Лик ангела

      Махидевран заходится в громком крике и просыпается, резко садясь на кровати. Ее прошибает насквозь от ночного кошмара. Дыхание никак не может восстановиться после увиденного. Простыни насквозь пропитались холодным потом. Какой раз госпожа просыпается посреди ночи от сковывающего ужаса? Какой раз ей снится один и тот же сон? Словно Всевышний предупреждает ее свыше: цени то, что имеешь, потому что я могу отнять у тебя все в любой момент. Махидевран глубоко вдыхает, чувствуя, как легкие благодарно наполняются кислородом. Она касается рукой шеи, медленно ведет вниз, повторяя совсем недавние движения Хюррем. Судорожный вздох. Махидевран всегда была слишком чувствительной в обоих смыслах: физическом и душевном. Дверь с тихим скрипом приоткрывается. В комнате тут же начинает гулять холодный воздух. В столицу пришла поздняя осень, ледяная и пронизывающая до костей своими северными ветрами. Стамбул вот-вот накроет снегом. Хюррем любит снег, потому что в ее родных краях эти белые хлопья с небес были нормой, Махидевран же все еще никак не может привыкнуть к холоду, с настороженностью относится к таким нечастым для столицы снежным сугробам. — Скорее закрой дверь, — в звенящей тишине помещения голос Махидевран начинает звучать по-новому. Ласковый, тихий голос, волшебным образом становящийся еще чище и нежнее. Никто не замечал этого в ней, кроме Хюррем, которая прямо сейчас, только заслышав крик из соседних покоев, мгновенно поднялась и привычно пришла на зов. — Ты кричала, — она прикрывает дверь и замирает со свечей в руках, всматриваясь в бледное лицо госпожи. — Снова приснился кошмар? За двумя дверями, в колыбели у нее спят дети, о которых тоже нужно заботиться, также тщательно оберегая от ночных страхов, но Хюррем и в этот раз выбирает Махидевран, как делала это множество раз ранее. — Иди ко мне, — госпожа протягивает дрожащие худые руки к стоящей у двери женщине. Она прекрасно знает, что рыжеволосая никуда не денется, но ей нужно это: коснуться ее рук, ощутить тепло ее тела, кожи молочного оттенка, зарыться носом в ароматные волосы и вдохнуть родной запах дома. Махидевран так искренне нуждается в этом, чтобы кошмар отступил прочь, скрылся во мраке ночи, где ему и место. Хюррем задувает свечу, мягко ступает по коврам, застывает у края кровати, и госпоже порой кажется, что весь этот невозможный чудесный сон закончится, рыжеволосая уйдет навсегда, оставит ее, даже не вспоминая, как происходит каждую ночь в ее кошмарах. Там Хюррем другая. Женщина с ледяными глазами, холодными руками и железным сердцем. Махидевран цепляется за нее в глупой попытке удержать, но хладнокровная рыжеволосая госпожа вырывается, блещет гневным взглядом и вновь бросает ту, с кем пообещала быть всю свою жизнь. Но теплая настоящая Хюррем мягко ложится рядом, бережно увлекая Махидевран себе на грудь, и все становится на свои места. Они вместе, и ничего иного для счастья не нужно.

***

      Утром госпожа не находит Хюррем рядом. Она ушла с рассветом, как только почувствовала, что снам Махидевран больше не угрожает опасность. Рыжеволосая всегда обладала удивительным чутьем, которому мог позавидовать любой. Махидевран не может вспомнить точное время, когда их отношения переросли рамки дозволенного, когда они обе поняли, что не способны долгое время держаться вдали друг от друга. В скором времени после их знакомства Махидевран готова была целовать край платья Хюррем, готова была идти за ней на край света, готова на абсолютно все ради нее. Хюррем же замечает таинство в глазах напротив, и понимает, что этот ангельский лик Махидевран она уже не в силах забыть. — Ты другая, — продолжает вторить ей Хюррем, как завороженная светом ее ангельского лика, и жена падишаха каждый раз замирает от этих слов, позволяя сладкому смогу в который раз затуманить разум. Махидевран одевается и выходит из покоев, чтобы прожить очередной день в притворной ненависти к единственной, кем она по-настоящему дорожит. В обед Махидевран отправляет в покои Хюррем поднос со сладостями, прекрасно зная вкусы и предпочтения рыжеволосой госпожи в еде. Иные думают, что Махидевран вновь собирается отравить фаворитку падишаха, однако у жены повелителя на уме только желание порадовать женщину. Позднее Махидевран входит в покои Хюррем под руку с быстро растущим наследником османского трона и застает рыжеволосую за поеданием сладкого. На губах играет улыбка при виде матери Мустафы. Махидевран не сдерживает ответную белозубую улыбку. Сидящая рядом с Хюррем красавица-Михримах бросается к брату. — Мустафа! Мама, Мустафа пришел! Детской радости нет меры. Сын падишаха обнимает сестру, поднимая ту в воздух. Громкий звонкий смех пронзает надоедливую засидевшуюся тишину в покоях. — Осторожнее, Мустафа, Михримах еще слишком маленькая, — пытается предостеречь Махидевран, стараясь говорить серьезно, не расплываясь в глупой улыбке. — Маленькая, а силы, как у всех папиных воинов, — отзывается шехзаде с ласковым смехом, целуя пальчики сестры под ее забавное хихиканье. — Махидевран, раздели со мной трапезу, — и разве жена падишаха способна хоть раз отказать этой женщине? Госпожа садится с Хюррем, становясь частью ее времяпровождения. Мустафа и Михримах занимают другую часть покоев, где стол полнится сладкими леденцами и ароматным лукумом. Женщины наблюдают за детьми, внутренне радуясь, что они так сблизились. Мустафа с годами станет прекрасным воином, а Михримах расцветет и предстанет настоящей принцессой, такой же величественной львицей, как и ее мать. — У меня для тебя подарок, — делая глоток воды, выдает Хюррем, будто бы невзначай касаясь плеча госпожи, а ее всегда как током пробивает от касаний рыжеволосой. Хюррем понижает голос и говорит полушепотом, чтобы не услышали дети. — Сегодня пятница, наш день. Я буду ждать тебя в наших покоях. Если ты наденешь это, — протянутая шкатулка. — я буду самой счастливой. Махидевран не любит получать подарки, но Хюррем — исключение из любых ее правил. С ней никогда нельзя совладать, попросить не тратиться на такую мелочь, как украшения, от нее никогда нельзя ожидать ничего обыкновенного. Все ее подарки для Махидевран особенные, тщательно подобранные для такой тонкой ценительницы прекрасного. — Откроешь в своих покоях. Не хочу, чтобы Михримах увидела, а то засыплет меня вопросами. Во дворце есть распорядок дня. Каждый занят своим делом в определенный промежуток времени. На друг друга у женщин есть не так много времени. Чаще всего Хюррем призывает к себе повелитель, поэтому им с женой падишаха остается лишь встречаться один раз в неделю в пустых ничейных покоях, придаваться друг другу, всю ночь проводя вместе наедине, изредка сидеть в покоях за обедом, встречаться в коридорах дворца, притворно оскорбляя друг друга. Хюррем всегда была хорошей актрисой. Как она может презрительно назвать Махидевран никем, оскалиться, словно дикая кошка, ничуть не переигрывая. — Я скучаю, Александра, — только госпоже позволено называть ее так, ее настоящим именем. Непозволительно сладким, игривым, идеально подходящим для женщины. Хюррем прикрывает глаза, перекатывая на языке то, как звучит ее имя, произносимое Махидевран. До чего же приятно, когда тебя любят просто так, без причины, и так преданно и крепко. А у жены падишаха сердце замирает, стоит Хюррем склонить перед ней плечи с ласковой улыбкой на устах. Махидевран готова писать стихи, посвящая каждый алым губам, изогнутым бровям, тонкой талии, нежным рукам, ярким локонам волос. У ее болезни есть свое имя: «Александра. Александра. Александра». Молитва, срывающаяся с губ каждое утро и каждую ночь, путевая звезда, которая может вернуть домой, вернуть к жизни. Каждую ночь они видят друг друга во снах. Каждую ночь Махидевран тонет в неукротимом пламени рыжих волос Хюррем. Каждую ночь они обретают друг друга и теряют вновь. Каждую ночь. Это настоящая зависимость, нечто, неподдающееся описанию. Об этом строго запрещено говорить вслух, зато можно молча восхищаться силой этих чувств, ведь именно благодаря им Махидевран вновь расцвела. После долгой зимы одиночества смогла отогреться у огня любящего сердца, которое было смело поручено ей на сохранение и любовь. — Мустафа на тебя похож очень, — продолжает Хюррем, вытирая руки о полотенце. Ее пытливый взгляд проходится по телу сына падишаха. — Смотрю на него, а вижу тебя. Твои глаза, твои губы. Этот львенок станет судьбой династии, сильным и могущественным львом. Уже с самого детства Мустафа был требовательным к слугам, отличался особым пытливым умом и необычайным восхитительным голосом. Им всегда все восхищались. Мимо него невозможно было просто пройти и не удивиться этой обжигающей красоте загадочных темных глаз, будто таящих на своем дне множество тайн и секретов. — А Михримах повезло унаследовать твое изящество, — не остается в долгу Махидевран и имеет удовольствие насладиться тихим смехом Хюррем. В нем можно раствориться, представить, что смех — плавно перетекающая мелодия, бесконечный океан, в котором можно остаться навсегда, поддаться волнам, чтобы они уносили всё дальше и дальше от житейских проблем. Это ли не счастье? Михримах действительно удивительно походила на Хюррем. Приказной тон в разговоре со слугами, озорной взгляд и лукавая улыбка. С годами эта девушка обретет настоящую власть, весь мир склонится перед ней, покорно упадет в ноги. — Ты заставляешь меня смеяться. С тобой я всегда чувствую себя самой собой, забываю обо всем. Все проблемы уходят, — рыжеволосая со вздохом и усталой полуулыбкой тянется и, под влиянием какого-то внутреннего порыва, достает из вазы цветок. Это алый тюльпан, еще не убитый временем, стоящий с гордо поднятыми лепестками. Скоро его сразит проклятое время, в притворной нежности коснется ласковых лепестков. Тюльпан не успеет заметить, как весь покроется черными пятнами старости и пустоты. Так с ним поступит его единственный спутник — время, единственный враг и друг. Участь пленника морского дна ожидает юного тюльпана, как и Махидевран, каждым днем тонущую в глазах любимой женщины. — Махидевран, ты опять задумалась, — Хюррем протягивает тюльпан госпоже. — Я позднее дам тебе снадобье, которое успокоит твой острый разум хоть на мгновение. Жена падишаха принимает цветок. Женские пальцы встречаются на тонком зеленом стебле. Они задумчиво поглаживают кончики пальцев друг друга, играя в молчаливые гляделки, победительницей из которых вновь выходит Хюррем. — Ты как этот тюльпан, Махидевран. Бесконечно красивый цветок, которым любуются все. Ты улыбаешься, даришь возможность наслаждаться тобой, но внутри ты грустна. Чужие взгляды утомляют тебя, выжимают последние силы. Ты еле держишься. Махидевран лишь остается в который раз удивиться догадливости Хюррем и любовно поднять глаза на нее. Что такого в этой женщине? Зависит ли привязанность жены падишаха от происхождения Александры, ее наружности или острого языка? Конечно, нет. Махидевран полюбила ее не за это. Она влюбилась из-за ее неповиновения, лукавого взгляда, который сам по себе наводит на греховные мысли, из-за объятий, каждую ночь оберегающих от возвращения темных снов. Все это Хюррем. Она настоящая, живая, стремящаяся к свету, непоколебимая, яркая, как миллиарды звезд на одном небесном полотне вместе с солнцем. — Останься здесь после обеда, — недолго думая произносит Хюррем, видя состояние женщины. — Я прикажу слугам, чтобы растопили камин. Ты немного поспишь. Я никуда не уйду. Махидевран может уснуть только в объятьях рыжеволосой. Ничто так не успокаивает, как мерный шепот, тихие напевы заморской колыбельной, теплые касания рук, от которых по телу проходит волна нежности. Хюррем окидывает женщину прищуренным взглядом, жена падишаха этого не замечает, увлеченная цветком в своих руках. Нездоровая бледность лица, ставшая за долгие недели нормой, под яркими когда-то глазами залегли темные синяки. Госпожа стала еще стройнее. Тонкая талия, болезненные запястья и острые скулы, о которые Хюррем так боится пораниться однажды. Махидевран искренне надеется, что рыжеволосая не заметит, в каком ужасном состоянии находится жена падишаха, но госпожа все замечает. Она никогда не позволит женщине грустить. Хюррем — «улыбку и радость приносящая». Они встречаются глазами под мерный говор собственных детей. Жена падишаха неуверенно улыбается сухими губами. Ей так хочется поскорее заснуть в родных руках. Она устала от измен и непонимания мужа, от глупости слуг, от пустоты в собственных покоях, от тоски по единственной госпоже, которая так будоражит разум. С самых первых дней их знакомства рыжеволосая укоренилась в мыслях жены падишаха, примостившись на краешке сердца, свернувшись в тепле и уюте под его сводами. Хюррем всегда спасает Махидевран, но кто спасет Хюррем, скрывающую за своей улыбкой точно такую же бесконечную вереницу боли?

***

      Жена падишаха просыпается на груди любимой женщины. Она сладко потягивается, перекатывается на живот и наблюдает за спящей Хюррем, задумчиво подперев подбородок рукой. Сил уже куда больше. Даже головная боль, ставшая хронической, отступает. Она проходится взглядом по длинной шее, на которой пульсирует венка, и ловит себя на мысли, что хочет поцеловать ее, заклеймить Хюррем, сделать своей навсегда, чтобы каждый видел метку на шее, чтобы знали, чье. Под заинтересованным взглядом Хюррем просыпается. С острого плеча Махидевран «случайно» спадает синее платье. Мать Михримах игриво приподнимает бровь, словно не веря. — Госпожа оттаяла? Хочешь вновь соблазнить меня? И действительно, жена падишаха чувствует себя такой. Проснувшаяся после длительного сна, оттаявшая сердцем и душой, возрожденная из пепла, воскрешенная благодаря Хюррем. Искусная соблазнительница, кокетливо покусывающая нижнюю губу. Такой рыжеволосая хочет видеть госпожу, и наконец получает это забытое зрелище. — Ты не хочешь прогуляться? — неожиданно для себя интересуется Махидевран. — Твое соблазнение я отложу до этой ночи. Рыжеволосая довольно улыбается, не скрывая облегчения. Жена падишаха приходит в норму. Ей удалось хорошо выспаться за прошедшие пару часов, и сейчас она чувствует себя просто восхитительно. — Только если ты наденешь мой подарок в сад, — Хюррем лукаво ухмыляется, кривя губы. — Я дам тебе возможность полюбоваться алым тюльпаном, — смеется Махидевран, вспоминая недавнее сравнение, и чувствует несказанное облегчение. Она так давно не смеялась, что уже и забыла, как это ощущается. Совершенно неземные ощущения. Хюррем касается скулы, осторожно ведет вниз, будто боясь спугнуть женщину. На щеках жены падишаха играет заводной румянец, глаза заблестели неподдельным счастьем и радостью. Хюррем не может не улыбнуться, когда Махидевран подается вперед, приникая к губам рыжеволосой в нетерпеливом поцелуе. Александра ощущает силу от соприкосновения с ладонью женщины. Никто не знает, какой сильный дух скрывается в этом худом гибком теле. Кроме, разве что, Хюррем.

***

      Сегодня погода выдалась на удивление более теплая. Махидевран прогуливалась в саду, оставив служанок во дворце. Хюррем скрылась посреди накрытых снегами деревьев, а жена падишаха смело отправилась на ее поиски. Шею охлаждает подаренный подарок — амулет в форме золотой птицы, раскинувшей крылья в ямочке между ключиц госпожи. Прекрасный подарок, но Махидевран продолжает убеждать себя, что, по какой-то причине, известной только ей одной, не достойна его. Она вспоминает, как Гюльшах начинает задавать слишком много вопросов, и госпожа просто грубо прерывает ее, расставляя точки над «И». «Не твоего ума дела, кто подарил эту вещь. Только попробуй разболтать это кому-нибудь, Гюльшах, задушу своими же руками, в этих покоях». Гюльшах стушевалась, опустив глаза в пол. Как же она утомила Махидевран за все эти годы, проведенные вместе из-за банального нежелания завести себе новую преданную служанку, ведь таких мало. — Я пойду прогуляюсь, — после некоторого молчания заявляет жена падишаха. — Мы в сад пойдем? — Нет. Я пойду одна. Хочу к Хюррем. Она понимает, что произносит лишнее, но не может отказать себе в удовольствии лицезреть на лице Гюльшах удивленное выражение. Неожиданно она чувствует, что теплые руки мягко по-хозяйски ложатся на ее талию. Госпожа не оборачивается, позволяя Хюррем вновь делать это с собой: порабощать — это у нее получается довольно хорошо. Хюррем притягивает слегка замерзшую Махидевран за талию к своей груди. Чужие губы мажут по тонкой шее, останавливаясь на плече. Махидевран судорожно выдыхает, приказывая своему сердцу умолкнуть, но сердце разуму неподвластно. — Нас увидят, Хюррем. Не позволяй сердцу затуманить твой разум. Оставайся трезва разумом в любой ситуации, — руки на талии слабеют, а позже совсем исчезают. Махидевран поворачивается к женщине и оглядывает ее с ног до головы. Признаться, ярко-красный всегда рыжеволосой был к лицу. Хюррем не может сдержать разочарованного вздоха. — Я посмела невольно обидеть тебя? — вопрошает жена падишаха, пытаясь осознать причину такой резкой смены настроения. Рыжеволосая делает пару шагов в сторону тенистых деревьев, прижимается к одному из них спиной и пристально вглядывается в лицо госпожи, словно стараясь отыскать в глубинах глаз то, что женщина не заметила при долгом общении, что-то особенное. Но и тут Хюррем ждала неудача. Жена падишаха была самой обыкновенной. — Ты непричастна к моей грусти, Махидевран. Я тягощусь дворцом, изъезженными улыбками, глупыми лицами. Тебя уже поедала эта болезнь? Махидевран двигается навстречу, сложив замерзшие руки замком. Ей знакомо это чувство не понаслышке. Каждый из семьи султана проходит через это, но не каждый выдерживает эту пытку. — Я больна ей с рождения. Только ты, Александра, удерживаешь меня от самоубийства. Не будь тебя, мое тело уже бы давно вынесли из дворца. Хюррем искренне пытается понять, каково это — быть влюбленной до безумия, но у нее это смутно получается. Ей никогда по-настоящему не понять чувств Махидевран.

***

      Они садятся в кровати после пятничной ночи. Каштановые волосы жены падишаха растрепались и так и норовят назойливо лезть в глаза и рот. Хюррем ненавязчиво занялась ими, вплетая в локоны красные ленты. Она должна привести госпожу в порядок до ее возвращения в собственные покои. Пусть улыбка хотя бы мгновение не сходит с ее губ. — Что это? Выглядит восхитительно, — вопрошает Махидевран, рассматривая результат в зеркале. — У нас так было принято. Если девушка была счастлива, она вплетала яркие ленты в собственные волосы, чтобы все вокруг знали о ее радости. Жене падишаха хочется заверить Хюррем в том, что они на пару — самые несчастные жительницы этого дворца, что судьба знатно над ними посмеялась. И в ушах Махидевран до сих пор звучит ее зловещий хохот. Но женщина помалкивает, разрешая рыжеволосой свободно рассматривать госпожу. Они могли часами болтать без умолку ни о чем, говорить первое, что придет в голову, не стыдиться делиться собственными страхами и переживаниями. Но Хюррем никому не позволяла лезть в собственные чувства и эмоции, также она скрывала свои сны. Она умело разделяла то, что можно сказать и то, что не должно сорваться с кончика языка. Порой именно за эту излишнюю скрытность в чувствах Махидевран так корила Хюррем. «Я открываюсь тебе, Александра, с каждым днем все яснее и яснее становится для тебя моя тень на стене. Но я не знаю о тебе ровным счетом ничего, потому что ты не пускаешь меня в свой разум, не посвящаешь в тайны твоего сердца». Хюррем сползает на край кровати, стараясь больше не встречаться с Махидевран взглядом. Жена падишаха замечает эту отстраненность, несвойственную рыжеволосой. Она настораживается, тянется к женскому плечу. — Александра? А Хюррем хочется закатить глаза и вымолить, чтобы Махидевран больше так ее не называла, не старалась напомнить о прошлом, в незнании раня еще сильнее, чем от осознания того, что прошлое уже не вернуть. Вся ее жизнь осталась там, на берегах Крыма, где еще совсем недавно теплилась надежда на безоблачное будущее. — Я хочу поговорить, — отзывается Хюррем, не поднимая головы. Она глядит на пляшущее пламя свечи, стараясь привести в порядок мысли. Эти хаотичные движения огня немного успокаивают и подбадривают женщину. «Все не так уж и плохо, ты обязательно справишься». Махидевран хочется судорожно выкрикнуть что-нибудь о том, что при разговоре не принято сидеть спиной к собеседнику, но сил почему-то не хватает даже на привычную язвительность, унаследованную от Хюррем. — Это важно сейчас? — вопрошает жена падишаха, пересиливая желание плотно сомкнуть глаза и молча покинуть этот мир без единой на то причины. Махидевран чувствует неладное. Этому навыку она тоже научилась у своей женщины, что сейчас замерла на краю постели, запустив руки в рыжие кудри. Что-то происходит, и от незнания становится дурно, тошно. Отрицательные эмоции так и тянут вниз, норовя лизнуть по оголившимся нервам. — Нам нужно расстаться, — Махидевран не моргает, сдвинув брови на переносице. Головная боль начинает настигать с новой силой, атакуя беззащитную женщину. — Мы больше не можем подвергать друг друга опасности, встречаясь в пустых покоях. — рыжеволосая говорит и сама себе не верит. Что это? Глупость? Трусость? Глупой Хюррем никогда не была, а трусихой ее назвать, — не уважать самого себя. — Я больше не люблю тебя. Прости, это надо было прекратить ранее, — Хюррем безбожно лжет, и Махидевран где-то внутри понимает это, но почему-то верит лживым словам и чувствует себя грубо использованной игрушкой в умелых руках. — Хотя о какой любви вообще идет речь? Наши отношения — это неправильно, они нездоровые, греховные. — А рыжеволосая не может про себя не отметить, что заветное дыхание за спиной замедлилось до минимума. И тут Махидевран разом поверила в магию, потому что один из вереницы ее ночных кошмаров сбылся, стал сном наяву, явью. Это осознание приводит госпожу в недоумение. Ей поступали знаки свыше, однако она всегда воспринимала их неверно. — Ты пытаешься сделать мне больно, коверкая правду? — и неожиданно Хюррем оборачивается, гневно стреляя глазами, вводя женщину в ступор. — В чем твоя правда, госпожа? Я больше не люблю тебя, в этом ответ. Причинить тебе боль — задача повелителя, я же стараюсь облегчить твое бремя. Зря про повелителя. Сулейман никогда не интересовался Махидевран по-настоящему, ему хватало холодного расчетливого взгляда, чтобы оценить состояние своей жены, однако главного он не учел: его женщины уже давно прекратили какую-либо вражду между друг другом. — Раня меня? — у нее голос разом пропадает, сменяясь тихим шепотом, таким редким, интимным, который только одной Хюррем нравился. Махидевран вся сжимается, бледнеет на глазах, будто уменьшаясь в размерах, становясь еще меньше и слабее. Уязвимей. Рыжеволосая старается не смотреть в глаза, глядящие сейчас с такой болью и укором, что становится стыдно за глупую попытку оттолкнуть, отдалить от себя. Хюррем и сама не до конца понимает причины своего поступка, но ее безудержный характер уже не остановить. Слишком поздно. — Ты просто мне надоела. И молча покидает покои, забрав свечу — единственный свет в помещении. Махидевран чувствует, как кошмар из темного угла заинтересованно приподнимает голову в ее сторону, протягивая к ней свои темные ледянящие конечности. Махидевран прячет лицо в ладонях и несдержанно кричит. Рыдания превращаются в то, что постоянно будет сопровождать женщину после её разрыва с Хюррем.

***

      На следующий день (и неделю после разрыва) Махидевран не может встать с кровати, не хочет двигаться. Ее желание — поскорее умереть, сгореть заживо, потому что даже смертельный огонь не так силен и убийственен, как эта нескончаемая мука от потери Хюррем. Гюльшах хлопочет над своей госпожой, умоляя ту поесть, подняться и сделать хотя бы пару шагов. Все напрасно. Слезы Махидевран не высыхают, как и вечно кровоточащее сердце. — Никому меня уже не спасти, — продолжает повторять госпожа, не замечая, как в один день она сама встает с кровати без помощи слуг, одевается и начинает жить так, как было до появления Хюррем во дворце. Старается, по крайней мере. Махидевран устала. Всевышний, как она устала. Ее времяпровождение превратилось в осмысленный ежедневный обряд. Открыть глаза, отправиться гонять наложниц, чтоб без дела не сидели, ревниво, буквально за шкирку вытянуть Нигяр из покоев Хюррем, покойно выслушать комплименты Сюмбюля, следить за тем, чтобы замечания Гюльшах по поводу душевного состояния своей госпожи не зашли слишком далеко обыкновенных глупых догадок. В отчаянии Махидевран берется за уголь. Она до того точно передает лицо Хюррем в каждом своем рисунке, что ужасается сама себе. Когда ее привязанность успела перерасти в настоящую зависимость? Жене падишаха приходится прятать рисунки от любопытных глаз служанок, глупых рабынь. Махидевран рисует Хюррем, её белозубую улыбку, морщинки в уголках глаз от частого смеха и улыбок. Она прикасается руками к портрету, пытаясь догадаться, сможет ли почувствовать рыжеволосая в этот момент хоть толику того, что ощущает Махидевран. И Хюррем чувствует. В двойной мере ощущает чужую боль сквозь двери покоев. Она не хочет признаваться самой себе, что поступила ужасно. «Только ты, Александра, удерживаешь меня от самоубийства. Не будь тебя, мое тело уже бы давно вынесли из дворца». Недавняя правда Махидевран отягощает в разы. Хюррем искренне беспокоится за состояние госпожи, поэтому все время посылает служанок топтаться у ее покоев, дабы узнавать о здоровье Махидевран и докладывать рыжеволосой. Пару раз Гюльшах даже застает такую картину: Махидевран и Мустафа сидят рядом, каждый обняв колени. Оба плачут, заливаясь горькими слезами, но никто не может узнать причину такой грусти и безысходности. Госпожа плачет, потому что Хюррем оставила ее, Мустафа — потому что его матери грустно.

***

      Она одна крадется в пустой пещере и зовет Хюррем. Голос срывается от волнения. Вскоре женщина не может кричать, но не перестает хрипеть, словно мантру: «Хюррем. Хюррем. Хюррем». Такая тоска и безотчетный ужас нападают, что Махидевран остается лишь ускорить собственный шаг, углубляясь в темную, жуткую, холодную пещеру. Хюррем здесь нет. Тщетные попытки не увенчались успехом. Женщина плачет, не веря своему горю. Ей кажется, что вот-вот рыжеволосая выйдет из-под сводов ледяного камня, улыбнется привычной расслабленной улыбкой и протянет руку для объятий. — Пожалуйста, не оставляй меня, я больше не вынесу, — за двумя дверьми в удушающем ужасе произносит Хюррем во сне и просыпается. И никто никогда не узнает, что рыжеволосой госпоже тоже этой ночью грезились поиски Махидевран в пещере, в полнейшей темноте.

***

      Однажды Махидевран просто не выдерживает, своевольно врывается в покои Хюррем, застав ту за разбором собственных драгоценностей. Ларец открыт, в нем поблескивает множество дорогих изысканных вещей. В руках рыжеволосой как раз был браслет из зеленых каменьев, подаренный Махидевран для Хюррем. Женщина неуверенно топчется на пороге комнаты, стараясь не смотреть на собственный подарок на запястье госпожи, который так выгодно сливается с цветом глаз и контрастирует с молочной белизной кожи. Махидевран знала, что это украшение идеально подойдет, потому что видела Хюррем насквозь. — Вы что-то хотели, Махидевран-султан? — расчетливый ледяной тон, приподнятая в притворном удивлении левая бровь, едкая усмешка на губах. Жена падишаха неверяще распахивает глаза. Внутри все похолодело. Неужели Хюррем действительно решила покинуть ее, забыть, словно между ними ничего и не было вовсе? — Александра, — Хюррем не подает виду, что собственное имя на устах женщины так идеально ранит. Даже произнесенное с болью и обидой в голосе. Махидевран проходит в покои на негнущихся ногах, замирает у дивана, где сидит рыжеволосая. Жена падишаха не может оторвать глаз от того, как рыжий волнистый локон исчезает в вырезе на груди, которая как и вздымалась спокойно, так и вздымается, словно приход Махидевран ничего не изменил в госпоже. Женщина протягивает руку ладонью вверх, тайно надеясь, что Хюррем проведет по ней рукой, как привычно бывало раньше. Она просит прикосновений. Простых, незамысловатых. Ей большего и не нужно, только знать, что она не одна, что Александра все еще рядом с ней. Ничего не происходит. Проходит минута, две. Протянутая ладонь госпожи заметно подрагивает от подступающей к горлу истерики. В звенящей тишине Махидевран отступает, делая шаг назад, не сводя глаз с горящего испепеляющего взгляда. Чем она только заслужила такое к себе отношение? — Я больше не побеспокою вас, госпожа, — дрогнувшим, сломавшимся голосом солгала жена падишаха, выбегая из покоев, зажимая рот ладонью, чтобы не закричать, чтобы долго рвущиеся из глубин сердца рыдания не были услышаны. «Хюррем ко мне даже не прикоснулась».

***

      — Я больше не хочу ее убивать, — отвечает Махидевран Гюльшах на очередную попытку девушки заставить рыжеволосую страдать, и не верит самой себе: она не хочет причинить Хюррем боль, даже несмотря на то, что она с ней сделала, в кого превратила этой ужасной разлукой. Жена падишаха и раньше была зависимой от рыжеволосой, однако сейчас эта зависимость перешла все мыслимые границы. Махидевран жаждала прикосновений, ей хотелось как прежде ластиться к рукам Хюррем, забывая обо всех неприятностях. Александра сама приучила госпожу ластиться, сделала из опасной дикой пантеры домашнюю кошку, просящуюся в родные руки. Махидевран пытается сгрести все воспоминания в своей голове, хоть как-то связанные с Хюррем, закрыть под замок и больше никогда не открывать, не стараться вспомнить очередную родинку на чужом теле. «Она не твоя. Смирись уже». У госпожи не выходит искоренить из собственного разума Александру. В любой момент в очередном воспоминании может полыхнуть рыжий локон, подмигнуть зеленый глаз. Махидевран и самой не верится, что жена падишаха так низко пала. И внезапно ее посещает мысль, что стоит обо всем рассказать повелителю, исказив правду, сделать саму себя виновницей произошедшего, пойти на казнь, положить шею на леденящий душу камень, лишь бы молчаливый палач исполнил свое дело, дабы лишить госпожу мук. Махидевран не делает этого, потому что искренне переживает за Хюррем. Что будет с ней, если мать единственного наследника казнят за такие грязные дела? Это и рыжеволосой коснется, рано или поздно султан позовет ее в свои покои и обо всем расспросит. Да, Хюррем всегда умела лгать с ангельской улыбкой на устах, но в этот раз повелитель может ей просто не поверить, а потому Махидевран молчит, продолжая внутренне страдать, стараясь почти не выходить из покоев, чтобы не столкнуться с Хюррем в коридоре. Такой жизни для себя хотела жена падишаха, когда везла маленького Мустафу во дворец столицы? Знала ли она тогда, во что превратится под действиями женских чар, чем станет, до чего опустится? Представляла ли хоть раз себя в отношениях с женщиной? Определенно нет. Махидевран не ведала, чем станет для нее переезд, в какой ужас превратятся стены дворца, кто станет ее новым избранником. Они с Хюррем всегда «воевали» играючи, но все почему-то искренне верили в то, что женщины ненавидят друг друга так сильно, что способны на все, лишь бы довести дело до победного конца. Сейчас мнимые враги больше не пересекались, не встречались во дворце, не выходили в сад, словно их вражда поутихла, покорно склонила голову, уснула на долгое время. Вскоре Махидевран-султан сильно заболевает. Гюльшах убеждает госпожу в том, что она сама виновата в своей болезни, выходя на жуткий холод без теплых накидок. Жена падишаха только рада болезни. «Быть может, Аллах заберет меня, избавит от этой тянущей неумолкаемой боли».

***

      Махидевран заходится в громком кашле. Валиде и Хатидже стояли на пороге комнате, стараясь не подходить, ведь лекарь еще не была уверена, заразна ли болезнь, одолевшая жену падишаха. И от их присутствия женщине было тошно. Она не могла расслабиться, забыться тревожным сном, произнося, словно мантру одно-единственное важное имя в своей жизни. Лекарь замечает, что госпожа кашляет кровью. Кровь необильна, всего пара капель, это еще не смертельно. Через несколько минут госпожи прощаются с Махидевран, покидая покои, и женщина выдыхает с облегчением. Ее одолел жар, все тело горит, а душа будто старается вырваться из этой бренной оболочки. Но Хюррем этого не позволит. Она тихо появляется в дверях с уходом лекаря. Плотно закрывает за собой двери. Жена падишаха делает движение, чтобы подняться с постели, но Хюррем останавливает ее жестом руки. Женщина идет по комнате, а Махидевран не может не любоваться ее грациозной походкой танцовщицы. Госпожа останавливается у края кровати, осматривая осунувшееся лицо, бледную кожу, обтягивающую острые скулы. Рыжеволосая чувствует облегчение. С этим они смогут справиться вместе. Махидевран выздоровеет под чутким контролем Хюррем, потому что иначе и быть не может. Хюррем дружественно, в знак примирения протягивает ладонь, и Махидевран, недолго думая, слабо цепляется за нее, будто за спасительный вздох. Пальцы рыжеволосой по инерции поглаживают кожу запястья, пробегая вверх, замирают, щупая пульс, идут выше, к сгибу локтя. Как Махидевран жила без этих осторожных прикосновений, без неровных выдохов, без ласки и заботы Хюррем? — Как ты могла поступить так со мной? — тихий голос Махидевран был еле слышим, а глаза темнее, чем обычно. — Как, Александра? Хюррем сжимает тонкую руку жены падишаха, осознавая собственную ошибку. Она не должна была так поступать, не должна была оставлять любимую женщину одну, даже если рыжеволосая тайно и сомневалась в ее верности. — Я не хотела этого. Прости, что оставила тебя. И Махидевран счастливо плачет, захлебываясь слезами. Она чувствует соль и горесть на кончике языка от возвращения Александры. Хюррем находится в легком недоумении, потому что она еще ни разу не видела подобной преданности к самой себе. И это даже не слуга, это член правящей династии, плачущий как дитя, ластящийся к ласковой руке, всеми силами души стараясь отбросить обиду и просто быть ближе. Это ли не верность?

***

      Солнце нагревает водную поверхность, стараясь быть нежнее к бархатистым волнам, чтобы не испортить их природную мягкость. Хюррем первая выступает из кареты, за руку ведя за собой Махидевран. Сейчас это можно, ведь женщина только после тяжкой болезни, слуги думают, что этим касанием руки рыжеволосая поддерживает жену падишаха. Ну и пусть себе думают и ошибаются. Легкий ветерок колышет зеленую траву, яркость которой слепит глаза Махидевран, привыкшие к темноте. Весна в этом году выдалась просто чудесная. Кругом просыпаются цветы, и госпожа обострившимся обонянием уже чувствует их волшебное благоухание. Хюррем шагает на песок. Совсем рядом кромка воды. Она призывает женщину снять туфли, что Махидевран покорно делает вместе с рыжеволосой. Александра идет вперед, полностью уверенная в своей романтической и лечебной затее. Соль Босфора несомненно излечит потрепанное здоровье госпожи, да и ее душу тоже не мешало бы заштопать. Махидевран несмело шагает за Хюррем, следом ступая в морскую воду. Холод Босфора через какое-то время отступает на второй план. Госпожу греет мысль о том, что всё это Хюррем делает для неё одной, чтобы излечить истёршуюся душу госпожи, замолить собственные грехи перед ней. Пальцы ног приятно зарываются в теплый песок, и Махидевран чувствует, что ее тело расслабляется, каждая клеточка организма радостно начинает просыпаться и залечивать собственные раны. Маленькие волны накатывают медленно, полизывая своими солеными языками край платья госпожи. Рука рыжеволосой поглаживает костяшки пальцев, на большее при наблюдении слуг она не способна, хотя могла бы сделать все, чего она только захочет, несмотря на служанок, но это не понравится Махидевран. Она не привыкла выражать свои чувства на людях. — Видишь эту бесконечную соленую воду, уходящую к горизонту, Махидевран? — женщина проследила за взглядом Хюррем, стараясь разглядеть хоть что-то, кроме вечного Босфора. Напрасно. — Это моя любовь к тебе. Слезливая, печальная, но безграничная. У Махидевран замирает дыхание. Она только оправилась от болезни и старается дышать ровно, но рядом с Хюррем это простое действие не получается выполнить так легко. — Я никогда не просила тебя ни о чем серьезном, однако теперь мне нужна твоя помощь, — осторожно начинает жена падишаха, не сводя глаз с горизонта. — Проблема в Мустафе. Во время моей болезни он слишком много времени проводил в компании отца. Я боюсь, что в один момент Сулейман задумается о престоле и… — Он не убьет родного сына, каким бы тираном ты его не считала, — легкие, незаметные для слуг с такого большого расстояния, касания Хюррем по щеке Махидевран удивительно успокаивают. — Я не позволю этому случиться, не в мой век. Госпожа благодарно щурится, как наевшаяся сметаны кошка, с искренней улыбкой так привычно жмется к ласкающей руке, и улыбающаяся Хюррем с каким-то отчаянием и гордостью думает, что приручила дикую кошку, что она больше не сможет никого укусить, что теперь эта женщина с ангельским ликом в ее руках, совершенна.