Потрёпанные босоножки

Скрип… Скрип-скрип… Ночную тишину нарушили потрёпанные временем босоножки. Окна были зашторены, из-за чего было тяжело ориентироваться в темноте. Ладно, камин в зале, служивший маяком для ночного путешественника, но в коридорах была беспросветная тьма, и риск наткнуться на неприятности возрастал вдвое… Да ещё и этот сводящий с ума аромат. Именно он был причиной пробуждения и толчком к приключениям. Запах свежеиспечённой выпечки. Хлебушек? Слишком просто для него. Пирожки? Нет, запах был нежным, лёгким и воздушным, а у пирожков он тяжелее. Бисквит? Теплее… Скрипнула дверь, свет ударил в глаза. Так он ещё не спит! Чёрт! Пришлось проявить ловкость и спрятаться в шкафу. Идеально, не заметил. А теперь, когда ты остался незамеченным и удачно оказался в надёжном укрытии, можно слегка приоткрыть дверцу и понаблюдать за волшебством. Готовит, трудится в поте лица. А ты наблюдаешь за его стараниями и умиляешься: как искусно посыпает муку на стол, как с помощью скалки делает блинчик, при этом пританцовывая под шлягеры тех времён, которые вещали по радио, как аккуратно укладывает на противень и отправляет с заботой в печь… О нет, он идёт за сахаром, по направлению к укрытию. Нет-нет-нет, не-е-ет! — Салли, ты чего здесь забыла? Почему не спишь?! — как всегда строго начал он. — Я не могу уснуть, — шмыгнула носом девочка. — Этот запах сводит с ума, как Джейн доводит до безумия Джеффа. Что бы ты не готовил, это вкусно пахнет, даже лучше вафель Тоби по утрам и жареной картошечки Худи по вечерам… А ещё… Ещё… Ты редко готовишь на кухне… Попытки оправдаться перед Лесным Ужасом оказались напрасными, он всё понял ещё по скрипу двери. — Значит, сон в голову не лезет? Салли, чуть ли не плача, кивнула. — Ну пойдем, я тебя уложу… Они вышли из кухни, Слендермен взял подсвечник с подоконника. Свет от свечей согревал душу и освещал тёмную дорогу. «Скрип… Скрип-скрип…» — зашумели босоножки в безмолвной тишине. — Слендер… — прошептала девочка. — Что? — А Санта Клаус существует? Какой хороший вопрос, как раз в сочельник. Ан нет, часы в зале известили, что наступил Новый Год. — По крайней мере, Сплендор Мен в это свято верит, — ответил Палочник. — А ты? Веришь ли ты в Санту? — продолжал любопытствовать ребёнок. — Ко мне не приходил Санта Клаус очень давно… — задумчиво сказал Слендермен. — А потом как-то и забыл о его существовании… — Да ты что! — остановилась девочка. — Если Санта не дарит тебе подарков, то это не значит, что забыл о тебе. Он любит всех детей, и не забывает ни о ком, даже о тех, кто вырос. Главное — помнить, а не подарок… Всея Строгость удивило поведение девочки. По мнению Палочника, пока ребёнок ещё остается ребёнком, он будет верить в Санту всем сердцем и яро доказывать свою правоту. А потом, когда тайна станет явью, дети становятся взрослыми. Так было и с ним. С тех самых пор, когда он узнал, что Санта Клаус на самом деле был папой, он как-то повзрослел, стал самостоятельнее. Стал иным. Но… Салли уже не ребёнок. В январе ей исполнится двадцать лет. Хоть она и выглядит на восемь, но душа и разум её давно уж повзрослели. Она уже не рисует цветными карандашами и не достаёт никого предложениями поиграть (кроме жертв, конечно). Её молодое тельце — проклятье, которое она несёт на хрупких детских плечиках после жестокой смерти. А сегодня она снова стала маленьким ребёнком. Маленьким, беззащитным ребёнком, как в первые день их «дружбы». — Ты меня совсем не слушаешь, — констатировала факт Салли. — О чём задумался? — Ты уже такая взрослая, — молвил Палочник не сразу. — Двадцать лет скоро будет… А с годами даже дети-призраки меняются, и этого никак не остановить. А сейчас я будто попал в прошлое… Понимаешь? — Значит… — задумалась Олдер, — это подарок тебе от Санты! — И улыбнулась. Слендермен не сразу понял значение последних слов и улыбки, но, когда укладывал Салли в постель и случайно увидел свежие рисунки карандашами, осознал. Он скучает, думает о прошлом. О прошлом с этой девочкой, которая сейчас смешно кривляется и хихикает. Сколько они пережили… Можно писать книги. Этот ребёнок, можно сказать, дал ему смысл жить. Да, сначала было нелегко: приходилось успокаивать, сторожить входную дверь от злого дяди Джона, привыкать к присутствию девочки. Этот «дядя» постоянно мерещился, поэтому на левой ноге всегда крепко держалось чадо и не давало нормально ходить. Это раздражало, бесило, вымораживало, но со временем оба привыкли. Потом всё как у людей: школа, переходный возраст, безответная любовь. Они всё пережили, даже логарифмы, с которыми долбились более месяца. Пережили. И сейчас всё будто вернулось назад. По лбу покатилась струйка крови — волнуется. Это стало очень редким явлением… — Что-то не так? — спросил безликий. — Да нет… Всё хорошо, — врала. — Я знаю, ты не любишь когда тебе это говорят… Я тебя люблю, папа. — Спи уже, чадо, — ответил он и направился к двери. — Спокойной ночи… Кто-то мёртвой хваткой вцепился в левую ногу, даже не думая отпускать. Но безликий знал ответ на этот вопрос. — Правда… Люблю… — Я тоже, Салли, я тоже, — холодная ладонь легла на пышные каштановые волосы. — Ложись в постель, а не то самый большой кусок пирога заполучит Смайл Дог. Как и в детстве, сработало. Выключился свет, и дверь в комнату бесшумно закрылась. Слендермен потихоньку шёл и, думая о своём, вернулся на кухню готовить пирог. А за окном кружились в последнем танце снежинки, ветер раскачивал голые деревья и иногда из-за туч выглядывала полная Луна. Несколько бледных лучей умудрялось попадать в зашторенный зал, освещая диван, камин, большую пушистую ель, а под ней новенькие босоножки.