3
Задолго до того, как они узнают про жетоны — задолго до того, как у них появляются веские доказательства, — они задаются вопросами. Конечно же, им интересно. — Вам не кажется, что они… — Ханк передёргивает плечами, — близки? Кажется, но Лэнс прилагает сознательные усилия, чтобы этого не замечать. Рука Широ вечно словно приклеена к плечу Кита, и это почему-то так несправедливо. Они только с тренировки, остывают в комнате Пидж, потому что там осели все крутые штуки и единственный рабочий компьютер, который им встретился в космосе — или, по крайней мере, единственный с клавиатурой, к которой можно в самом деле прикасаться. Альтейские технологии замечательные, конечно, но не то, к чему они привыкли. На компьютере есть всего две игры, но выбирать не приходится. Пидж держит рекорд в обеих. Лэнс уверен, что она как-то сжульничала. Но Лэнсу всё равно больше нечего делать. У него в разгаре захватывающая партия во взрывной пасьянс, а сам он пытается не вспоминать и не задумываться над тем, что голос Широ становится чуточку ниже каждый раз, когда тот произносит имя Кита. — Ага, — буднично говорит Пидж, откинувшись на огромные подушки, добытые бог знает где. Коран вечно отдаёт ей самое лучшее. — Кит и на Кербер его провожал. А вот это неожиданно. — Гов— Кит был на запуске экспедиции? — переспрашивает Лэнс, щурясь; он бы с ногой расстался в обмен на возможность попасть туда, если бы ему кто-то предложил, но, конечно, никто не предложил. Нечестно, как и всё, что касается Кита, который заявился в разгар второго года обучения и стал лучшим, едва перешагнув порог класса. Ещё и Широ себе заполучил. Не его безраздельное внимание — Широ не выбирает себе любимчиков — но его уважение. Широ смотрит на Кита, как на равного, и это бесит. Прикосновения нервируют сильнее, впрочем. Кому вообще нужно столько прикасаться. — Его из-за этого отчислили? Вопрос Ханка встречает внезапная тишина. Кита отчислили из-за того, что он двинул Айверсону в лицо, и Лэнс целую неделю выведывал историю по кусочкам у всех, кто хоть что-то знал. Полную картину он так и не составил, но это ничего. Подробности и причины, по которым Кит ушёл со скандалом, блёкли на фоне результата: Лэнс получил заветный билет в класс боевых пилотов и пребывание в Гарнизоне, не отравленное присутствием Кита. Пропажа экспедиции на Кербер в полном составе несколько омрачила дело, но Лэнсу было шестнадцать, и сложно было не ослепнуть от проблеска света во тьме. Всё это обретало определённый кошмарный смысл в ретроспективе. — Как думаете, они… — Ханк кривится, но не договаривает, возясь с новым прототипом Ровера, над которым уже давно трудится. Лэнсу требуется мгновение, чтобы сообразить, о чём он, потому что нет, нет, нет. — Нет! — Он едва сдерживается, чтобы не опереться о кровать для равновесия. Это вообще не вариант. Такаши Широгане, Адонис всея Гарнизона, и пять-с-половиной футов вечно потного парня с отвратительной стрижкой. Нет. Лэнс прогоняет картинку до того, как она успевает оформиться. Не сегодня.***
Впрочем, эти двое в самом деле близки. С того самого дня, как Лэнс, Пидж и Ханк ворвались в полевой штаб Гарнизона следом за Китом и увидели, как тот тащит на плечах Широ, словно он ничего не весит. Дальше становится только хуже. Они не разлей вода, и если Кит не пялится на Широ, то это только потому, что Широ вышел из помещения. Корабль становится одержимым, их чуть не убивает обезумевший робот, и едва не выбрасывает из шлюза, но первое, что Кит спрашивает: — Кто-нибудь видел Широ? Лэнс очень старается не закатить глаза, чтобы они не провалились вглубь черепа. Вечно у них так. У Кита, если конкретнее. Лэнсу хочется обозвать его подлизой, но подлизы не проводят год в пустыне, когда предмет их героических грёз исчезает в космосе. Лэнс об этом знает не понаслышке, но это никак не помогает ему понять, что за чертовщину творит Кит. Это как идея фикс. В космосе всё равно скучно, особенно когда тебя окружают одни и те же шестеро людей, двое из которых то и дело уединяются в личном пузыре, где есть только переглядывания и Великая Недосказанность. А потом их всех выбрасывает по ту сторону червоточины. Русалки оказываются славными, но, похоже, Киту с Широ не так везёт. Когда Широ устраивают в глубинах медкапсулы, а Кит взваливает на себя роль его добровольного стража, они садятся разобраться, что же произошло. Никто не знает, отчего Львы вдруг отказали, и команда пытается провести анализ, начиная с видеозаписей. Ну, как сказать «анализ». Потому что Кит, как выясняется, ведёт Чёрного Льва. Потому что видеозапись оказывается личной и шокирует. Аллура тихо ахает, когда видит, что заснял упавший шлем: Чёрный Лев, возвышающийся над Широ, словно воплощение разгневанного божества. Им всем не так часто выпадает шанс увидеть Львов в действии с земли. Рёв всё ещё отдаётся эхом в дребезжащей записи, когда Кит выпрыгивает из люка. Он поднимает Широ на ноги, обняв обеими руками за талию, чуть ли не отрывает его от земли, и помогает забраться в кабину Льва вне обзора записывающего устройства. Он возвращается через мгновение, подбирает шлем, будто задним числом о нём вспоминая. Вблизи видно, что его доспех перепачкан грязью. Мысленно Лэнс пытается увязать увиденное с пространным объяснением Кита: «Нас разбросало по планете». — Чёрный Лев позволил ему вести, — слабо говорит Аллура, переглядываясь с Кораном. — Что, как совместное пилотирование? — спрашивает Пидж. — Такое вообще возможно? Коран мотает головой — не отрицательно, а словно сам не уверен. Прецедентов не было, получается. Никто из оригинальных паладинов не делился друг с другом Львами. Кит и Широ снова исключение. В Гарнизоне циркулировали слухи, но Лэнс никогда не воспринимал их всерьёз. К тому времени, как они добираются к базе Клинка Марморы, Лэнс уверяется, что допустил ошибку.4
Со временем Широ понимает, что́ видит: это Кит после побега. В то первое утро Широ хочется увести его в тишину пустыни снаружи и спросить, как долго тот здесь живёт. Месяцы? Годы? Ты ушёл из-за меня? Он знает ответ, впрочем, читает по скривившимся губам, когда Кит говорит, что чувствовал себя потерянным и неприкаянным. Так бывает с теми, кто теряет всё, и это самый жестокий выверт судьбы: то, что Широ изо всех сил пытался предотвратить, он, возможно, собственными руками сделал неизбежным. Кит остался в одиночестве. Его волосы длиннее теперь, беспорядочнее. У него новые отметины на руках, когда он снимает куртку, и новые мускулы. Кита он помнит яснее всего; изменения сами бросаются в глаза. У него новый настрой и незнакомая молчаливость — а ведь он так смеялся раньше. Он шагнул дальше, чем Широ его помнит. Он вырос, стал непостижимым. В его глазах плещется столько эмоций, с которыми Широ не в состоянии разобраться. Это больно. Широ ловит его взгляд, когда Кит стоит перед доской с картой, опутанной нитками, облепленной фотографиями и заметками, и видит лишь тоску, и слышит голос Кита, звучащий, как готовая порваться тетива. И это никак не исправить. Кит и дальше носит цепочку. Прячет её под одеждой, но Широ замечает первым же делом тем же утром, и это ломает его. Крохотный проблеск притягивает взгляд и разрушает Широ до самого основания. Он то и дело цепляется взглядом там, где цепочка проступает из-под однотонной футболки, лежит на выступе ключицы, потерявшей всякую мягкость. Той ночью он ничего не говорит, но одна ночь затягивается на две, на три, и хаос происходящего не даёт шансов поговорить, хотя им и нужно. Проще и дальше увиливать. Его лучший друг, его спасительный трос, единственное воспоминание, за которое он держался в жестокое и ужасное время, по-прежнему носит фамилию Широ на шее — а такой удачей не разбрасываются. Это знак. Свидетельство того, что, даже если он потеряет себя, кто-то всегда будет помнить. Кит так и не спрашивает, что случилось с жетоном Широ, и об этом они не говорят тоже. Они о многом помалкивают, как выясняется. Широ пытается надавить лишь один раз, потому что Кит не первую неделю сам не свой. Но Кит снова отмахивается от него. Просто устал, ты же сам говорил. Широ бы купился, не будь у него мозга и глаз, но ложь Кита, как и всегда, отдаёт намеренной фальшью, словно какой-то частью души он знает, что ему не поверят, и рассчитывает на это, саботируя собственные попытки cолгать. Он не любит обман — и не любит обманывать Широ. Это не изменилось со времён Гарнизона. Дело за ним. Знакомая часть сознания, которую Широ давно привык игнорировать, напоминает ему в сотый, наверное, раз за вполовину меньше дней, что Кит носит на шее его фамилию, и что это должно приносить что-то помимо боли. Но Кита невозможно понять. Что он делал там, в пустыне? Широ хочет узнать, каково ему было жить там, одному, так долго. Хочет узнать о каждом его шаге, узнать, получится ли у него пройтись той же дорогой. В голове он пытается идти по чужим следам, но реальность отдаляет Кита от него каждый раз. Широ по-прежнему влюблён. Этого галра так и не сумели у него отнять. Это странно, потому что за столько времени чувства должны были бы притупиться, но нет — его любовь свежа по-прежнему. Иногда ему кажется, что он влип, как школьник, когда ощущение застаёт врасплох. Это любовь, от которой хочется засыпать в объятиях друг друга. Любовь, которую неловко выставлять напоказ, только вот ему всё ещё не стыдно. Он слишком устал, чтобы стыдиться её и дальше, но теперь у него нет на неё прав. У тебя седина, напоминает он сам себе, и шрамов не перечесть. Поэтому он держится собственной комнаты, собственной койки и собственных мыслей — а утром Кита уже нет. Когда Широ приказывает Корану связаться с капсулой, получается резче, чем он хотел, потому что тревога жрёт его изнутри, кусает в такт сердцебиению. Кит убегает. Кит всегда убегает, и ты об этом знал, говорит он сам себе. Более того: он знал, но предпочёл делать вид, что ничего не знает. Когда всё заканчивается, до него доходит в полной мере: план Кита заключался в том, чтобы улететь одному, позволить Заркону догнать его на краю космоса и взять в плен. Мысль о том, что он смог бы уберечься от опасности, оторваться от галранской флотилии в капсуле — смехотворна. Кит считал, что потерять его будет целесообразно. Нет, понимает свою ошибку Широ, не целесообразно, но необходимо. Граница между ними тоньше, чем лезвие ножа, и за то время, что Широ не было, он научился ходить по этой грани мастерски. Кит всегда был готов пожертвовать собой, но за время в одиночестве эта готовность переросла его в несколько раз. Я бы тебе письма писал, если бы мог, бесполезно думает Широ. Что угодно бы сделал, только бы тебе было проще. Но Широ не может заставить себя пересечь этот мост, снова подойти к границам, в которые он сам вторгся, а потом бросил Кита на пепелище.***
К тому времени, как они добираются до базы Клинка, Широ сыт по горло плохими днями. День, когда он ведёт кучку подростков на войну, к которой никто из них не готов, день, когда его команду берут в плен, день первого сражения на арене, день, когда у него отнимают руку… Испытание Кита не идёт ни в какое сравнение ни с одним из них. Он как оголённый нерв, как часть Широ, оторванная и отправленная восвояси в мир, на свою собственную войну. От этого не защититься доспехом, и Кит продолжает отдавать кусочки себя, и клинок — наименьший из них. Или, может, последний. Отдавать клинок никогда не входило в их планы. Нужно было так и сказать Киту, дать ему понять чётко и ясно. Стоило ввязаться в драку сразу, спиной к спине. Стоило прикрывать Киту спину с самого начала; очередной провал в коллекции провалов, которую Широ, сам того не заметив, начал собирать. — Он ни за что не сдастся, — говорит он Коливану, осознавая это с каким-то ужасом. Коливан на него не смотрит. — Так или иначе, всё закончится. Интересно, сколько таких боёв Коливан видел своими глазами; интересно, погибал ли кто-то до этого. Интересно, получится ли пробиться к Киту, сквозь камень, металл и плоть, и будет ли Кит благодарен, если он попробует. Какой-то отдалённой частью сознания Широ даёт себе слово сделать это. Возможные союзники всё равно оказались с гнильцой — а некоторые вещи стоили куда бо́льшего. Это всё стоило куда большего. В итоге Красный Лев принимает решение за него, но это не конец. Даже близко не. Кит узнаёт, что он галра. Финальная точка этого полного агонии дня. Когда они возвращаются в Замок, Кит сообщает команде без обиняков, не таясь, словно всегда знал в глубине души. Широ инстинктивно хочет перебить его, сказать, что Кит узнал только что, что он ничего не скрывал, но осаждает себя, как только понимает, как это будет выглядеть в глазах Кита: будто Широ извиняется за то, кто он. К тому времени каждый его нерв измотан до предела. Кит молчит и не пытается защищаться, просто держится за плечо, куда пришёлся самый страшный удар, пока вокруг кипят споры, изредка его задевая. Аллура принимает новости плохо — но не она одна. Такие новости невозможно принять хорошо. У Широ до сих пор в голове не уложилось, но нужно представить союзников, нужно распланировать войну, и Клинки могут оказаться полезны, но они всё ещё в проигрышном положении. Широ не замечает скованности Кита и его окаменелых плеч до самого отбоя. В темноте коридора неправильность бросается в глаза. Кит двигается с незнакомой осторожностью. Он всегда держался как боец, которым и показал себя сегодня, но это что-то совсем другое. Широ, не задумываясь, просит: — Кит, подожди. Кит оборачивается и смотрит на него, но на его глаза падают тени. — Ты в порядке? — Он не собирается, конечно, чтобы прозвучало так устало. Кит ему не в тягость; забота о его самочувствии не тяжкая повинность, но правильные слова совсем перестали даваться ему, когда Кит рядом. Кит, впрочем, не медлит. — Да. Конечно. — Будто и речи не может быть о чём-то другом. А может, это собственная усталость Широ подводит его. Столько всего за день произошло, всё-таки. Тревога идёт за ним по пятам, когда он ложится в кровать, и отгоняет всякую надежду на сон. Невозможно объяснить словами, но Кит выглядел… сломленным. Только вот фамилия Широ всё так же висит у него на шее, и Широ устал просто смотреть и чувствовать его боль на расстоянии. Кит целое хранилище мелких жертв и уступок, и какая-то часть Широ наконец-то устала сторониться. Он тяжело поднимается с койки. Пусть Кит окажется в порядке, пусть попросит его уйти, пусть он пожалеет — Широ ничего не осталось терять, кроме самого Кита. А его он точно потеряет, если не приложит никаких усилий.***
Кит не просит его уйти, но и впускать не торопится. Миллиард смутных тревог обретает чёткость, когда в ответ на его стук раздаётся тишина. В коридоре глухо и темно, и эхо стука звучит чересчур громко. — Кит? — пробует он через пару мгновений. Тишина. Может, он спит, но Кит никогда не спал так крепко — а может, дело совсем не в этом. Может, Кит снова сбежал. Реакция команды и молчаливое смирение Кита вдруг предстают в совсем другом свете. Мысль едва успевает оформиться, а Широ уже бьёт по скрытой панели у двери. Дверь отъезжает, и дурное предчувствие окрашивает увиденное ещё до того, как он полноценно осознаёт, что же видит. Комната пустует. Широ не может заставить себя отойти от двери, сделать вдох, унять дрожь мира перед глазами, но потом он видит доспех на полу и клинок на кровати. Кит не ушёл бы без него. Он в ванной. Тревоги Широ мигом кажутся смехотворным, но ему всё равно нужно убедиться лично. Он уже далеко зашёл. — Кит? — Дверь не открывается, даже когда он стучит. По ту сторону раздаётся сдавленный, чуждый звук. Широ не сразу опознаёт его: всхлип. Паническое биение в груди становится вдвое быстрее. Он никогда не видел, чтобы Кит плакал. Ни разу за то время, что он его знал — ни от злости, ни от обиды, ни от горя. Он стучит снова, уже громче. — Кит, впусти меня сейчас же. — Он старается, чтобы получилось авторитетно, но даже для него самого звучит испуганно. — Пожалуйста. Опять тишина. На мгновение кажется, что придётся резать дверь, и к чёрту целостность корабля. Он успевает занести руку, собираясь активировать её, но с той стороны снова раздаётся звук — похоже на хлопок ладонью по панели управления. Дверь не открывается плавно — отъезжает тотчас и целиком, так что Широ требуется ещё миг, чтобы понять, что он видит. Костюм свисает, расстегнутый до пояса, с талии Кита, и он выглядит плачевно. Раны, которые ему нанесли Клинки, не затянулись и не перевязаны — он надел нательный костюм и доспех прямо так, оставил их кровоточить и тереться о жёсткую ткань. Одной рукой Кит крепко зажимает глаза, второй упирается в стойку, пытаясь противопоставить что-то бьющей его крупной дрожи. Широ слишком долго молчит, шокированный. Кит отнимает ладонь от глаз, видит выражение его лица и отворачивается. Спина выглядит ещё хуже, если это вообще возможно. Костюм оставил на шее Кита круглые вмятины, а на рёбрах под высохшей кровью видно синяк, который словно въелся до самых костей. Вот что он прятал под доспехом с того момента, как они покинули базу. Всё это время. — Кит… — Его голос надламывается. Нет таких слов, чтобы описать прошедший день, и он хочет только притянуть Кита в объятия, но на нём живого места нет. Он всё равно пытается — делает шаг ему навстречу, кладёт ладонь на его затылок, под самыми волосами, над цепочкой, которая каким-то немыслимым образом всё ещё висит на шее, пытается заземлить его. Кит дёргается в сторону, всхлипывая на выдохе. Всё в Широ цепляется за этот вздох. Этот момент он будет помнить всю свою оставшуюся жизнь: Кит, сгорбившийся над умывальником от боли и усталости, опустошённый, и Широ рядом, так близко — и бессильный помочь. Так близко, на самом краю чего-то. Он так долго зацикливался на том, кем не является, кем не может быть — но он всё ещё кто-то важный для Кита. Важнее, чем кто-либо на этом корабле, на Земле, во всём мире. И Кит заслужил хоть что-то хорошее. Широ может быть хотя бы этим чем-то. С особой бережностью он кладёт руку на шею Кита, но когда тот снова пытается отстраниться, Широ удерживает его, не убирает ладонь, пока чужие плечи не перестают дрожать. Кит как раненое дикое животное, он не доверяет, но он верит Широ больше, чем кому-либо, и этим преимуществом Широ может воспользоваться. Они не разговаривают; Широ снимает весь остальной доспех в тишине, если не считать сдавленного выдоха, который он не может сдержать, когда видит синяки на бедре Кита и опухшую лодыжку. Мысленно он пытается решить, хватит ли здесь его познаний о первой помощи, которые в Гарнизоне вбивали в голову всем. Он молчит. Кит заполняет тишину за двоих сиплыми вдохами и короткими, икающими всхлипами, которые вырываются у него, будто он слишком устал, чтобы сдерживать их. Широ стаскивает нательный костюм до щиколоток; Кит без возражений переступает его, несмотря на травмированную лодыжку, и остаётся обнажённым. Для них это не впервые, но последний раз был так давно, и Кит ещё никогда не выглядел так. Тебе нужно в медкапсулу, думает Широ, но что бы ни пошло не так — оно глубже, чем нательные раны. Кит должен бы выглядеть меньше без доспеха, но он и дальше опирается о стойку так, что мускулы на спине рельефно выступают. Сильные, литые, чуточку надломленные. Слёзы не заканчиваются. Слов, чтобы как-то это исправить, так и не находится. Широ смывает с него кровь тёплым мокрым полотенцем, оставляет горячую воду в умывальнике включённой, пока не запотевают зеркала, потому что в последнюю очередь ему нужно, чтобы Кит замёрз. Он не замечает, сколько времени прошло, забывается, водя тканью по коже и мышцам. По затылку, убирая пот, по спине и лопаткам, где скопилась в складках костюма кровь. И ниже, растирая круглые вмятины над бёдрами. Заставить Кита развернуться — та ещё задача. Частично виновато упрямство, частично боль. В итоге Широ приходится взять его за здоровую — нет, менее раненую руку и переложить её со стойки на своё плечо, чтобы дать ему возможность держаться за что-нибудь. Не слишком удобно, но делу не мешает. Широ вытирает слёзы с его лица, смывает пот с его волос и спускается ниже. Плечо выглядит хуже всего; оно кровоточило больше остального. Цепочка на шее блестит около раны, как издёвка. Ты подарил ему свою фамилию и забрал у него всё, и даже не смог уберечь его, когда был рядом и видел, что происходит. Широ знал, конечно, что Кит носит жетон, но когда на нём ничего, кроме цепочки, ощущения совсем другие. От того, как она лежит на его груди, по спине Широ прокатывается непрошенный жар, впервые со дня отлёта на Кербер, и за ним почти тотчас следует стыд. Как всегда, Кит — сплошной сюрприз. Широ был уверен, что галра отняли у него и желание в том числе. Широ прячет его как можно глубже и разворачивает Кита лицом к умывальнику, начиная накладывать повязку на раненое плечо. Когда Кит согрелся и вымыт, и к его лицу возвращается цвет, и продолжать совсем нет необходимости, Широ не может заставить себя остановиться, да и не пытается. Есть в этом что-то насущное. Касания перестают быть исключительно формальными и становятся потаканием собственным слабостям. Он касается ради прикосновений, касается, чтобы утешить и успокоить их обоих, пусть легче ничуть не становится. И всё это время Кит не перестаёт плакать. Не всхлипывает, но делает прерывистые влажные вдохи, и слёзы не высыхают. Не должно их столько в нём быть, думает Широ, но страх перед ними уже притупился. В этот день Кит узнал, что наполовину галра, и сражался, пока не упал без сил, и потерял доверие команды, и увидел, как его лучший друг уходит. Увидел, как его бросает тот, кто повесил ему на шею новое имя. Широ считал, что это ничего не значит. Надеялся когда-то, что, может, будет что-то значить. Может, настало время приложить усилия. Он отбрасывает полотенце и притворство, водя кончиками металлических пальцев по краям синяка. — Болит? Это не вопрос на самом деле, но должно же быть хоть что-то, что поможет его разговорить. Ему очень нужно, чтобы Кит заговорил. — Нет. — Голос Кита надламывается на лжи. — Кит… — Я не человек. Откуда ты знаешь, чувствую ли я боль так же, как ты? — Вопрос шокирует, но его стоило ожидать. Кит всегда был интроспективным себе во вред, конечно же именно в эту сторону потекли его мысли. Он трёт глаза и нос, будто злится на собственные слёзы, и у Широ внутри что-то дёргает. Кит ненавидит полуправду и ненавидит, когда с ним пытаются нянчиться. Наверняка есть возможность как-то пройти этот разговор, но путь пролегает через тернистый лабиринт, через все то, что может сломать его — или их — безвозвратно. Широ не торопится, ощупывая синяки Кита, надавливает пальцами там, где давление не сделает больнее больше, чем принесёт облегчение, пытается придумать, что сказать, что-то доброе и искреннее в то же время. — Я помню, как мы встретились в первый раз. Ты в спортзале был, и было так поздно, что я не мог понять, ты рано встал или даже не ложился… Кит низко склоняет голову, позвонки выступают на затылке, прямо под ладонью Широ. Кит словно понемногу теряет способность держаться прямо. Цепочка звякает от резкого движения. — Я тебя знаю дольше, чем кто-либо из команды. Всё, что у тебя есть, ты заслужил. Кит делает глубокий, прерывистый вдох. Когда он отвечает, его голос такой тихий, что едва слышно. — Не тебя, — говорит он. Это застаёт Широ врасплох. — Людей нельзя заслужить. Можно надеяться быть достойным кого-то, впрочем. Надеяться, что когда этому кому-то будет больно, то найдётся возможность как-то это исправить. Утешает только то, что он больше не плачет, но, похоже, только потому, что слишком устал. Устал по всем признакам неправильно, по самым кошмарным причинам. — Я с самого начала с тобой. Я бы ни за что не ушёл вот так. Как голограмма, имеет в виду он, худшее за всё испытание. Вот что Кит думает: что любовь заслуживают, что он слишком эгоист для того, чтобы заслужить Широ, что Широ вообще мог бы бросить Кита, когда ему больно. Что ещё она ему говорила? «Мы твоя семья; кроме нас, тебе никто не нужен». Вот что Кит выносит из этого — что-то настолько крохотное, настолько обыденное; Кит не должен был отдавать самое ценное в обмен на право унести это с собой. — Так, — говорит Широ, когда больше не может оттягивать момент и понимает, что у него закончились варианты. — Идём. Сегодня спишь со мной. Его нахальство даёт эффект. Кит поднимает голову под его ладонью. — Чего? Широ не отвечает, но подаёт пример, подталкивает Кита обратно в комнату. Сдёргивает с кровати одеяло — на ней больше ничего, во всей комнате ничего, кроме подушки, доспеха и одежды, — и накидывает его на Кита. Кит придерживает края без возражений, может, слишком измотанный, чтобы спорить. В коридоре пусто, но это не имеет значения; Широ по горло сыт сегодняшним днём, и недобрый взгляд, который он давно заготовил, должен отпугнуть всякого, кто хоть попытается сделать этот день хуже. Комната Широ неподалёку и почти такая же голая, как комната Кита, но есть в этом жесте что-то собственническое. Теперь Кит в его пространстве — там, где его можно уберечь. Широ подталкивает его, чтобы лёг на кровать. Кит слишком устал, чтобы стесняться наготы — но он всё равно съёживается под одеялом, будто ему есть что скрывать. Дело не в боли и не в усталости. Должно быть в них, по-хорошему, но что-то не так. Ему стыдно, осеняет Широ. Не за тело, но… Он галра, и ему стыдно, будто Широ может разглядеть его смешанную кровь, выведенную чёткими линиями на его груди. Будто это вообще имело бы значение. Наверняка есть способ всё исправить, но Широ и дальше заходит в тупики. Он тянет время и достаёт из ящика футболку. Одна из трёх вещей, которые принадлежат ему, понимает вдруг он. На Земле его ждало светлое будущее и приличные деньги, но здесь у него есть только то, что на нём. Кит заслуживает большего, заслуживает лучшего, но когда Широ протягивает футболку, его взгляд становится печальным. — Не могу. Это твоё, — бессмысленно говорит он. — Всё, что моё — твоё. И у меня ничего больше нет. Ты замёрзнешь. Прежде чем Кит успевает возразить опять, Широ натягивает футболку ему на голову. От этого волосы Кита растрёпываются — путаются ещё сильнее, чем до этого, после боя длиной в целый день и импровизированного купания. Кит уже не первый год не мальчишка, но такой, со всклокоченными волосами и в слишком большой футболке, он выглядит таким юным, что под рёбрами тянет. Широ хочется привлечь его к себе, закрыть собой, не отпускать. Вместо этого он опускается на колено, снова нарушив все границы. Как можно бережнее берёт лицо Кита в ладони и прижимается губами к его лбу. — Ты лучшее, что у меня есть. И это никогда не изменится, — выдыхает он во влажные волосы. Наконец-то он произносит верные слова. Кит льнет к нему, вцепляется в его спину так крепко, что дрожит. Там, где его лицо вжимается в шею Широ, снова мокро, но в этот раз это не от опустошения. Широ водит ладонью по спине Кита, помня о синяках, и старается сдержать улыбку. Целый день они заключали союзы и двигались вперёд, но почему-то это кажется Широ бо́льшей победой. Он нужен, он в нужное время в нужном месте, и он чувствует себя целым — или, по крайней мере, целее, чем за весь прошедший год. Когда он просыпается несколько часов спустя под одеялом, то видит, что Кит спрятал руки между их телами. Широ чувствует, где они прижимаются к его груди — чувствует, что пальцы касаются кожи куда интимнее, чем есть на деле. Им в новинку разделять постель, но Кит тихий и тёплый, и приятно в целом не оставаться наедине со своими мыслями. Даже когда Кит спит, его присутствие уносит прочь все тревоги. Всё не может быть так просто.***
Он гонится за этим чувством. В тот день они проводят учебные манёвры, чтобы покрасоваться перед Клинками, и в кои-то веки всё идёт гладко. Лэнс даже умудряется пнуть как следует, не обронив их всех на землю. Когда они возвращаются в ангар, Кит стаскивает шлем, и под доспехом он весь сплошной синяк по-прежнему, но у него под глазами нет мешков. Когда он улыбается Широ, это улыбка, которой тот не видел неделями. Вечером Широ находит Кита на смотровой площадке, бодрствующего по привычке и по долгу, окутанного прохладным зелёным светом. Это их место для разговоров. Широ опять хочет спросить его, в порядке ли он, но это не нужно. Кит улыбается, они обмениваются взглядами, и на мгновение они словно вернулись в пустыню, и где-то в темноте за их спинами поблёскивает гравицикл. В прошлый раз, когда они встретились так, Широ допустил ошибку. — Извини за вчера, — говорит первым Кит. Ему стыдно за то, что он сорвался, но это первый раз с отбытия на Кербер, когда Широ почувствовал себя полезным ему. Он нужен Киту так, как никому из команды больше не нужен. Это что-то более примитивное, более человечное, и теперь, когда он распробовал это чувство заземлённости, ему больше ничего и не нужно. — Ну, — Широ чувствует, как уголки рта дёргаются вверх, и губы складываются в неровную улыбку, пытается обратить всё в шутку: — Моя комната — всегда твоя. — Моя постель — твоя постель. — Мы ведь женаты, в конце концов, — добавляет он, потому что не может удержаться. Кит вспыхивает, потрясённый. — Но… Очередная ошибка. — Да ничего, — говорит Широ, пытаясь успокоить его и удержать застрявший в горле ком под контролем. Это неловкость, наверное. Он надеется, что это неловкость, потому что иначе это что-то вроде разбитого сердца, а на это у них нет времени. Только не из-за такой маловажной мелочи. — Я просто предложил. Кит не хватается за предложенную соломинку. Даже после стольких месяцев корабль не кажется домом — не больше, чем Гарнизон когда-то, и стылость космоса по-прежнему забирается под кожу. В темноте всё кажется больше. Незначительные мысли растут и искажаются, и когда Широ уже сдаётся, готовясь провести ночь без сна, дверь скользит в сторону. Кит переступает порог, тихий, как шёпот. Широ опознаёт его по шагам и по дыханию, и по тому, как звякает цепочка на шее, когда он забирается под одеяло. Всё это без единого слова — будто так Широ не заметит. Он пристраивается на краю кровати, спиной к Широ, но койки в замке не такие уж вместительные, и Широ чувствует тепло его тела. Этого хватает, чтобы прогнать застоявшийся холод внутри; цельный металл протеза притягивает жар, будто он сделан из чистого льда. Широ бездумно тянется этой своей новой рукой, гладит костяшками покрытую тонким одеялом лопатку. Дыхание Кита затихает на мгновение, а потом он подаётся навстречу прикосновению. Широ засыпает с ним вместе под монотонность жеста. За неделю это превращается в обыденность. Семь дней нужно на то, чтобы сформировать привычку, вспоминает Широ слова кого-то из преподавателей, но по ощущениям кажется, что и того меньше. Тело запоминает, как раскрывать объятия навстречу чему-то тёплому, уже к третьей ночи. Кит неестественно горячий, и спит беспокойно; Широ привыкает просыпаться в поту, уткнувшись лицом в чужую ладонь или с чужой ногой, закинутой ему на бедро. Иногда — со сброшенным одеялом, с Китом, спрятавшимся под тяжестью руки, которой Широ придерживает его, чтобы они вместе не очутились на полу. Ко второй неделе он уже не представляет, как можно просыпаться по-другому. Он забывает о том, что это всё не по-настоящему, и это даёт о себе знать. Когда они просыпаются утром, они бредут в столовую вместе. В этом нет ничего интимного, но в первый раз, когда это случается, Лэнс смотрит на них широко распахнутыми глазами. Во второй раз смотрят уже все. Даже Аллура косится на них со своего места во главе стола, и Широ вдруг соображает, что держит руку на плече Кита, показывая ему дорогу. Он отстраняется, будто его застукали за разорением банки с печеньем. Кит бросает на него непонимающий взгляд, и Широ разрывается между двумя тихими голосами: один твердит ему, что нет ничего страшного в том, чтобы придержать за плечо друга, даже если и не убирать руку сразу, второй шепчет: «Вы женаты, можешь трогать его, сколько захочешь». Кит вот не против. Прикосновения между ними — особенные. С того самого первого раза, как Широ привлёк Кита в объятия и почувствовал, как тот расслабляется у него в руках, прикосновения были его единственным преимуществом. Скользкая дорожка это была, выходит. Остатки правдоподобных отрицаний отправляются прямиком в ад через пару дней, когда Кит подаёт ему миску с максимально пристойным подобием овсянки, которое им удалось добыть. Она тёплая и пахнет знакомо, почти корицей, и Широ без задней мысли прижимается губами к виску Кита вместо благодарности. Кит подаётся ему навстречу, и не задумывается об этом, потому что ничего странного нет, они же друзья — женатые друзья. А потом оборачивается к столу как раз вовремя, чтобы увидеть, как ложка выпадает из пальцев Лэнса, и зелёное желе капает у него из приоткрытого рта. Ну, да. Может, вне контекста это всё немного слишком.***
В первое утро, когда Широ будит его, Кит ноет, будто они снова в Гарнизоне, и Широ пытается вытащить его на тренировку, на которую Кит сам согласился и забыл. Он начинает улыбаться мелочам. Кажется, что всё складывается, но ничто не бывает так просто. Кита ранят — опять, потому что они живут опасно, и Кит остриё их копья почти в каждом бою. Он выкладывается на пределе и делает что может, потому что может. Уже за это можно его любить, но это не единственная причина. Знает ли об этом Кит и значит ли это что-то для него — Широ не понимает. Через два часа после того, как Лэнс и Пидж отбывают на задание, Ханк на мостике оборачивается к Широ, и Широ уже видит тревогу в том, как неестественно держатся его плечи. — По-моему, мы потеряли связь, — говорит Ханк. — По-моему, что-то случилось. У него безупречная интуиция. Есть шанс, конечно, что это просто сбой коммуникаторов, но им редко когда везёт, а проникновение на вражескую территорию не проходит легко, когда на тебе паладинский доспех и ты на Льве. Вероятнее всего, что-то пошло не так. Вероятнее всего, Кит оказался в самой гуще. Мысль застаёт Широ врасплох, когда он заходит в кабину Чёрного Льва. Кит не единственный, о ком стоит беспокоиться в этой ситуации, но он единственный, с кем Широ хочет проснуться рядом на следующее утро. Это важно. Связь так и не восстанавливается, и Широ заходит на посадку, и видит, что его ждёт. Проклятие он сдерживает с усилием. Шея Кита и грудь залиты кровью, и чёртова цепочка перепачкана в ней, и она на виду. Широ прячет её, но только потому, что знает, как Кит будет себя чувствовать, если команда увидит. Впрочем, уже поздно, наверное. — Что случилось? — тихо спрашивает Широ, наклонившись к его уху и стараясь не замечать привкус крови в воздухе. Что-то изменилось, осознает он. Что-то не может остаться прежним, когда ты проводишь ночи с кем-то, а потом вынужден видеть его в таком состоянии. Кит кашляет, больше кровью, чем воздухом, но это всё то, что скопилось во рту. Широ надеется, что это не из-за внутренних повреждений. — Плохой день, — мямлит Кит, и смысла в этом ни на грош. — Просто плохой, а? — Широ не тратит время на пустые препирания. Ему приходится напомнить себе, что ничего с этим он поделать не сможет. Он не сможет заставить Кита не быть тем, кто он есть. Иногда можно только прийти и собрать осколки — буквально, думает он, подхватывая Кита поудобнее и шагая назад ко Льву сквозь дым и пыль. Но это дурной знак. Кит всегда первый, всегда быстрее других — всегда защищает его. Будто думает, что он сто́ит лишь столько, сколько сам может отдать, и как только Широ замечает закономерность, он видит её во всём. Кит всецело отдаётся долгу, понимает Широ, стирая кровь с его спины в ванной. Зеркальное отражение прошлого раза, когда они были здесь — в этот, правда, Кит не плачет. Он отключился от усталости, не ранен серьёзно, ему даже не нужно в медкапсулу. Жалкое утешение. Лишь один скверный порез, лишь пара синяков, лишь чуточку потрёпан — лишь чудом разминулся со смертью. Он пытается искать оправдания неоправдываемому. Широ пришлось относить его в ванную и раздевать, усадив на стойку. Кит даже голову поднять не может. Нет в этом ничего нормального. — Не нужно тебе этого делать, — говорит Широ, зная, что Кит его не слышит. А произнеся это — понимает, в чём ошибся. В голове Кита нет уравнения. Нет списка плюсов и минусов. Он делает то, что, как ему кажется, нужно сделать, потому что он должен, не потому, что ему жить надоело. Широ вспоминает испытание, и как Кит ахал от боли, и слёзы после. Он никогда не сносил боль и горе молча — но и не бежал от них. Вот такой он храбрый. Широ гордится им, пусть его гордость и окрашена печалью, изматывается, волнуясь за него. Всё повторяется снова. И в который уже раз. Кит не всегда сможет выцарапаться. Рано или поздно это всё выйдет им боком, и ему не на что будет опереться. Это как знать, что Кит сбежит, и сознательно отпустить его. Это неосмотрительно, но простых решений нет. Он не может посадить Кита на привязь, да и не хочет. Это выводит из себя. Что-то важное он упускает, какое-то идеальное предложение, которое поможет Киту понять, что жить с честью и просто жить не обязательно исключают друг друга. Он уносит Кита обратно в их комнату — теперь уже общую, какой смысл лукавить, — кладёт его на кровать и забирается следом, даже не пытаясь держать приличествующую дистанцию. Он обхватывает Кита руками, не обращая внимания на тяжесть, привлекает Кита к груди. Так он может протянуть руку и легко коснуться цепочки, приподнимая её. Из всех его ошибок эта самая страшная. Он сам себя в угол загнал этой ложью. Он подал это как просьбу об одолжении, зная, что Кит ни за что не откажет, и впутал его во всё это; теперь он видит это как никогда ясно. Никогда не бросай меня, приди спасти меня, утешь меня, сразись на войне со мной, останься со мной до конца. Отбрось свою жизнь ради меня. Просто одолжение. Если бы он мог вернуться в прошлое, он бы сделал всё по совести, и может, тогда бы Кит понял, чего он достоин. Но — поздно спохватился. Нельзя построить любовь на лжи и гнили. Так это не работает. Он, может, и младше, чем его привыкли считать, но он это понимает. Кит перекатывается на бок и храпит в подушку, как обычно. Широ понимает, что не может отпустить это так просто. Он всё такой же эгоист, как в ту ночь, когда попросил Кита выйти за него. Ничего не изменилось. Плен, пытки и война не отбили у него желание держаться за тех, кого он любит, и Кит в его сердце главнее остальных по-прежнему. Навсегда. И пускай заслужить кого-то нельзя — может, можно хотя бы попытаться.