«From Heaven to Hell
The in-between is so enticing»
«Out of the Fire», Digital Daggers
Эта ночь была какой-то особой; далеко позади кто-то вскрикнул, но я даже не обернулся. Да, эта ночь была особой, но в каком-то особом, дурном смысле. Хорошо набравшийся Фредди еле выговаривал слова ещё когда говорил со мной по телефону, а сейчас уже наверняка вырубился. Я не понимал, зачем мне это, но он позвал, а я не стал отказываться. По правде сказать, я просто не хотел оставаться наедине с самим собой. Даже сейчас, на этой пустой и тёмной улице я чувствовал себя лучше. Можно было представить себя частью её таинственного мрачно-романтичного мира, частью чего-то большего и через это большее попытаться вновь обрести себя. В столь поздний час на остановке было ожидаемо пусто. Я сомневался, что дождусь маршрутки, но хотелось немного посидеть, ни о чём не думая. Так что я даже удивился, когда вдали замаячили габаритные огни автобуса. Пока он, не спеша, вразвалочку приближался, я подумал, что можно было бы и пешком дойти — Фред жил не так уж и далеко, но я быстро отмёл эту мысль. В любую другую ночь я бы с удовольствием размял ноги, но сейчас каждый тёмный переулок, каждый поворот таили в себе пугающую неизвестность. Уж лучше смотреть в окно, как всё это проносится мимо, сидя в безопасности на островке света. Когда автобус подъехал ближе, я поискал номер маршрута, но того нигде не было, чёрт. Видимо, служебная развозка, хотя больше он походил на междугородный рейс. Автобус остановился, и водитель открыл двери. Весенняя ночь оказалась холоднее, чем я думал, а из окон на меня лился искусственный и болезненный, но такой манящий голубой свет… И всё же я не рискнул бы садиться на незнакомый рейс — слишком уж сильным было дурное предчувствие, но вдруг я заметил её. Посреди пустого салона, у окна, всего в паре метров от меня сидела и читала девушка. Её красота было под стать этой ночи — такая роковая, но столь притягательная. Я и не думал с ней знакомиться, по крайней мере, тогда, но само её присутствие вдруг волшебным образом вернуло мне часть утраченного доверия к миру и к живущим в нём людям. С детства я помнил, что не стоит слишком обольщаться цветастыми фантиками конфет, но и спустя годы по-прежнему попадался на один и тот же фокус. Красота продаёт, и красота подкупает. Кто знает, как бы всё сложилось, если бы я предпочёл подождать следующего автобуса, но я сел. Поднимаясь по ступенькам, я успокаивал себя: всегда можно извиниться и выйти, сказав, что перепутал автобусы. Поравнявшись с полноватым чернокожим водителем, я встретился с ним глазами. Пройдя четверть салона, я оглянулся через плечо и заметил, что тот по-прежнему сверлит меня взглядом. Места у прохода в первом ряду оккупировали два спящих пассажира. Оба ужасно худые, бледные и высокие, они не откинули назад спинки кресел, чтобы лечь, а дремали сидя, вытянувшись по струнке. Весь остальной салон был пуст, если не считать той девушки, что и привлекла моё внимание. Она, казалось, с головой ушла в чтение, а мне в такую ночь более всего прочего хотелось немного покоя, стабильности, и я направился в конец салон. Но, проходя мимо неё, я отчего-то задержался. Под люминесцентными лампами все краски казались выцветшими и приобретали сизый оттенок. В их свете миниатюрная незнакомка смотрелась балериной из музыкальной шкатулки. Я сел в том же ряду, но у противоположного окна. Упав в кресло, я уставился на спинку сидения перед собой и, сам того не замечая, до боли в пальцах сжал подлокотники. — Почему нет? — Раздался справа тихий и мягкий голос. Я повернул голову, но девушка по-прежнему читала и как раз переворачивала страницу. Я решил, что мне послышалось, но она, также не отрываясь от чтения, повторила: — Почему нет? Ты же хотел сесть рядом, так и сядь. Пересев к ней, я представился и попытался завести разговор, но та лишь перелистывала страницу за страницей. Вскоре я оставил безуспешные попытки и продолжил смотреть вникуда. Собирался было достать телефон и кому-нибудь написать, но вдруг понял, что не хочу говорить ни с кем из знакомых, а единственный интересный человек меня игнорировал. Следующие десять минут мы просидели молча, но вдруг она с хлопком закрыла книгу и бросила её в свою сумочку. — Ну вот! — Воскликнула она радостно. — Дочитала, наконец. Затем она схватила меня за руку и крепко её пожала. — Лайла, Лайла Рэйн! Приятно познакомиться, напомни, как тебя? — Весело затараторила она, повернувшись ко мне. — Ричард, –проговорил я, озадаченно уставившись на неё. Должно быть, удивление отразилось на моём лице, потому что Лайла защебетала: — Оу, не обращай внимания, просто я совершенно не способна заниматься двумя делами одновременно и не могу бросить хоть одно из них, не доведя до конца. Ты и не представляешь, как часто я попадаю в неловкие ситуации из-за этого. Недавно, например, меня остановили за превышение скорости, и мне пришлось игнорировать офицера полиции, пока я не дослушала песню. Похоже, она могла тараторить так часами, но меня это не смущало. Наверное, дело в контрасте с предшествовавшим молчанием, но теперь казалось, что мы оба долго ждали этой встречи. Так мы и сидели: она без конца рассказывала о себе, своей работе, книге, что сейчас читает и обо всём на свете; я в нужных местах кивал и поддакивал. Моё одиночество исчезло без следа, а разве не оно выгнало меня сегодня из дому? Здания мелькали одно за другим, дома и склады пролетали за окном и оставались позади. Я не замечал, как один квартал сменяется другим. Остановок почти не было, и, даже если бы мы ехали по нужному маршруту, то давно проехали бы мимо дома Фреда. Когда автобус наконец остановился впервые, у входа в автобус показался одинокий старик. Он рассеянно ёжился, стоя в одном халате и тапочках посреди пустынной улицы, медлил и оглядывался по сторонам, всё словно бы ждал чего-то или кого-то… Постояв ещё немного в облачке призрачного голубого света, он вздохнул, оглянулся в последний раз и медленно прошаркал к дверям. Всё это время водитель терпеливо ждал. Поднявшись по ступенькам, в ярко освещённом салоне автобуса пожилой мужчина выглядел ещё более растерянным и беспомощным. Закрыв двери, водитель встал со своего места и что-то прошептал ему на ухо. Что он сказал, услышать не представлялось возможным, но дедушка оживился и переспросил: «А это точно?». Водитель серьёзно кивнул, проводил его к сидению во втором ряду и, достав с багажной полки плед, укрыл старика. На всё это я практически не обратил внимания. Я даже не обратил внимания, что мы останавливались, настолько был увлечён разговором и своей новой знакомой. К тому времени, мне было уже всё равно, куда мы едем, а уж о Фредди я и думать забыл. Я как раз рассказывал Лайле о своём хобби, и та столь внимательно слушала, что, кроме её лица, я больше и не видел ничего. Все, даже самые близкие люди, с которыми меня прежде сводила судьба, казались теперь неловкими статистами, нехотя выполнявшими нелюбимую и надоевшую работу. Но то, что случилось дальше, грубо вырвало меня из этого крохотного волшебного мирка. Неожиданно водитель вдавил педаль газа в пол, и все пассажиры заёрзали на своих местах. Двое, сидевшие в первом ряду, проснулись и стояли теперь рядом с водителем. Вдруг автобус резко остановился, и нас бросило вперёд. Двери автобуса открылись, а эти долговязые пулей вылетели наружу и умчались куда-то вперёд по улице. Когда они почти скрылись из виду, автобус медленно тронулся следом за ними. Мы прилипли к окну и вглядывались в темноту. Наконец, те двое вновь появились в поле зрения, но теперь к ним присоединилась третья фигура. Когда дальний свет выхватил их мрака, оказалось, что они под руки тащат упирающегося парнишку лет двенадцати. Тот плакал, что-то кричал, и у меня по коже пробежали мурашки — ведь я уже был в том автобусе, на который он так не хотел садиться. Мы с Лайлой переглянулись, но промолчали. Наверняка, это просто сын водителя или сбежавший из дому пострел, но я не мог довольствоваться этими догадками, не узнав наверняка. Если эти трое (водитель явно им помогал) задумали что-то недоброе, кому-то придётся объяснить им их неправоту. Глупо было надеяться на старика, а свалить это на Лайлу было бы инфантильно и безответственно. Я встал со своего места и медленно двинулся вперёд. Двери уже открылись, и в поле зрения появилась лысая макушка одного из похитителей. Я подумал, что стоило бы взять телефон и приготовиться звонить в полицию, но вдруг понял, что не знаю ни номер автобуса, ни где мы находимся. Поэтому моя рука, нырнув в карман, извлекла из него складной нож. Незаметно, с тихим щелчком я открыл его и так, держа одну руку за спиной, подошёл к водителю. — Что здесь происходит? Какого чёрта они прицепились к мальцу? — Указал я в сторону похитителей, стараясь следить за ними боковым зрением. — Успокойся, парень. Мальчишка просто немного заблудился, и мы не хотим, чтобы он заплутал окончательно, — последовал ответ. — Давай вот лучше у него спросим, потерялся ли он? — Плохая идея, большинство людей сами не знают, что потерялись, пока им не откроют на это глаза. — Звучит как начало сектантской проповеди. — Сядь на своё место, Ричи, и не делай глупостей. Мне показалось, или он назвал меня по имени? Вряд ли он со своего места мог расслышать наш с Лайлой разговор. Но если не так, то как ещё он мог узнать моё имя? Фигура справа, замершая было на ступеньках, теперь быстро поднималась, и я решил, что самое время призвать всех к открытому и конструктивному диалогу. Резко повернувшись вправо, я выбросил перед собой руку с ножом — против техники безопасности, зато эффектно. Почти смешно вспоминать такое, но тогда я собирался им угрожать. Посмотрев похитителю в глаза, я подавился словами. Штука в том, что их не было. На туго обтянутом кожей лице, между скулами и низким лбом зияли два огромных чёрных провала, и чем дольше я в них всматривался, тем шире они казались. Даже прямой и яркий свет потолочных ламп не рассеивал царящую в них темноту. Казалось, если мрак, клубящийся в этих глазницах, вырвется наружу, он погасит сами звёзды. Две этих ужасных дыры поглощали, засасывали в себя всё, на что «смотрели», и прямо сейчас они вглядывались в меня. Я перестал чувствовать руки и не заметил, как выронил нож. Мои ноги вдруг превратились в пару тяжёлых громоздких костылей, и на них я медленно, очень медленно пятился. Отступая, я рухнул в кресло одного их похитителей и чуть не подскочил от неожиданности — оно было горячим, почти раскалённым. Кажется, ещё немного, и обивка начнёт тлеть. Тогда я об этом не думал, но сидения здесь были без подогрева. А значит, если для первого ряда не сделали исключения, то сидевший здесь до меня пассажир, должно быть, сгорал от просто нечеловеческой лихорадки. И сейчас, когда он стоял передо мной, я почувствовал исходящий от него болезненный жар. Казалось, он, минуя воздух и плоть, просачивался внутрь меня. У меня поднималась температура, и с каждым вздохом воздуха становилось всё меньше. Вот значит, каково это, когда жизнь покидает тебя. Я не хотел умирать, но и сил жить у меня почти не осталось. Возможно, ещё немного, и от захлестнувшего ужаса у меня просто остановилось бы сердце, но тут в проходе появилась Лайла. — Гарольд, так тебя и растак, отзови своих прихлебал, не видишь: плохо человеку? — Она вышла вперёд и легонько оттолкнула назад одного из этих псевдолюдей. — И вы, ребята, зенки-то свои увечные прикройте, здесь инвалидам не подают. Вытащив из этого кошмара, она подталкивала меня вперёд по коридору. Вдруг, что-то вспомнив, она вернулась. — Мальчики, вы тут ножичек на полу не находили? Пойманного парнишку уже усадили рядом с окном всё в том же проклятом первом ряду. Я не мог ему помочь, сейчас я не мог помочь даже себе. Отойдя подальше, я заметил, что такие же жуткие дыры заменяют глаза и второму похитителю. Один из них, уже прикрывший веки, наклонился и, подобрав мой нож, подал его Лайле. Похоже, они и без глаз прекрасно ориентировались в пространстве. Когда мне вернули клинок, лезвие, за которое его какую-то секунду держал «черноглазый», было ещё горячим. Пока мы шли по проходу к своим местам, я не мог перестать думать об этих… существах. Мне следовало сразу понять, что с ними что-то не так. Этой прохладной ночью на них были лишь лёгкие тёмные льняные рубашки и брюки, а когда я проходил мимо в самый первый раз, меня обдало теплом, но я всё списал на кондиционер. Мне никак не удавалось избавиться от ощущения, что весь их внешний вид, всё это — лишь часть камуфляжа. Под льняными костюмами они носили костюмы людей, а глаза — лишь небольшая досадная брешь в их маскировке. В этих созданиях не было ничего человеческого.Пожалуй, это даже к лучшему, что они хотя бы притворяются людьми — увидеть их настоящий облик я был попросту не готов. — - Что… что это было?! — Выдохнул я, когда мы, наконец, сели. — Извини-извини, надо было предупредить тебя, чтобы ты не смотрел им в глаза. Жуть правда? — Да уж, не то слово, подумал я про себя. — Что это за… существа и что они здесь делают? Что им нужно от мальчишки? Лайла как-то странно на меня посмотрела. Слегка склонив голову набок, она спросила: — Как думаешь, где ты находишься? — В смысле, город или… — Просто ответь на вопрос, что это, по-твоему, за место. — Похоже на какой-то местный или междугородный автобус, — осторожно ответил я, решительно не понимая, какого ответа от меня ждут. — Хмм, забавно, потому что лично я вижу поезд. — Задумчиво протянула она. — Но это не важно. Скажи лучше, ты помнишь, как сюда попал? — Разумеется. Я собирался заехать к своему приятелю и решил сесть на маршрутку. — Первую её фразу я решил пока пропустить мимо ушей. — И у тебя не было никаких провалов в памяти, ты помнишь, как добрался до остановки? — С сомнением поинтересовалась она. — Сделай мне одолжение, перескажи, как провёл этот вечер и постарайся вспомнить все детали. Понимание происходящего всё стремительнее покидало меня, но я выполнил её просьбу. Следующие пятнадцать минут я в подробностях пересказывал, что ел на ужин, с кем переписывался в соцсетях, звонок Фредди и свою дорогу до остановки. Я часто уезжал с неё, и припомнить точный маршрут не составило труда. — Скажи, Ричард, ты веришь в загробную жизнь? — Ох, чует моё сердце, разговор будет не из простых… — Какое это имеет отношение к делу? — Видишь ли, во все времена во многих культурах существовали представления о божестве смерти, сверхъестественном существе. Греки называли его Хароном. Считалось, что он перевозит души умерших на своей Ладье через реку Стикс, всегда в одном направлении. — Занимательная история, но что из этого? — Как думаешь, между миром живых и мёртвых действительно течёт какая-то там река? И нужна ли божеству лодка, чтобы её преодолеть? — Куда ты ведёшь? — У меня тут появилась гипотеза: что, если люди во все времена просто проецировали на Харона свои представления и образы из подсознания? Может, они просто не могли осознать истинную суть вещей и пропускали её через фильтр привычного взгляда на мир? Разве могли греки представить себе, что в мир мёртвых их повезёт поезд или автобус? Потому после смерти за ними и приплывала ладья. А вот мы можем. Мне кажется, переход должен сопровождаться образами привычных и обыденных транспортных средств, чтобы души отправлялись в вечность спокойно, без лишнего стресса. Что может быть проще — сесть на автобус, прокатиться по ночному городу, а выйти уже на другой стороне — там, где тебя ждут умершие родственники и друзья? — Красивый, даже романтичный взгляд на смерть. Но ты же не пытаешься намекнуть мне, что мы уже умерли? — Господи, пусть она скажет, что это шутка. — Ну, подумай сам. Автобус без номеров приезжает за тобой, стоило тебе прийти на остановку. И все эти люди без глаз… Разве так уж сложно допустить подобную вероятность? Неужели этой ночью ты не испытывал какого-то особого одиночества, тоски и неприкаянности? Разве ты не шёл на свет этих ламп, как летят на него мотыльки? Впервые за всё время путешествия я всерьёз задумался над тем, кого именно перевозит этот автобус. И я подозревал, что отнюдь не мёртвых. Как бы ни было больно, но я не мог закрыть глаза на то, что Лайла очевидно безумна. Может, конечно, это просто одна большая шутка, или она под веществами. Но, если она сумасшедшая, это бы всё объяснило. Эти люди, они же просто все чокнутые. Должно быть, на выходные безобидных отпускали к родственникам, а теперь забирают обратно от их домов. Меня же, должно быть, просто с кем-то спутали. К этому времени я уже совсем убедил себя в том, что просто переволновался, и эти жуткие непустые глазницы мне померещились. И всё же, кто-то здесь явно сошёл с ума — либо я, либо Лайла, либо все на этом чертовом титанике, и мне нужно было знать наверняка. — Извини, мне нужно поговорить с водителем, — сказал я и встал со своего места. Проходя мимо первого ряда, я вновь почувствовал волны тепла, идущие от «спящих». Поднеся ладонь к лицу одного из них, я почувствовал, как от него пышет жаром. Если этот человек болен, то чёрные глаза могли оказаться каким-нибудь экзотичным симптомом. Считая про себя до десяти, я дважды сбился, но затем всё же осторожно дотронулся до его горячечного предплечья. — Извините, сэр… Он открыл глаза, и я вновь почувствовал, как мир вокруг меркнет и перестаёт существовать. Эта чернота действительно была симптомом — симптомом смерти, отличительной чертой небытия, и сейчас она заливала моё сознание. Ещё совсем немного, и меня не станет. Боковым зрением, я заметил, как по проходу ко мне спешит Лайла, но время замедлялось на глазах, и она катастрофически не успевала. В последний миг скрипучий голос водителя отдёрнул меня от края и вернул к реальности. — Я вот чего не понимаю, Ричи: тебе одного раза показалось недостаточно? Чего ты всё к людям цепляешься? У ребят тяжёлая и неблагодарная работа, пусть хоть отдохнут спокойно. — Теперь эта идея и мне казалась предельно дурацкой: глупо второй раз лезть в ту же трансформаторную будку потому лишь, что забыл каково это, когда поджариваются твои внутренности. Должно быть, с ума сошёл всё-таки я. Ну и ладно. По крайней мере, теперь мне больше не нужно завтра утром на работу. — Скажите, а вы и правда везёте нас в царство мёртвых? – Буднично поинтересовался я, сидя на полу в проходе. — Ну, уж не в Диснейлэнд, это точно. — Как вас зовут? — У меня было множество имён, но сейчас меня зовут Гарольдом. — Гарольд, вам нравится ваша работа? — Не хуже других, и есть время подумать. Иногда, конечно, надоедает постоянно следить за дорогой и за вами, балбесами, но временами попадаются очень любопытные персонажи. — Гарольд, не хочу вас обидеть, но у меня ещё много планов на завтра и на остаток жизни. Давайте, вы остановите автобус, и я просто выйду? — Нет, – помрачнел он, — так не пойдёт. Ты не первый, кто меня об этом просит, но от меня ещё никто не уходил, так что давай опустим стадии уговоров и торга. Люди… Ирония в том, что вы по-настоящему понимаете ценность своей жизни, лишь потеряв её. Вы так боитесь жизни… Ведь, по большому счёту, вы даже не хотите жить, а просто боитесь умереть. Вы запираете себя в воображаемые клетки из надуманно-непреодолимых обстоятельств, возводите вокруг тюрьмы из ожиданий и расставляете силки из надежд. И лишь когда приходит смерть и сметает в сторону весь этот хлам, вы наконец ощущаете их иллюзорность, но уже поздно. Как я и сказал, Ричи, ты не первый и не последний такой, так что вернись на своё место и попробуй насладиться поездкой. — Что ж, нет, так нет. — Вздохнул в свою очередь я и побрёл обратно к своему месту. Это место влияло на меня, я всё хуже помнил свою прошлую жизнь. Постепенно мне начинало казаться, что до этой ночи и не было никакой иной жизни. Нужно было выбираться и срочно. Но, добравшись до своего места, я рухнул без сил. Наверное, второй взгляд в вечность подорвал мою волю — сейчас я хотел только сесть в кресло и отпустить контроль. — Ты мне всё ещё не веришь? — Спросила Лайла, глядя в окно. — Ничего личного, я никому не верю, — вяло ответил я, бессмысленно уставившись на свои руки. — Хочешь, покажу кое-что? — Валяй. — Дай-ка свой нож. — Что? — Твой нож, — протянула она руку, — дай его сюда. Этот нож символизировал для меня ответственность за собственную жизнь и безопасность, поэтому я никогда с ним не расставался. Но сейчас все эти красивые слова казались пустым звуком, а потому я безразлично пожал плечами и отдал клинок Лайле. — Смотри, — сказала она. Взяв нож, она быстро и с нажимом провела кончиком острия по стеклу окна. Я поморщился, предчувствуя отвратительный, пронзительный скрип, однако вместо него раздалось тихое, на грани слышимости, шуршание. Но на этом странности не закончились. Отчётливая и глубокая, подсвечиваемая огнями за окном, царапина на глазах уменьшалась, стягивалась подобно ране животного. Челюсть у меня не отвисла, но мой разум, прежде обессилено барахтавшийся в меланхолии, теперь выбросило на берег. Я понимал кто я, где я и никогда прежде не чувствовал себя более живым. — Мне кажется, ты не до конца осознал, попробуй сам. Дай руку, — сказала Лайла и протянула свою. Она взяла мою ладонь в свои, вложила в неё нож, и мы вместе сделали ещё один разрез, который также стремительно затянулся. Не знаю, кошмар это или какой-то наркотический бред, но стекло залечивало собственные раны. Вероятно, исцеляться мог весь автобус, но сейчас я пришёл в себя, и у меня были дела поважнее, чем выяснять это.Главным теперь было составить план побега. Я не знал, долго ли ещё я буду оставаться собой, а значит, следовало спешить. — Лайла, нам нужно выбираться отсюда. Не знаю, что это за место, но эти люди, они промыли тебе голову. Мы живы, пойми. Мы живы, и нам нужно бежать, пока это ещё так. – Прошептал я, наклонившись к ней. — Любой другой уже успокоился бы, смирился. Неужели, ты и правда живой? — Она грустно посмотрела мне в глаза. — Да, да! Ты тоже жива, и мы отсюда сбежим, — сказал я и взял её ладони в свои. — Ты чувствуешь? Это тепло, тепло моей крови! Пока наши сердца бьются, пока мы хотим жить, мы живы. — Нет, — высвободила она свои руки. — Ты, может, и жив, а мне уже точно конец. Она до боли печально улыбнулась и указала на зелёный браслет, болтающийся на её запястье. — Оказывается, даже если следить за сахаром в крови и выполнять все рекомендации врачей, диабет всё равно найдёт способ до тебя добраться. Если ты жив, значит, у тебя ещё есть шансы, но я помню, как у меня начались осложнения на сердце. Помню, как однажды мне стало плохо на подземной парковке. Прошло более получаса, прежде чем меня заметили и вызвали скорую – у меня не было ни единого шанса. Медики, констатирующие мою смерть — я помню каждую деталь. Когда всё было кончено, мне стало так грустно и одиноко... Тогда-то я и отправилась на вокзал. Мне всегда нравилось смотреть, как приходят и уходят поезда, наблюдать суету пассажиров, их встречи и прощания. При этом сама я никогда не покидала города. Вот я и подумала: «когда, если не теперь». Поезд пришёл не по расписанию, а сразу после заката. Больше его никто не видел, и внутри было пусто, кроме этих двух ребят из начала вагона. Весь поезд был в моём распоряжении, а большего мне и не нужно было. Не было нужно, пока не появился ты. Она по-прежнему крутила в руках мой нож, и с минуту мы просидели молча. Наконец, я заговорил. — Ты не обязана ехать дальше. Даже, если ты уверена, что мертва, мы можем уйти отсюда вместе, ты и я. — Не-ет, мне больше нет места в мире живых. Лучше останься ты, — она с надеждой посмотрела на меня. — Разве всё так уж плохо? Мы доберёмся до конца пути, а там уж будь что будет. Все ведь, в конце концов, умирают, так зачем откладывать неизбежное, если уже знаешь, что смерть это не конец? Я хотел согласиться, забыть обо всём и остаться. До этого вечера я никогда не испытывал такого сверхъестественного ужаса, но и так хорошо мне прежде не бывало. Я уже почти сдался, но в последнюю секунду какая-то внутренняя сила, древний инстинкт, что отталкивает человека от края пропасти, не дал мне поддаться соблазну и опустить руки. Нет, я во что бы то ни стало выберусь отсюда, я найду её семью и сообщу, что Лайлу похитили. А если я узнаю, что она и впрямь умерла… Что ж… Об этом я подумаю, когда буду знать наверняка. — Нет, я должен хотя бы попытаться сбежать отсюда, пусть с этими монстрами шансы и невелики. Я должен жить ради своей семьи, ради друзей, моё время ещё не пришло, и я должен попытаться. — В таком случае тебе понадобится помощь. Через полчаса, когда автобус сделал очередную остановку, мы как раз заканчивали второй раз проговаривать план побега. Вообще-то, он был предельно прост, но мы так нервничали, что хотелось всё перепроверить. Когда автобус затормозил, я внутренне напрягся, но на этот раз черноглазые не покинули салон. Время шло, и эта могла быть последняя остановка, но я нутром чуял, что бегать наперегонки с этими двумя — пустая трата времени. Приходилось выжидать, а тем временем на борт поднялся очередной пассажир. В салон ввалился невероятных объёмов мужчина лет сорока. Огромный коричневый пиджак размером с парус едва сходился на толстяке. Ходил мужчина вперевалочку и даже боком едва протиснулся в проход между креслами. При этом он просто сочился дружелюбием изо всех пор. Поднявшись по ступенькам, он тут же представился и поздоровался с водителем, поинтересовался, как у того дела. Следующими от его добродушия пострадали черноглазые. Когда те «проснулись», я был уверен, что толстяк заверещит и попытается выбежать, но тот лишь слегка охнул и сказал «ребята, вам бы выспаться хорошенько, не буду мешать» и проследовал дальше. Пустовал почти весь автобус, но раскормленный джентльмен не остановился ни у второго, ни у третьего ряда сидений. Он, пусть и с трудом, но уверенно шёл к своей цели, как акула, почуявшая кровь. Он шёл ровнёхонько к нам, тут к гадалке не ходи, и я тяжело про себя вздохнул — только его здесь и не хватало. Так и есть, поравнявшись с нами, мужчина принялся жать мне руку своей пухлой лапой и раскланиваться перед Лайлой: — Джейк Макфуллер, очень приятно, Джейк Макфуллер, — повторял этот бочонок снова и снова. То ли он находил своё имя сложным, то ли просто ждал, что мы пригласим его присесть с нами. Так или иначе, когда мы закончили представляться друг другу, я взмолился небесам, чтобы он прошёл дальше. Но он остался. Усевшись через проход от меня, он продолжил попытки разговорить нас. Порывшись в одном из своих бездонных карманов, он извлёк открытую упаковку конфет и предложил нам: — «Скиттлс» — будете? Обожаю их, берите, у меня ещё есть, — протянул он нам упаковку.Неся всё, что приходит в голову, он, казалось, совершенно не замечал моих попыток игнорировать его. — Даже и не знаю, чтобы я делал, если бы их перестали выпускать. — А вы не знаете, там их продают? — Вдруг обеспокоенно поинтересовался Джейк, и лицо его вытянулось. Чёрт, такое чувство, что здесь все, абсолютно все знали, на что идут. Кроме, разумеется, меня. Похоже, для Джейка его конфеты были действительно важны, потому что он тут же поднялся со своего кресла, в которое с таким трудом уместился, и пошёл обратно, в начало салона.Едва не выворотив с корнем пару кресел, он таки добрался до Гарольда и принялся оживлённо того расспрашивать. Вообще-то нехорошо лишний раз отвлекать водителя во время движения, но, полагаю, если ты всё равно уже мёртв, это допустимый риск. Когда успокоенный Джейк повернул обратно, Лайла закатала мне левый рукав и что-то написала маркером на тыльной стороне предплечья. — Мой адрес. Будешь рядом, заходи. — Улыбнулась она и, стянув с моего пальца серебряный перстень, положила его себе в карман. — А это я возьму себе на память. Можешь считать это платой за мои услуги. Умрёшь — приходи, верну. Прежде чем я успел что-то сказать, она проскользнула мимо и, не оборачиваясь, зашагала к первому ряду. Черноглазые напряглись, словно бы что-то почуяв. Может, так оно и было; я и со своего места почувствовал, как они открыли «глаза». В своей привычной бойкой манере Лайла принялась расспрашивать Харона-Гарольда, когда мы приедем, есть ли у него семья и какой у него любимый фильм. Её энергии хватило и на помощников водителя. Совершенно игнорируя их демонизированный внешний вид, она принялась доставать их вопросами и разговорами. К моему удивлению, они даже что-то отвечали. Сжимая в руках пакетик с треклятыми шоколадными конфетами, я внимательно наблюдал за происходящим. Лайла сидела в проходе, скрестив ноги, так что все три члена экипажа окружали её с разных сторон. Не знаю как, но ей, похоже, удалось, их уболтать. Сейчас, если я правильно расслышал, они спорили, в каком фильме лучше сыграл Колин Фаррелл. Автобус в очередной раз остановился, и разношёрстная компашка оставила в покое карьеру ирландского актёра. Верзилы двинулись к выходу — должно быть, опять попалась беспокойная душа. Не поднимаясь со своего места, Лайла посмотрела мне прямо в глаза. В её прощальном взгляде было столько печали, что какой-то тихий голос принялся нашёптывать мне: «Ещё не поздно. Даже сейчас ещё не поздно. Позови её обратно и просто будь счастлив». Казалось, так мы просидели целый час, но в реальности не прошло и минуты. Наконец, она встала и двинулась к дверям — те по-прежнему были открыты. Может, никто не ожидал этого именно от Лайлы, а может, здесь вообще не бывало попыток побега, но даже пока она сбегала по ступенькам, Гарольд не попытался закрыть двери. Лишь когда та оказалась снаружи и огляделась по сторонам, он недовольно буркнул: — Ты что это задумала, а? — Извини, Гарольд, но зачем мне мир, в котором нет Колина? — Улыбнулась ему Лайла и, непринуждённо, но быстро припустила в сторону от автобуса. По счастью, мы остановились на перекрёстке, и она могла бежать в любом направлении. Ещё прежде чем водитель успел что-то крикнуть или посигналить, черноглазые одновременно встали на месте. Отсюда я этого видеть не мог, но был уверен, что они принюхались. Их добыча ускользнула из клетки, и они не собирались этого так оставлять. Один продолжил прерванную погоню, а второй развернулся на месте и рванул вслед за беглянкой. Срезая дворами, долговязый и непропорциональный, он с удивительной ловкостью перемахивал через заборы. Поимка Лайлы была лишь вопросом времени. Теперь настал мой черёд, и действовать нужно было быстро. Гарольд уже закрыл двери, и я двинулся в конец салона. Отцепив огнетушитель со стенки автобуса, я охнул — тот оказался тяжелее, чем я думал. Но это и к лучшему. Добежав до конца салона, я с размаху врезал им по заднему стеклу. Я ожидал, что оно разлетится осколками и крепко сжимал своё орудие, чтобы оно не вылетело с той стороны. Но вместо окна разбились мои ожидания. Стекло, издало самый настоящий стон, но лишь покрылось небольшой паутинкой трещин, да и те «заживали» на глазах. Я нанёс ещё удар, и «паутина» увеличилась в диаметре, а из центра выскочила пара «льдинок» стекла, но этого было слишком мало. Гарольд уже встал со своего места и шёл ко мне, что-то рыча на ходу. Мне нужно было больше времени. Больше времени… Я спешно оглядывался по сторонам, но ничего не мог придумать, и тут ответ сам пришёл ко мне, буквально. Джейк, сухогруз Джейк, нефтяной танкер Джейк поднялся со своего места и двинулся в мою сторону. Кресла у прохода стенали под его напором, но он прорывался вперёд, так быстро, что, казалось, не успеет остановиться и размажет меня по всей задней стенке автобуса.Видимо, он собирался поговорить со мной, убедить остаться. Я размахнулся снова, но на этот раз удар пришёлся по голове Макфуллера. Раздался неприятный хруст, и справа на его черепе появилась глубокая вмятина. Я испугался было, что убил его, но разве можно убить мертвеца? Отворачиваясь, чтобы вернуться к работе, я успел заметить, что вмятина на голове Джейка быстро выправляется, а кровь из виска уже остановилась. Зато теперь он прочно застрял между рядами высоких кресел, полностью блокируя проход. Рык Гарольда раздавался уже прямо из-за туши Джейка. Ещё три удара по стеклу, и в пролом пролез огнетушитель. Я принялся расширять пролом. Тот быстро затягивался, но я работал быстрее. Стон автобуса теперь не стихал ни на мгновение, в панике я не разбирал слова, и голос Гарольда больше напоминал рёв медведя. Наконец, я решил, что такого проёма будет достаточно, и перекинул одну ногу через раму окна. В неё тут же впились осколки стекла. Прежде чем лезть, я очищал раму от осколков, но окно восстанавливалось на глазах, и, если я не хотел быть пойманным им, мешкать было нельзя.Но вдруг единственное новое ощущение подавило и затмило панику: одна из штанин задралась, и лодыжкой я почувствовал, как её холодит уличный воздух. Эта небольшая радость вдохнула в меня новую жизнь. Скатав и перекинув через раму куртку, я полез дальше. Свесив ноги, я перевернулся на живот и тут увидел Гарольда. Тот вышел из себя и принялся голыми руками выкорчёвывать одно из ближайших кресел. Слава богу, ему не пришло в голову выйти из автобуса. Хотя, может, он и не мог. Свет падал так, что глаза водителя, казалось, светились изнутри. Я бы не поверил, если бы не видел сам, но Гарольд обхватил ближайшее к проходу кресло и одним рывком выкорчевал его со всем крепежом. Автобус издал протяжный, щемящий сердце, стон искорёженного металла. Водитель уже ринулся ко мне, а стекло со всех сторон тянуло ко мне свои пальцы, и я, в ужасе вложив все силы в последний рывок, вывалился из автобуса. Стекло ободрало мне спину и грудь, а упав, я с размаху приложился затылком об асфальт, но сейчас всё это было уже не важно. Я видел небо, полное звёзд и надежд. Небо, которое так боялся потерять навсегда. В заднем, почти уже зажившем окне водителя видно не было. Возможно, он всё-таки решил воспользоваться дверью, и мне надо было бы бежать, но на какой-то миг я вновь потерял волю к бегству. Я слишком устал. Не хотелось бороться за жизнь, не хотелось бежать, было достаточно лежать и ощущать, как прохладный ветерок ерошит волосы и успокаивает разгорячённые мысли. Но вдруг я понял, почему водитель не выходит. Стоило мне вскочить на ноги, двигатель заурчал. Я лишь чудом успел отпрыгнуть, чтобы автобус не сбил меня задним ходом. Безумие, но я поймал себя на мысли, что за разбитое окно автобус теперь переехал бы меня с особым удовольствием. Когда вся эта махина развернулась ко мне своим левым бортом, Джейк уже сидел на своём месте, и наши взгляды на мгновение встретились. В его глазах не было осуждения, лишь грусть. Автобус рванул вновь, на невероятной скорости разворачиваясь задом. Мне надо было бежать, ведь, похоже, я не на шутку разозлил Гарольда и его ручного механического монстра. Перемахнув на полном ходу через живую изгородь, я умудрился не упасть и оглянулся. Впервые за всю ночь я понял, что черноглазые были не самыми страшными созданиями в автобусе. Сидевший за рулём уже мало напоминал человека. Макушка обнажилась и сплошь покрылась уродливыми пигментными пятнами. Оставшиеся на затылке и висках седые волосы свалявшимися грязными патлами спадали на костлявые, туго обтянутые кожейплечи.Губы высохли как у мумии и застыли в кривой усмешке. Глаза же горели яростным оранжевым закатным огнём, который затем трещинами-сосудами растекался по всему лицу. Через радиаторную решётку вырывались клубы чёрного дыма и языки пламени, и лишь теперь я осознал, насколько иллюзорно, притворно было всё, что я видел до сих пор. Может, тем, кто убегал от автобуса, просто не повезло разглядеть за благовидной ширмой его истинный облик. Ещё секунда, и, вспыхнув полностью, монстр издал атакующий рык и рванулся ко мне. Не зная, где найти укрытие, я побежал в сторону чьего-то одноэтажного дома, но пылающий демон быстро настигал меня. Не замедлившись ни на секунду, он протаранил живую изгородь и уже почти дышал мне в спину, оставляя на газоне выжженные следы. Не добежав до дверей всего несколько метров, я почувствовал спиной приближающийся жар и резко перекатился вправо. Пылающий автобус пронёсся мимо, обдав жаром своего металла, и обжёг мне часть лица языками пламени. Но, когда тот миновал меня, я с удивлением заметил, что внутри он выглядит по-прежнему. Мальчик по-прежнему сидел на своём месте, а Джейк уже, как ни в чём не бывало, уплетал свои конфетки. На полном ходу эта адская повозка влетела в чей-то дом и, пробив стену, полностью скрылась в нём. На секунду я даже понадеялся, что на этом её путешествие и закончится. Воспользовавшись передышкой, я дотронулся до своей обожженной щеки, и поморщился. Похоже, она не заживёт как голова Джейка, потому что меня до сих пор не оставили царапины от стекла. Всё равно приятно было ощущать себя живым, пусть и такой ценой. Оглянувшись на место нашей последней остановки, я увидел там Лайлу. Она стояла там, в круге оранжевого фонарного света, а по бокам –двое черноглазых. Один приобнял за плечо новенькую, молодую женщину. Отсюда их глаза было не разглядеть, и сейчас эти четверо сошли бы за две парочки, прогуливающиеся по ночным улицам, вот только один из долговязых зажимал Лайле рот. Вдруг она быстро, прежде чем её успели остановить, указала рукой на что-то за моей спиной, и я лишь боковым зрением успел заметить крадущееся огненное чудище. Именно так, оно умело красться, и сейчас на малой скорости, совершенно бесшумно подкрадывалось ко мне со спины. Вновь лишь в последний момент я избежал столкновения. Но, отпрыгнув, я приземлился крайне неловко, и моя лодыжка взорвалась фейерверком новых ощущений. Спешно сдавая назад для нового рывка, неистовствующий зверь задней парой колёс угодил в осушённый до лета бассейн. Застряв, он раздосадовано и злобно взревел. Это давало мне время, но совсем немного — уверен, если понадобится, эта чёртова тварь просто отбросит задние колёса, как отбрасывает хвост ящерица, чтобы отрастить их позднее. И тут я заметил его, мою последнюю и единственную надежду, кирпичное трёхэтажное здание с магазином и аптекой на первом этаже. Если бы только я успел туда добраться и попасть на второй этаж… От черноглазых меня это не спасёт, но хотя бы этот стальной дракон останется внизу. Резким движением я поднялся и тут же едва не упал вновь. Похоже, правую лодыжку я сломал, но жалеть себя времени уже не оставалось. Поэтому я собрался с духом и побежал. После первых же шагов, от боли я стиснул зубы так, что почти слышал треск эмали. Но всё это было лишь допустимыми потерями, по сравнению с ужасом, что, недовольно ворча, оставался позади. Я уже прохромал три четверти пути и как раз пересекал дорогу, когда вдруг заметил, что вокруг стало слишком тихо. На ходу обернувшись через плечо, я обомлел от ужаса: в гробовой тишине, едва не паря над землёй автобус уже нагонял меня. Как я и думал, задние колёса остались в прошлом. Двигаясь с невероятной скоростью, металлическим брюхом он высекал огромные ворохи искр, но это нисколько не мешало ему стремительно сокращать разрыв.И всё это — без единого звука. Я даже подумал, что меня контузило, но тут вдалеке раздался крик чайки и убедил меня в обратном. Нога рвала и метала, и сейчас, будь у меня время, я бы охотно отсёк её по самую голень, чтобы заменить протезом. Всё, что угодно, лишь бы потушить этот пожар, охвативший нервные окончания. Но я уже почти добежал, и было не время сдаваться. Когда до здания оставалось всего несколько метров, я подумал и решил даже не пытаться проникнуть на первый этаж. Несколько секунд промедления, и огненная, сметающая всё на своём пути, комета тут же превратит меня в прелестную жареную отбивную. Вместо этого я свернул в переулок рядом со зданием и сразу увидел то, что искал. На стене здания была закреплена пожарная лестница, допрыгнуть до неё — и я спасён. Автобус почти настиг меня, но в переулке был припаркован чей-то фургон, и я отчаянно надеялся, что тот задержит преследователя, пока я не вскарабкаюсь наверх. Миновав авто и достигнув, наконец, цели, я с ужасом обнаружил, что нижняя секция лестницы поднята, и с земли до неё не достать. Будь у меня ствол, я бы застрелился, лишь бы не доставаться обезумевшему монстру, следовавшему по пятам. Но огнестрела у меня не было, и пришлось искать другие варианты. Наконец, в тусклом свете фонарей, что едва попадал сюда, я разглядел большой мусорный бак, приставленный чуть дальше к противоположной стене. И в ту же секунду позади раздался скрежет металла и звон стекла. Ручной дракон Гарольда на полном ходу влетел в фургон, и тот далеко пролетел вглубь переулка, так, что почти достал меня. Не теряя больше ни минуты, я прохромал к баку и попробовал сдвинуть его с места. Тяжёлый, он с трудом, но всё же двинулся с места, а автобус тем временем протолкнул фургон ещё чуть дальше. Ещё один удар, и следующим он достанет до меня. Даже если сейчас бросить эту затею с лестницей, то за переулком виднелся лишь пустырь, до которого мои преследователи доберутся ещё через три удара, а уж там я стану лёгкой добычей. Закончив, придвигать бак, я почувствовал, как последним ударом бампера, автобус слегка подтолкнул его обратно. Времени не оставалось, и, взобравшись на бак, я подпрыгнул. Автобус уже отъехал, чтобы взять разгон, и вновь двинулся на меня. Если бы у него была пасть, то сейчас он бы кровожадно облизывал губы в предвкушении. Пальцы соскользнули, я сорвался, и пришлось попробовать снова. Автобус был уже совсем близко, и третьей попытки у меня не было.Но на этот раз я ухватился крепче и потянулся за секунду до того, как бак внизу был сметён. Не получив желаемого, монстр издал ужасный гортанный вой, и тут над самым ухом я услышал металлический лязг. Нижняя секция лестницы дёрнулась, мгновение помедлила и понеслась вниз, увлекая меня с собой. С размаху упав на уже не пылающую, но раскалённую крышу автобуса, я почувствовал, как лестница вгрызается мне в рёбра, а спина стремительно поджаривается. Приподняв нижнюю ступеньку, я ужом выполз из-под лестницы и, подвывая, вскочил на ноги. Спина пылала в переносном смысле, а вот штаны загорелись вполне себе даже буквально. Однако, прежде чем тушить их, я встал на ступеньки. И это оказалось верным решением — автобус сдал назад, а лестница опустилась ниже. Теперь я висел в считанных метрах прямо перед лобовым стеклом. Водитель выглядел уже почти прежним. Но тут он переключил передачу, и покалеченное, выбившееся из сил, но по-прежнему яростное чудовище вновь ринулось на меня. Едва я добрался до первой лестничной площадки, нижнюю, раздвижную секцию лестницы с лязгом смело. Теперь я был практически в безопасности — никто не мог последовать за мной. Во всяком случае, не этим путём. Остановившись отдышаться, я наблюдал. Что они предпримут теперь? Должно быть, когда я поднимусь на крышу, черноглазые запрут женщин в автобусе и последуют за мной. Внутри здания тоже должна быть лестница на крышу.Что ж, если так, я попытаюсь отбиться, но, шансы у меня невелики. Нужно забаррикадировать дверь на крышу. Интересно, могут ли они вызвать подмогу? Если бы могли, уже вызвали бы. Наверняка не каждый день кому-то удаётся то, что сделал я. Но тут в крыше притихшего автобуса открылся люк и из него по пояс высунулся водитель. Теперь он выглядел совсем как человек. Уставший после сложной ночной смены, с тёмными мешками под глазами, он почти вызывал сочувствие. — Хватит бегать, спускайся сюда, — взял Гарольд быка за рога. — С вашего позволения, я побегаю ещё чуток, — ответил я, пытаясь отдышаться. — Тебе здесь не место! Я это знаю, они это знают, — указал он на подоспевшую четвёрку, что смотрела то на меня, то на водителя. — До одного тебя всё никак не найдёт. –Давай-ка я буду сам за себя решать, где мне место, а где нет. — Находясь в относительной безопасности, я позволил себе огрызнуться.Подручные Гарольда не спешили подниматься, и я счёл это за добрый знак. — Слезай и садись на своё место, мы сделаем вид, что ничего не было. — Ну да, ты со своим железным дружком только что едва не раздробили мне все кости в труху, а теперь предлагаешь вернуться в салон, выпить вместе чаю и поиграть в «города»? — Нет такой травмы, которую не залечила бы Дэйзи, — сказал он, поглаживая опалённую сталь крыши. Автобус замурлыкал. — Спускайся, извинись перед ней за стекло, и она с удовольствием поправит тебе здоровье. Тут я понял, почему мой преследователь вдруг сменил гнев на милость. На улице едва заметно, но посветлело. Стекло часов было всё в трещинах. Не помню, чтобы ударялся ими, но они ещё шли и показывали начало седьмого. Не знаю, что произойдёт на рассвете, но в светлое время суток они меня уже не достанут. — Это очень любезно с вашей стороны, но я лучше обращусь в поликлинику. — Ответил я и поспешил наверх, туда, куда рассвет дотянется раньше всего. Добравшись до самого верха, я перегнулся через ограждение и вновь посмотрел вниз. — За таким козлом мы второй раз приезжать не станем, — кричал мне водитель. — Спустись немедленно, или так и останешься здесь! — Очень на это надеюсь, — крикнул я, дополнив свой ответ демонстрацией среднего пальца. Посмотрев в сторону Лайлы, я увидел, что та стоит у дверей, а остальные уже внутри. — Спасибо, — прокричал я ей напоследок и помахал рукой. Ей, кажется, там было не так уж и плохо, и я за неё не боялся. Она умерла, и отправлялась туда, где ей и следовало быть. Жаль только, я не встретил её при жизни. — Помни меня и приезжай, когда придёт твоё время. — Помахала мне в ответ она и вошла в салон. И я буду. Я буду помнить, даже если скоро проснусь, и всё это окажется только сном. Солнце уже окружило сиянием холмы и дома на востоке. Автобус тронулся, покинул переулок и свернул на запад. У него уже успела отрасти задняя ось с колёсами, а обгоревшая крыша полиняла и сбросила старую обугленную краску. Теперь автобус выглядел в точности так, как когда подобрал меня на остановке несколько часов назад. Первые лучи солнца настигли его уже в конце улицы, на грани видимости, и вся эта безумная компания просто растворилась в воздухе, подобно утреннему туману или облачку дыма. Оглянувшись по сторонам, я увидел, что вместе с ними исчезли и все следы их существования. Лестница вновь была на месте, как и фургон. А через дорогу на участке, как прежде огороженном изгородью, вновь зеленела весенняя трава без единой проплешины. Дом я отсюда разглядеть не мог, но и он, наверняка, был в порядке — каждая деталь пейзажасловно бы уверяламеня, что всё произошедшее мне приснилось, померещилось. Но мои ожоги и царапины были по-прежнему здесь, чтобы свидетельствовать на моей стороне. Повреждённая нога умоляла о милосердии, и я осел на гравий крыши. Опираясь спиной на прохладный кирпич ограждающегобортика, я позволил себе ещё чуть-чуть полюбоваться розовыми лучами рассветного солнца, а потом закрыл глаза. Не знаю, сколько я дремал, но когда проснулся, солнце, уже успевшеепройти зенит, неспешно и тяжело опускалось на западную окраину города. Я посидел немного, желая погреться в лучах, новесеннеесолнце почти не грело. Спустившись по идеально реконструированной лестнице, я заметил, что мусорный бак, который я с таким трудом придвинул, вновь стоял на своём месте у противоположной стены. Пришлось спрыгнуть вниз, на асфальт, и пронзительная боль в ноге вышибла у меня слезу. Осмотревшись в более не жутком переулке, ядвинулся вперёд. Я был жив, а остальное — шелуха. Теперь, побывав на грани смерти, я намеревался наслаждаться каждым отпущенным мне днём. Отринуть компромиссы, сделать и сказать всё, что так давно хотел. Сперва, правда, стоило наведаться в больницу, чтобы мне наложили гипс, обработали ожоги и царапины. Но первым делом я хотел побывать дома. Сейчас я как никогда хотел хоть минутку посидеть в своём кресле, услышать знакомый тихий скрип пола и ощутить босыми ногами каждую его неровность, постоять у окнаи полежать на диване, рассматривая привычные узоры потолка. Хотелось убедиться, что хоть что-то в этом мире остаётся неизменным, стабильным. Достав телефон, я собирался вызвать такси, но оказалось, что тот разбит вдребезги. Аккуратно сложив его обратно в карман, я посмотрел название улицы и понял, что это не так уж далеко от моего дома. Вдалеке замаячил автобус, не какой-то демонический, а самый обычный. Его маршрут был мне знаком и проходил аккурат мимо моего дома, поэтому я поспешил на ближайшую остановку. Пока я переходил дорогу, какой-то наглый лихачменя чуть не сбил. Я ковылял пешеходным переходом, но тот даже не притормозил. Из-за больной ноги я передвигался медленнее обычного, и когда из маршрутки вышли немногочисленные пассажиры, её двери закрылись почти перед самым моим носом. Мне не терпелось вновь оказаться в привычной домашней обстановке своей квартирки, что я решил добраться туда пешком — по моим прикидкам идти было всего пару кварталов. На улице было немноголюдно, как и в любой другой вечер, и я шёл, рассматривая окружающий мир с восторгом, как в первый раз. Уже на подходах к дому я как раз на что-то засмотрелся, и меня едва не сшиб с ног какой-то парень. Он шёл, уткнувшись в телефон, и даже не обернулся, когда я послал его в путешествие по известному маршруту. Стоя у двери, я обшарил все карманы, но так и не нашёл ключей. Наудачу толкнул дверь, и та, как ни странно, подалась вперёд.Может, заходил брат и забыл запереть? Взяв утреннюю газету, чтопросунули в дверную щель, я прошёл на кухню и налил себе чаю. Пока тот заваривался, я прошёл в ванную и смыл сажу и грязь с лица.Ожоги выглядели не так страшно, как я боялся, и это была чудесная новость, ведь ни одной мази в аптечке не нашлось. Позднее, перекусив, я схожу в душ и поеду на такси в больницу, но пока мне не терпелось убедиться в том, что я не сошёл с ума. Взяв блокнот, по памяти я описал как можно точнее внешность всех, с кем столкнулся накануне ночью. Это было не праздное любопытство, ведь если я прав, то автобус из преисподней мог вернуться за мной и этой ночью. Закончив описывать носы и уши, я взялся за газету и сразу пролистал её до полосы некрологов. Город был не слишком большим, и редакция могла позволить себе перечислить всех, кто умер накануне. Так что я без проблем нашёл всех своих попутчиков. Вот, парнишка-подросток, погиб, упав с крыши, куда залез с друзьями. Вот, «встретивший спокойную смерть во сне» старик, которого подобрали сразу после меня. А вот и мой широколицый знакомец Джейк, с которым я столь грубо и некрасиво обошёлся. Умер от рака лёгких. Кто бы мог подумать, ведь всем своим внешним видом он так и напрашивался на инфаркт, в отличие от Лайлы. Желая найти её некролог, я перевернул страницу, да так и обмер. Пальцы похолодели и затвердели, а в горле вдруг пересохло. Нет, Лайла на следующей странице была, но буквы под фото не желали складываться в фамилию. Я вообще не мог сосредоточиться ни на чём, кроме соседней фотографии. В нескольких сантиметрах от Лайлы я видел до боли знакомый снимок, юноша только что закончивший колледж, держал в руках диплом. Он был таким счастливым здесь, а день — таким солнечным, что казалось кощунством из всех фото выбрать для некролога именно это. Это был один из самых светлых дней моей жизни, а потом меня вновь затянуло в топкие воды серой повседневности. Это был я. Это не мог быть я, но именно моё лицо и смотрело на меня сейчас, обрамлённое в чёрную рамочку и отпечатанное на тонкой газетной бумаге. Я смотрел на эту страницу ещё долго, пятнадцать минут, а, может, и все сорок. Наконец, я оторвался от неё. Как во сне тремя глотками прикончил оставшийся холодный чай и помыл за собой кружку. Постояв с минуту на месте, я взял в руки газету, аккуратно свернул и сунул её за полу своей куртки. Обувшись, я вышел из дома, я побрёл, куда глаза глядят. Не осознавая себя, я на какое-то время словно перестал существовать и лишь без особого интереса наблюдал со стороны за тем, как парнишка, когда-то бывший столь счастлив, теперь слоняется по темнеющим улицам с отсутствующим лицом. Все прохожие сталкивались со мной, потому что не видели меня. Сами они удара не ощущали и шли, как ни в чём не бывало. В какой-то момент, после очередного столкновения, я отчасти пришёл в себя. Поднимаясь с земли, я увидел, что вокруг почти стемнело, а ноги вынесли меня на тот же маршрут, которым вчера я шёл к Фредди. От нечего делать я продолжал идти.Призрачный автобус теперь виделся мне далеко не самой большой моей проблемой. В ста метрах от того места, где он накануне подобрал меня, я остановился. Смутное воспоминание едва заметно коснулось границ моего сознания. Достав газету, я убедился — всё так, именно здесь меня и сбили. Не помню, как всё произошло. …Помню только, что в какой-то момент яобнаружил себялежащим на асфальте. Музыка больше не доносилась из наушников, и я слышал только чьи-то крики, доносившиесяиз невообразимого далёка. Мельком глаза заметив какое-то движение, я понял, что это растекается лужа моей крови. Я безразлично уставился на тускло отражающееся в ней звёздное небо. Не помню, сколько я так пролежал, но когда приехала скорая с включённой сиреной, мне стали невыносимы её звуки, и я поднялся. Не оборачиваясь, я прошёл мимо санитаров, спешащих к моему телу. Пару минут я шёл также бессмысленно, как и сейчас, но потом вспомнил, что иду к Фредди и отправился на ближайшую остановку… Теперь всё вставало на свои места. На асфальте ещё виднелись не отмывшиеся следы крови. Если не искать её взглядом, можно никогда и не узнать, что здесь случилось что-то примечательное. Лужа крови, уже подсохшая, но ещё не отмытая, красноречиво свидетельствовала в правдивости новых воспоминаний. Тогда-то я и разбил часы с телефоном, как бы между прочим подумал я. Что теперь? Ответа на этот вопрос у меня не было, и я вновь прошёл к той же остановке. Также, как и вчера, я сел на скамейку и стал ждать. Не знаю, решился бы я сейчас сесть на тот автобус или убежал бы, едва тот покажется на горизонте, но он не приехал. Не замечая времени, я просидел там до утра.Кажется, я недолго подремал.Когда заря осветила улицу, я решил пойти куда-нибудь ещё, но сначала хотел ещё раз взглянуть на некрологи. Больше всего меня интересовали два фото со второй страницы, но во внутреннем кармане было пусто. Вздохнув, я побрёл обратно, домой. Впрочем, газета вновь обнаружилась у меня в квартире под дверью, словно бы её и не забирали. Вернее, теперь их было две. Новую я пролистал без особого интереса. Какую-то тень любопытства у меня вызвала лишь заметка о водителе междугородного автобуса, что сбил совсем ещё молодого парня. В обход правил он часто работал в две смены подряд и, похоже, в какой-то момент просто отключился прямо за рулём. Фотография измождённого чернокожего мужчины с мешками под глазами свидетельствовала в пользу этой гипотезы. Он выглядел точь-в-точь как Гарольд, но имя и фамилия у него были совсем другими, и спустя пару минут я уже не мог их вспомнить. Закончив с новой газетой, я вновь взял старую и открыл на уже хорошознакомом развороте.Не знаю, сколько часов я так просидел, уставившись на фотографии, но мельком глаза я заметил, что у меня были гости. Кто-то, кажется, мой брат, приходил и долго копался в моём шкафу. Он раскладывал мою одежду по всему дивану, часть — прямо поверх меня. Наконец, выбрав костюм получше, брат завернул его и ушёл.Какая ирония — именно в этом костюме я был и на выпускном, где было сделано фото, украшающее теперь мой некролог. Уходя, мой гость погасил свет, и лишь теперь я понял, чтоуже вновьпочти стемнело. Я вновь побрёл на остановку. На этот раз прямо в тапочках и с чаем. Ногу я не осматривал, но насколько я мог судить, лучше ей не становилось. Впрочем, она и не болела. Вообще, всё моё сознание словно бы оказалось под колпаком из тонированного стекла, и то не пропускало большую часть ощущений и информации. Ощущение времени нарушилось и со временем лишь ухудшалось. Сев на свою обычную скамейку, я принялся ждать. Большую часть времени я даже не помнил, чего жду, но тут я что-то почувствовал. Мой дремлющий и увядающий разум долго отказывался распознать эти ощущения, но, в конце концов, до меня дошло, что это вибрирует мой телефон. Медленно вытащив из кармана разбитый телефон, я уставился на него с выражением тупого полупьяного удивления на лице. Несколько осколков экрана пропали, а батарея не держалась в своём слоте и, тем не менее аппарат периодически начинал вибрировать, как если бы на него звонили или звенелбудильник. Не пытаясь понять происходящее, я просто поднёс трубку к уху и ответил на звонок. — Алло, Рик?! — - Донёсшийся из трубки голос словно окатил меня холодной водой. В один миг ко мне вернулось почти всё, что я растерял за время, проведённое в забытье. Впервые за эти полтора-два дня я вновь был собой. — Алло, Ричард, ты слышишь?! Кажется, что-то со связью! Я перезвоню, подожди! — Нет! — Спохватился, наконец, я.Никакой ошибки, это была она.– Нет-нет, я слышу. Я слышу тебя. На этом я замолк, не зная, что сказать. Вернее, мыслей у меня накопилось много, как ответов на старые загадки, так и новых вопросов. Но все они застревали у меня в горле. Впрочем, говорить мне особо и не пришлось. Лайла опять тараторила без умолку. Хоть что-то в этом мире не меняется. С тех пор она звонила мне почти каждую ночь — загадочная связь между мирами пропускала сигнал лишь в тёмное время суток.Иногда нам удавалось проговорить всю ночь напролёт, но, чаще, связь прерывалась менее, чем через час. Лайла многое рассказала мне о том месте, где теперь живёт. Как выяснилось, её даже не лишили фильмов с её любимым ирландцем. С её слов, это вообще было премилое местечко, и для меня дорогого стоило то, что она постоянно пытается дозвониться до меня, вместо того чтобы позволить себе наслаждаться жизнью там. От этого мне было ещё горше сознавать: если бы я не сбежал, если бы меня хотя бы поймали, сейчас я был бы там, с ней. Вообще, горечь стала тем привкусом во рту, что всегда со мной, оттенком, который примешивался ко всему разнообразию цветов вокруг. Лёгкая, но непреходящая грусть стала моей извечной спутницей. Первое время звонки Лайлы были единственной связью с тем, что осталось от реальности. Когда связь в очередной раз прерывалась, мой разум сразу начинал сползать обратно в забытье, и я мог часами стоять или сидеть на одном месте, ни о чём не думая, ничего не делая. Люди не видели и не ощущали меня. Предметы, которые я брал, на самом деле оставались на своих местах, и люди продолжали ими пользоваться. Временами я приходил в кафе, брал стул и ел то, что заказывали другие, живые посетители. Со временем, правда, я научился удерживать осознание. Я начал всё записывать, весь поток мыслей, всё, что видел и где был. Пока я писал, я чувствовал себя почти живым, а когда перечитывал старые записи, то понимал, что и не прекращал жить. Потом я начал рисовать. Я зарисовывал всё подряд: людей, пейзажи, фантазии. Это тоже хорошо помогало, не «исчезать» — так я это называю. Думаю, если бы на вторую ночь Лайла не дозвонилась до меня, я бы так и «исчез» навсегда. Её я рисую чаще, чем что-либо ещё. Не без труда, но я нашёл её квартиру, и теперь живу там. В моей стало слишком тоскливо. Я с трудом заставил себя побывать на собственных похоронах и поминках. Сидел среди скорбящих родственников, видел плачущую мать и напивающегося Фредди. Посмотрел, насмотрелся и больше не мог разделять с ними их скорбь. Мне это казалось чем-то ужасным, отвратительным– скорбеть по мне, когда я здесь, рядом, живой. Зато в квартире Лайлы мне и дышалось свободнее. Её сестра, жившая с ней, весь день до вечера проводила на работе. Входил я туда, кстати, без проблем. Умерев, я так и не научился ходить сквозь стены или ронять предметы, зато теперь все существующие замки были для меня открыты. Я проверял. Однажды зашёл в банк и без труда попал в их денежное хранилище. Набрав полную сумку денег, я вышел в зал и рассыпал их повсюду, но люди продолжали стоять в очередях, не замечая, что с ног до головы усыпаны деньгами. В комнате Лайлы, с её разрешения, я пересмотрел все фото из альбомов и потихоньку учился играть на её укулеле. Несколько раз я брал первую попавшуюся книгу и начинал читать, но на следующий день уже не мог вспомнить ни строчки из прочитанного. Издержки загробной жизни в мире живых –почти все предметы и знания, что я добывал в течение дня, исчезали на следующее утро. Во сне я не нуждался, но каждое утро на рассвете я ненадолго отключался, а когда приходил в себя, то всё, что я с собой брал, исчезало, возвращалось на свои места. Вместе с ними исчезали и все незаписанные воспоминания, прочтённые тексты книг и газет, увиденные телепередачи. Поэтому после каждого телефонного разговора я сидел часами и записывал в деталях всю беседу, все свои мысли и чувства –лишь те записи и рисунки, что сделал я сам, составляли исключение из правила. Отчасти, поэтому я так старался над каждым из своих рисунков — я надеялся, что однажды смогу показать их Лайле. Каждое утро я просыпаюсь и надеваю руку браслет Лайлы «диабет I типа». Беру свои записи и складываю их в найденный в шкафу саквояж, а потом иду в какое-нибудь живописное место. Там я рисую и пишу свою автобиографию, пока ещё помню — хочу помнить кем я был прежде. А каждый вечер, на закате меня охватывает радостное предвкушение, и я вновь чувствую себя ребёнком, ждущим подарков под ёлкой. Ведь вечер — это то время, когда я иду бродить до утра по улицам города в ожидании её звонка и того самого автобуса. Лайла говорит, Гарольд до ужаса обиделся на меня. От него прежде никто не сбегал, и он решил сделать из этого показательное наказание. Чтобы все знали — кто вздумает шутить с Хароном, навсегда застрянет между мирами. Но ведь ни одна обида, ни одно затаённое зло не длятся вечно. Когда-нибудь он меня простит, а я буду снова и снова заступать на ночное дежурство, сколько бы ночей это не отняло.На той стороне меня ждут, дождусь и я — он приедет за мной, мой ночной рейс.