове. Он никак не понимал что, как и почему. Что подумает семья, друзья, Луи, узнав, что он полюбил своего лучшего друга с песочницы? Почему, просто почему?       И Гарри был уверен, что это не просто влечение и жажда прикосновений в сексуальном плане. Да, он пытался вдохнуть побольше воздуха после оглушительного оргазма, продолжая держать влажную от его спермы забытую футболку Луи. (Парню же он сказал, что тот ее не оставлял, может, она все-таки затерялась где-то в комнате Томлинсона, пока та на самом деле лежала под его кроватью.) Но еще хуже было, когда Луи улыбался ему, по-своему, не как другие, а мягко-мягко, так, как умеет только он; или когда они валялись на кровати, смотря новую часть Мстителей, едва соприкасаясь друг с другом. Но даже этого Гарри хватало, чтобы его сердце стучало намного быстрее, а в горле пересыхало. В приглушенном свете монитора его глаза словно меняли цвет: становились волшебней и глубже, интимней, если это возможно. И Стайлс мог смотреть на него еще долго, забывая о разворачивающихся на экране событиях. Благо Луи обычно тащился по фильму, поэтому не замечал, как чужой взгляд скользил по его лицу.       Вот только он знал одно — Луи не должен узнать об этой влюбленности. Ни в коем случае.       И уже четыре года он пытается смотреть на шатена, как на друга. И это у него отлично получается, кроме тех моментов, когда тот своими невинными жестами дружбы сбивает Гарри с толку.       Но почему именно сейчас, когда Луи просто ест леденец, у него рвет крышу? Ведь раньше они даже спали в одной кровати, их лица были так близко, а Луи обхватывал лодыжками его ногу, и Гарри мог смотреть на эти реснички, что немного выжжены на кончиках солнцем. И это было самое смущающее по мнению Стайлса, ведь Луи ни разу не подловил его на этом.       И вот сейчас. Кто бы знал, что именно налитые бордово-красным цветом сладкие губы сломают последнюю стену в его сердце и позволят именно ему управлять телом, а не мозгу, который где-то вдалеке вопит о том, какую ошибку он совершает.       Гарри хватает запястья шатена и поднимает руки Томлинсона над его головой. Луи выдыхает, когда резко опускается на пол под тяжестью чужого тела. Его грудь тяжело вздымается.       — Г-Гарри? — нервная улыбка озаряет его лицо. Он смотрит на Стайлса с непониманием, чей взгляд, казалось, одновременно бешеный и ранимый. Не хотелось бы сейчас начинать шуточный бой, что, скорее всего, перерастет в вечер и ночь очередных просмотров случайных роликов на ютубе и недоделанной домашки.       Гарри облизывает губы, мысленно коря себя и за это действие, и за все последующие. А вообще... Это Луи виноват!       Гарри наклоняется к лицу парня, чувствуя под своими пальцами ускорившийся ритм пульса. Он прикрывает веки, осторожно касаясь губами чужих, но таких родных, изящных, а сейчас до невероятного сладких. Он сильнее прижимается к телу под ним, чуть раскрывая рот, и Луи неосознанно делает то же самое. Мысль о том, что Луи не сопротивляется, не кричит и не дёргается, успевает проскользнуть в его сознании, но другая, более значимая, тут же занимает её место.       Он. Целует. Луи.       Гарри тут же отрывается от него, опуская голову на плечо Томлинсона. Он чувствует свои пылающие щеки и влажность губ. Боже, его сердце так сильно стучит, что это даже приносит боль. Даже обычное прикосновение губ заставляет фейерверки в его голове взрываться разом, да с такой силой и частотой, с таким шумом, что это оглушает. Он оглушен Луи.       Чёрт, Луи.       Гарри жмурится, боясь того, что может сделать парень. Хотя тот не оттолкнул его с самого начала, даже можно сказать... как бы ответил на поцелуй? Да нет, не может такого быть. Это ведь невозможно, так? Только в фильмах и книгах можно добиться взаимности от того, кого любишь очень и очень долго, он это уже понял, и ему не хочется снова разочаровываться и утыкаться в мокрую подушку. Ему не хочется терять эти доверительные дружественные отношения, которые он мигом разрушил, давая чувствам волю.       Гарри с осторожностью приподнимает голову и опускает взгляд на друга. Во рту пересыхает от той картины, что он видит перед собой: с чуть прикрытыми веками, трепещущими ресницами, полным разочарования и негодования взглядом, Луи прикусывает свои и так алые губки, уставившись глазами в потолок.       — Ещё, — выдыхает Томлинсон, покрываясь слегка розовым румянцем и отводя взгляд в сторону.       Если бы Гарри не был так близко к нему, то ни за что бы не услышал и не увидел этих перемен. Хотя ему сейчас плевать на все остальное. Ведь Луи не возражает и, быть может, его чувства взаимны.       — Ты... Ты уверен? — шепчет одними губами Гарри, осторожно касаясь кончиком носа мягкой щеки Луи, опаляя нежную кожу шеи разгоряченным дыханием.       Томлинсон без раздумий кивает, поворачивая голову и осторожно касаясь уголка чужих губ своими. Легко и непринуждённо, он, казалось, даже не заметил метаний и безграничной радости Гарри. Брюнет, приподнявшись на локтях, снова целует парня, в этот раз сильнее сминая его губки, что блестят, как рубины. Да, боже, весь Луи был сплошной драгоценностью: глаза-лазуриты, губы-рубины, кожа в лунном свете переливалась, словно жемчуг; и, знаете, он бы стоил намного дороже всяких там бриллиантов, чья значимость меркнет перед шатеном.       Стайлс чувствует, как трепещут ресницы парня, с какой силой он сжимает в своих пальцах его футболку, притягивая ближе, что даже становится больно, но Гарри не хочет отрываться от сладких — в прямом смысле — губ. Это похоже на мечту, Луи - мечта.       К неожиданности Гарри именно Томлинсон прекращает поцелуй и поднимает взгляд на него.       — Не мог бы ты, — он в неуверенности (или же смущённости?) прикусывает губу, и взгляд Стайлса тут же перемещается туда, и ему физически приносит удовольствие то, как впиваются острые зубки в нижнюю, особенно, от знания того, что он сам делал то же самое пару секунд назад и, Боже-Боже-Боже, если это сон, он не хочет просыпаться.       — Да?.. — машинально спрашивает он, не отрываясь от зрелища. А кто бы смог оторваться от этого? Да никто, кроме Гарри, потому что теперь он никого и ни за что не подпустит к этому дерзкому и одновременно смущающемуся из-за всего парню.       — Можешь ли, — снова начинает Луи, всё сильнее покрываясь румянцем, но потом по каким-то причинам с решимостью смотрит на Гарри и выпаливает: — С языком. Поцелуй меня с языком.       И, Боже, кто такой Гарри, чтобы отказать?..       Он снова припадает к шатену, только в этот раз проведя кончиком языка по губам, делая их еще более влажными. Луи приоткрывает рот, и Гарри медленно пользуется этим, проходясь сначала по нёбу, отчего Луи мило хихикает, (о, Боже, он уже устал распадаться на сотни звездочек от милых маленьких вещей, что делает Томлинсон) и сжимает парня между своих бедер, потом уже дотрагиваясь до самого главного.       Луи всхлипывает, сильнее сжимая чужую футболку в пальчиках, когда чувствует невесомое прикосновение к своему языку. В первые секунды он слегка недоумевает, потому что это скользко, почти противно, слишком мокро, и в его голове мелькают сотни картинок из фильмов, где главные герои начинают целоваться, позабыв обо всем вокруг, в такие моменты он обычно отворачивался (он "находил" вещи поважнее, например, то же плетение косичек у Гарри, ведь он крутой парень, а крутые парни не отворачиваются в смущении от экрана телевизора, когда там милуются, да). А потом... Потом он скользит взглядом выше, смотря прямо в глаза Гарри, который с такой нежностью и трепетом целует его, стараясь быть аккуратным, который пытается не наваливаться на него всем своим весом, который... просто Гарри, с которым он провёл много времени под боком. Гарри, который сделает все, что угодно, только бы ему было хорошо.       И Луи тихо стонет, расслабленно прикрывая глаза и неумело отвечая на поцелуй, потому что это чувствуется не просто хорошо, а прекрасно. Ведь это Гарри. Наверное, этот парень владеет магией (как он мог не рассказать ему о таком, еще друг называется!) или чем-то ещё, раз у него каждый раз получается изменить мнение Луи насчёт чего-то. Например, когда Луи ненавидел мятные рождественские пряники, а Гарри тоннами их поедал, заставляя и друга их пробовать; и почему-то смотреть на счастливого Стайлса в свете цветной гирлянды и жевать приторно сладкую печеньку уже не казалось чем-то отвратительным и ужасным. Волшебным.       Луи выныривает из своих догадок, когда чувствует, что больше нет нежных касаний в его рту и что длинные кудряшки больше не щекочут его шею. Он, боясь, приоткрывает глаза, надеясь увидеть напротив ласковый взгляд и улыбку, но уж точно не белый потолок. Его брови тут же сдвигаются, выказывая все его недоумение.       Он пытается держаться, но внутри него целая буря эмоций. Почему Гарри остановился? Из-за его неопытности? Или... того, что он немного... пухленький в некоторых местах? Ну да, у него есть довольно заметный животик, от которого он бессчетное количество раз пытался избавиться, немного округлые бедра (что остается загадкой даже для его матери), и, самое ужасное и противное, его задница. Она все время привлекала повышенное внимание к себе (а следовательно, и к нему самому), и это было невыносимо: это были либо оскорбления, либо приставания.       В общем, Луи имел некоторые довольно мягкие места на своем теле. И, вероятно ("определенно точно, стопроцентно, без всяких сомнений"), именно это стало причиной того, что Гарри стало отвратительно целовать его. Луи бы тоже перестал, будь на его месте. Но Стайлс же сам впихивал ему булочки, сам заказывал еду или убегал на кухню, а потом возвращался с полными едой руками, стоило ему только заикнуться о том, что немного голоден.       Луи несколько раз моргает, пытаясь избавиться от нежеланного жжения в глазах. Его нижняя губа дрожит, поэтому он просто прикусывает ее. Сколько раз он представлял себе, как это могло бы случиться, но сейчас, когда, чёрт побери, это действительно произошло, ему так хочется спрятаться, например, закутавшись в одеяло на кровати по самую голову, и уснуть. А на следующий день забыть то, что Гарри поцеловал его.       Луи чуть приоткрывает глаза и медленно приподнимается на руках. Гарри сидит перед ним, опустив голову и зарывшись руками в кудряшки. Луи сдвигает к себе ноги, нечаянно задевая носком колено брюнета. Гарри незамедлительно отнимает руки от волос и устремляет взгляд на недоумевающего парня. И, пускай Луи был без очков, но он видел, что в его глазах мелькнула паника, грусть и... страх?       — Гарри? — очень тихо произносит он, однако в наступившей тишине комнаты, его голос был хорошо слышен. Кажется впервые в жизни Луи не знал, что ему нужно делать. Как ему себя вести, что говорить. После поцелуя. После "этого".       — Прости, что... перестал? — мямлит Гарри, продолжая блуждать взглядом по телу шатена.       Он с жадностью, словно в последний раз, рассматривает взъерошенные волосы, словно карамель, искрящиеся глаза в обрамлении пушистых ресниц, губы (ему всё ещё тяжело поверить, что несколько секунд назад он касался этой сладости), опускаясь ниже и ниже. Изящные ключицы, выглядывающие из-под верха его, Гарри, футболки, которую Луи без стыда присвоил себе; мягкие бедра (это он успел ощутить, когда они осторожно обхватывали его талию — о, Боже мой — совсем недавно), тонкие лодыжки и миниатюрные ножки — всё было таким давно знакомым, но всё равно притягивало взгляд и заставляло восхищаться.       Луи смущается и прижимает колени к груди сильнее, когда замечает, как парень его рассматривает. Гарри чуть усмехается. Луи выглядит сейчас таким хрупким, таким нежным и мягким, и это совершенно не похоже на того Луи, с которым... И до Гарри доходит, что Луи и правда такой. С ним так и нужно. Аккуратно и тепло. Он даже не целовался толком. Не касался в этом смысле. Не... Гарри не может...       Видимо, Томлинсон замечает метания парня, поэтому придвигается ближе к нему, касаясь побледневшей щеки. Он чуть улыбается, и Гарри словно влюбляется снова, как в первый раз. Хотя он уже и не помнит, как это случилось и когда.       Это просто случилось.       — Всё в порядке, придурок, — шатен чуть склоняет голову на бок, смотря прямо в темную зелень, — п-просто немного удивлен. И... ну... мне как бы понравилось? Это здорово, и... было бы круто, если бы это повторилось.       Брюнет в шоке распахивает глаза, неверяще обводя взглядом смущенного друга, вперившегося взглядом в свои коленки. Сколько он этого ждал, сколько раз представлял, как мог бы отреагировать Луи на то или иное действие, и все сводилось к тому, что Гарри кончал в свой кулак или закутывался в одеяло, уткнувшись носом в стену и не желая ни с кем говорить.       — Ты сейчас серьёзно? — только и может выдавить из себя Гарри, шумно вдыхая через рот. Его словно лихорадит, в животе покалывает от нетерпения.       Ну, сами посудите. Любить (да, он не побоится столь важного слова) своего лучшего друга четыре года, не надеясь на взаимность, а потом - бац! - и этот друг не против того, что тот поцеловал его без предупреждения? Казалось бы, мечта каждого пятого, кто влюблён в того, в кого не следовало бы. Казалось бы, он должен радоваться, должен "быть на седьмом небе", но ему страшно.       Банально. Просто. Страшно.       Сколько лет они знают друг друга, сколько ночей они провели друг у друга, сколько воспоминаний и моментов, в которых главным составляющим была дружба, и уж точно не любовь. Ну, хотя бы у одного из них, по мнению Гарри. И он так к этому привык. Это уже стало чем-то обыденным, когда после целого дня, проведенного с Луи, что вёл себя иногда, быть может, резко, нагло, даже эгоистично, но все равно по-детски мило и очаровательно (ему всё, связанное с Луи, казалось очаровательным; не вините его, просто он влюблён), что заставляло в его груди разрастаться и гореть, он заваливался в гей-клуб на окраине города и, подцепив какого-нибудь шатена с голубыми глазами, уносился в сторону туалетов, при этом не получая никакой разрядки, ведь никто из этих парней не мог принести желанного удовольствия. Это стало привычкой — запираться в ванной комнате, когда за стенкой Луи делает домашнее задание. Это стало привычкой — прикусывать костяшки пальцев, чтобы Луи ненароком ничего не услышал.       Это стало привычкой — любить того, кто не любил его.       А сейчас?       Луи любит его. Луи влюблен в него. Ну, всё вело именно к этой мысли. Ведь... если бы не любил, не имел хоть какие-нибудь чувства, то и не отвечал бы, оттолкнул бы и наорал, как и следовало бы?       То, к чему он так привык, рушилось.       Он ощущает легкое прикосновение руки к щеке, почти невесомое, но такое нежное, что Гарри кладет свою ладонь поверх чужой, маленькой и аккуратной, прикрывая глаза.       — Конечно, серьёзно, — так же тихо смеётся Томлинсон, не желая портить воцарившуюся атмосферу уюта и уединения.       — То есть, ты не будешь против, — Гарри убирает маленькую ладошку от себя и проводит большим пальцем по линии челюсти парня, останавливаясь на подбородке и присаживаясь ближе, — если я сделаю так? — он гладит нежную кожу, тяжело дыша, ведь, Господи, Луи так близко.       Луи прикусывает губу. Он, и против того, что делает/скажет/предложит/прикажет Гарри? Смешно.       — Нет, — произносит одними губами, и рука опускается ниже, скользя по разгоряченной коже, заставляя покрываться мурашками от легкой щекотки. Гарри обводит пальцами нервно дёргающийся кадык, и Луи не сдерживает рваного вздоха, сглатывая.       — И даже так? — брюнет наклоняется, и скользит губами по тому месту, где остановился, отчего Луи заметно дрожит, хватаясь за чужие плечи. Его губы всё ещё немного влажные и тёплые, и их хочется банально чувствовать, например, всегда.       Гарри усаживается между его ног, присасываясь губами сильнее и обводя языком чувствительное место. Он чуть наклоняется вперед и медленно укладывает Луи на пол. Да, пускай кровать и находится в паре метрах от них, но кто будет задумываться о таких мелочах, когда ты держишь в руках весь свой мир? Да и то, что в любой момент в комнату могут ворваться его мать или сестра, совсем не заботит Гарри, пока кое-кто более важный в данный момент подставляет шею навстречу влажным прикосновениям губ и языка.       — Нет, — шепчет Луи, сдерживая стон, и Стайлс усмехается в покрасневшую кожу. Тот человек, что все время пытается над ним подшутить, разыграть или поставить в неловкое положение, сейчас лежит под ним с ярким пятнышком на шее. И это подстегивает двигаться дальше, кусать сильнее, целовать больше.       Гарри касается края футболки парня, поднимая взгляд на следящего за его действиями Луи, и глазами спрашивает разрешения. Шатен медленно кивает, и одежда стягивается через верх, что потребовало некоторое время, за которое Гарри успевает усыпать поцелуями-бабочками плечи. Он отбрасывает ненужный комок ткани в сторону, возвращая все свое внимание целиком Томлинсону.       Он приличное количество раз видел того без верха, но это отличается. Очень сильно отличается. И как только Луи может говорить, что его тело несовершенно? Оно идеально — для него уж точно. Разве не прекрасны эти изящные ключницы, эта впадинка между ними, эти твердые розоватые соски (Гарри закусывает губу и пялится на них чуточку дольше) и милый мягкий животик? Чёрт, он даже готов написать песню про то, какое милое тело ему посчастливилось увидеть, но пока есть дела важнее.       — И даже можно так? — его голос дрожит, потому что это действительно важно. Если Луи откажется, то он тут же перестанет. Это нормально.       Ненормально то, что у него уже давно и крепко стоит.       Он касается одного соска, следя за реакцией. И, Боже, это даже превосходит все его ожидания. Луи запрокидывает голову назад, приоткрывая рот в протяжном стоне. Его тело изгибается навстречу руке, и Гарри тяжело выдыхает. Он не думал, что реакция будет именно такой. Луи с каждой секундой удивляет его всё больше и больше. Он чувствует давление на своей талии от того, с какой силой его сжимает ногами парень. Гарри сглатывает, когда ощущает напротив своего члена твердую выпуклость. Ну, этого и следовало ожидать, ведь они подростки. Это нормально, что у Луи встал. Честно говоря, в какой-то степени прельщает то, что от легких ласк тот возбуждается до такого состояния. Идеального состояния.       Луи распахивает глаза, и Гарри приподнимается, снова обхватывая губами уже готовый распахнуться в раскаянии от своей реакции ротик парня. Гарри ласково проводит по алым губкам, смотря, как паника в голубых глазах сменяется чем-то мягким, почти бархатным.       - Лу, - шепчет он, отстраняясь от шатена. - Это нормально, поверь мне. И, - он приподнимает бедра так, чтобы его твердый член прошелся прямо между двух половинок, скрытых тонкой тканью спортивных штанов, что на всякий случай всегда лежали в последней полке комода, ожидая, когда их обладатель придет с ночевкой, - не только у тебя так.       Луи не может сдержать писка, прижимаясь сильнее к телу парня, отчего орган сдвигается дальше. Стайлс шипит сквозь зубы и опускает руки ниже, чтобы сжать идеальную для его ладоней задницу. Луи перестает дергаться и утыкается лбом в шею Гарри, неосознанно выгибая спину, чтобы ягодицы удобней лежали в руках. Брюнет впивается пальцами в упругие мышцы, и Томлинсон сильнее зарывается лицом в него.       - Э-это - Луи сглатывает, - слишком, Гар-ри.       - Думаю, что ты очень даже не против, милый, - Гарри усмехается (плевать, они оба хотят этого, так почему бы и нет?) и, стараясь не уронить свою ношу - которая, между прочим, прилично весила, - поднимается, направляясь в сторону развороченной ими же постели (Гарри не успел заправить её с самого утра, а потом к нему завалился Луи, принося с собой, как и всегда, тонну беспорядка).       Он опускает парня на кровать, но чужие руки все ещё хватаются за него, поэтому он заваливается следом, тут же упираясь локтями и коленями в мягкую перину. Томлинсон сильнее сжимает бедрами талию, впутывая пальцы в отросшие кудряшки, что он так любит заплетать с сестрами в косы. Они снова сталкиваются губами, мягко и трепетно, запоминая эти моменты. Луи тихо стонет в чужой рот, эти ощущения новы для него, ему так хорошо, а это лишь поцелуи. Пока лишь они. И он определенно хочет большего с Гарри.       Луи сильнее дергает одну из прядей, самостоятельно углубляя поцелуй, демонстрируя весь свой энтузиазм. Да, в любой момент в комнату может ворваться тетя Энн, и им обоим будет очень стыдно.       Терять уже нечего, так почему бы не продолжить то, о чем он мечтал в последнее время? Хотя Луи и сам не помнит, когда именно это началось - сумбурные мысли, как только кто-то упоминает брюнета, бессонные ночи, полные или постыдных мыслей, или рассуждений по поводу своего непонятного поведения (и, хотя Луи все равно глубоко в душе понимал, что это такое, он старался не думать об этом, придумывая все более и более непрадоподобные причины своего состояния).       Шатен снова обвивает талию Гарри ногами, начиная исступленно двигать бедрами напротив вздыбленных в районе паха штанов. Стайлс прикусывает юркий язычок своего друга и еле сдерживает стон, потому что, черт возьми, как можно удержаться, когда это маленькое милое создание вытворяет такие вещи? И как раньше он терпел и сдерживался, чтобы не уложить Луи на лопатки, только уже не из-за шуточной драки.       Но, знаете, возможно, все то время, что он упустил из-за собственной медлительности и нерасторопности, стоило этих ещё неопытных поцелуев-укусов и хриплых вздохов парня, этого жара, этих тонких пальцев в его волосах и этих пухлых бедер под его ладонями. Они бы все равно пришли к такому завершению своих дружеских отношений. Это бы просто случилось.       - Какой же ты... - выдыхает Гарри, отрываясь от сладких губ. Он проводит кончиком носа по мягкой и по-мальчишески гладкой щеке Томлинсона, пока тот пытается восстановить дыхание.       - Какой? - Луи зажмуривается, млея и тая от такого нежного касания.       Казалось бы, всего пару минут назад Гарри готов был сделать с ним все, что только придет в голову, а сейчас он ласков. И так всегда: в один момент он ведет себя так, а в другой - уже иначе, и невозможно понять, что он будет делать дальше. Вот и сейчас у Луи не было ни одной догадки о том, что же собирается делать Стайлс не только в этот миг, но и после, когда схлынет эта волна возбуждения. Хотя, чего уж тут думать, он, наверное, понял, что просто так своим друзьям не отдаются, не целуют и не сжимают в объятиях.       Он ведь понял, что Луи в него влюблен, так?       - Такой, - Томлинсон возвращает свой взгляд на губы напротив, такие припухшие сейчас, что это заставляет его немного покрыться румянцем, и пытается сфокусироваться на том, что говорит парень, и это так невыносимо сложно, что кажется невозможным, - дерзкий и одновременно милый, - Гарри усмехается и начинает развязывать шнурки на спортивных штанах шатена, пока тот раскалывается на множество осколков и склеивается вновь.       - Я не м-милый, - бурчит Луи, приподнимаясь, когда Гарри начинает стаскивать мешающую одежду с его ног. Он поворачивает голову в сторону двери и распахивает глаза, вспоминая, что в комнату в любой момент времени может ворваться кто-то из членов семьи Стайлс и увидеть их в столь непривычной для друзей обстановке.       - Гарри, - Луи касается плеча брюнета, привлекая к себе внимание. Точнее, к своим словам, поскольку Гарри, судя по всему, сосредоточиться на нем настолько, что забыл про чертову дверь, - Закрой, - он кивает в ее сторону, как только парень поднимает на него вопросительный взгляд.       Гарри с разочарованием поворачивается в сторону чуть приоткрытой двери, костеря себя за то, что раньше не подумал о том, чтобы закрыть ее. Но кто бы мог подумать, что в этот раз он будет защелкивать засов не ради того, чтобы спокойно залезть к себе в штаны, а чтобы залезть в чужие, в штаны Луи?       Уму непостижимо.       Быстро заперев дверь, он оборачивается и моментально зажмуривается, прикусывая губу, потому что... черт тебя возьми, Томлинсон! Он готов забрать обратно свои слова о скромном мальчике. Такой не будет погружать в себя пальцы, явно смочив их только собственной слюной, и смотреть прямо на него так невинно и в то же время с желанием, с красными щечками, и Гарри словно горит в Аду за все те грязные мысли, что вихрем проносятся у него в голове. Но, знаете, он ничего не может поделать с собственными руками, стягивающими футболку и шорты, и он сам не понимает, как не запутался в ткани, не распластался на полу, потому что обычно так и бывает, и довольно часто, но не хотелось бы, чтобы это случилось здесь и сейчас, когда о-боже-мой Луи принимает в себя третий палец. Дырочка уже красная и воспаленная, и Гарри действительно хочет пройтись по нежной коже языком.       - Г-гарри, - хнычет шатен, разводя пальцы ножницами, и они такие же маленькие, как и он сам, и Стайлс понимает, что с этим надо что-то делать, например, заменить своими, более длинными.       Кровать жалобно скрипит, когда Гарри падает на неё, все же зацепившись ногой о ножку. Луи тихо хихикает, и этот звук делает атмосферу более уютной и в какой-то степени родной, и все беспокойство и нервозность уходят из Стайлса. Не то, чтобы они были... но они были. Чуточку, самую малость. Размером с одно большое громадное облачко.       Гарри отводит проворную руку парня в сторону, проведя указательным пальцем по сжимающейся дырочке.       - Хочешь что-то внутри себя, не так ли, малыш Лу-Лу? - не сдерживает грязных слов брюнет, и Томлинсон покрывается мурашками от хрипотцы, скользящей в голосе Гарри, чувствуя, как от этой неприметной детали его член дёргается и становится тверже. Бронзовое карамельное тело покрыто легкой испариной, а простыни липнут к коже, но сейчас все внимание Луи направлено не на лёгкий дискомфорт, а на то, как кудряшки друга распрямляются от влаги, а на лбу замирает морщинка.       Луи открывает рот, морщясь от того, насколько сухим оказалось горло (он еще в шоке от того, как сохранил умение дышать в такой ситуации, находясь рядом, даже дыша одним и тем же воздухом с Гарри. который. влюблен. в. него. вау).       - Например, теб- о мой бог, Гарри! - Луи выгибает спину, зажимая себе рот ладошкой, чтобы заглушить громкий писк, вырвавшийся из горла в тот момент, когда Гарри буквально вставил в него сразу два пальца, а они намного длиннее его собственных. Ещё совсем чуть-чуть, и он либо кончит, либо умрет от того, что не кончит прямо сейчас.       Это разительно отличается от того, как он сам насаживался на свои пальцы. Тогда он мог контролировать процесс, теперь же... теперь все в руках (в буквальном смысле) Гарри. И если Луи казалось, что он кончит прямо сейчас, бесстыдно разводя ноги навстречу медленным, но легко надавливающим на чувствительные стенки движениям, то он изо всех сил старается этого не делать.       Но у Гарри немного другие планы на это.       - Ты кончишь только от моих пальцев, хорошо? - еле различает голос Томлинсон, чувствуя, как Гарри продолжает надавливать на простату, отчего из его рта вырываются всхлипы.       - Но... П-почему? - скулит Луи, цепляясь пальцами за влажные простыни и молясь богу, чтобы их (его) не слышали остальные жильцы дома. - Я хотел...       Гарри начинает потирать бугорок, не отнимая от него пальцев, следя, как прозрачная капелька предэякулята скатывается с головки, и это выглядит, как самая сладкая вещь во всем мире.       - На твое "хочу" у нас еще будет время, малыш, - он наклоняется ниже, проводя языком мокрую дорожку по члену Луи. Тот бесстыдно вскидывает бедра навстречу, и Гарри открывает рот шире, насаживаясь глубже и глотая вязкую сперму. Он не отрывает взгляд от широко открытых глаз парня.

***

      - То есть, подожди, я правда тебе нравлюсь?       - Юный Гарольд, мне кажется или это действительно неуместный вопрос для ситуации, когда твои пальцы находятся во мне? До сих пор. Ты их вытащишь или нет?       - А ты хочешь, чтобы я их вытащил?       - ...нет.       А палочка сладости одиноко лежала на полу, конец.