твои звёзды всё врут

сынван запрокидывает голову назад, чувствует как острая грань деревянной спинки стула вгрызается в затылок, открывает глаза. в длинной веренице белых электрических огоньков над собой она насчитывает два потухших провала — перегоревшие маленькие лампочки. тяжёлый выдох сгущает воздух вокруг фигуры сон. а ведь только вчера купили новую. рука зачем-то тянется к телефону и набирает один единственный в списке последних звонков (в общем-то, весь список и состоит из этого имени). — сыльги? — мм? — у нас в гирлянде две лампочки перегорели. — и ты серьёзно звонишь мне, отрывая от работы, чтобы сказать об этом? «прости» выслушивают короткие гудки оборвавшегося разговора. не то, чтобы венди совершенно нечего делать, раз она звонит и отвлекает такой дебильной мелочью сыльги, которая очень занята, у неё сроки горят, скоро сдавать проект, заказчик решил в последний момент всё переделать, и вообще! уж её-то дела гораздо важнее каких-то там лампочек, конечно же, сынван не спорит. но и она, наверное, тоже всё же важна? ответ на этот вопрос она может получить только от сыльги, и венди не уверена, что это вообще когда-нибудь произойдёт. кан сыльги слишком занята, чтобы задумываться о подобном, зато всегда найдёт пару минут на тонкую ментоловую сигарету и снежную тишину в курилке. на их этаже кто-то додумался отвести под никотиновую зону огромный открытый балкон, вместо душной вентилируемой комнатушки четыре на восемь, как это сделано на всех остальных этажах их огромного высотного бизнес-центра. сыльги этому человеку очень благодарна (пусть и не встречалась с ним никогда, и не встретится), потому что хотя бы так у неё есть возможность вдохнуть свежий воздух, пропущенный сквозь сигаретный фильтр. работы много, дело кипит, терпение у всего отдела кончается, заказчик меняет концепцию по пять раз на дню, до рождества остаётся всего неделя, подарки друзьям и семье не куплены, что надевать на праздник кан тоже не знает. хочется просто послать всё к чертям, запереть дверь на балкон со своей стороны и не выходить до тех пор, пока вся эта суета не закончится. (о том, как выживать здесь в мороз без горячего чая и тёплой одежды она не задумывается.) а ещё венди. ещё что-то нужно делать с ней. сыльги давно хочет собрать вещи и уйти, молча, не оставляя за собой ярких следов губной помады на боку сияющей белизной кружки, длинных чёрных волос на подушке сынван и пятнышек грязи с ботинок у порога. сделать вид, что ничего не было, выдернуть из альбома все листки с набросками спящей/читающей/поющей сон сынван, скомкать и выкинуть за плечо, двигаясь дальше. не разбираться, оставить как есть, не объяснять, бросить. но сыльги же не стерва, правда? просто очень уставший человек, как-то всё ещё справляющийся со своей жизнью. а значит она найдёт в себе силы и на это. тем более, с близкими так жестоко не поступают. проблема только в том, что сон сынван и кан сыльги — уже давно чужие друг другу люди. окурок надсадно шипит в крошечном сугробе, образовавшемся в картонной упаковке от рамёна, которую кто-то притащил из общей кухни и нарёк пепельницей. шикнул и провалился под снег, оставляя за собой дырку — крошечную, размером с ноготь на мизинце. примерно такая же прошила насквозь что-то внутри после звонка сынван. вроде бы, мелочь, но неприятно саднит ровными краями. сыльги решает разобраться с этим всем потом и откладывает в дальний ящик — где-то между «платье на вечеринку» и «позвонить родителям». она подумает о венди после того, как закончит проект. работа сейчас важнее. (сыльги пытается вспомнить, когда вдруг что либо ещё стало важнее собственной девушки, и не может. ей немного стыдно, правда, ведь это именно она была первой, кто признался в чувствах и предложил встречаться, она была той, кто всё это затеял. и она не имеет права вот так всё заканчивать, делая больно. но и себя саму мучить она тоже больше не может.) сыльги возвращается в закрученное тугой спиралью общее напряжение, повисшее над всем залом, поделённым на отдельные рабочие зоны для каждого сотрудника, как можно тише прикрывая за собой дверь в курилку. проходит мимо айрин, кивает ей, заодно забирая с её стола стопку набросков к новому макету, идёт к сканеру и наливает в пластиковый стаканчик холодной воды из кулера, ожидая, пока на выходе образуется внушительная пачка копий для всего отдела. работы здесь ещё как минимум на четыре часа, а значит домой сыльги вернётся ближе к полуночи. сынван будет спать, а кан, боясь её разбудить, снова ляжет на диване, укрывшись одним лишь тонким пледом и обязательно замёрзнув к утру. на укоризненный взгляд венди, ставящей перед сыльги кружку с обжигающим утренним кофе, та лишь виновато подожмёт губы и обронит в спину уходящей в ванную сон что-то вроде «ты так сладко спала...». знакомый до сжатых раздражением зубов сценарий. меняются лишь переменные погоды за окном и цвет футболок венди, в которых она спит. но свет в квартире всё ещё горит, когда сыльги проворачивает бесшумно ключ в скважине и заходит внутрь. в коридоре полумрак разбавляется белым светом гирлянды из комнаты, а тишину воротят повторяющиеся всхлипы. «о господи» — думает сыльги и хочет развернуться, выйти, пойти куда глаза глядят, пока ещё не поздно и её присутствие не замечено, пока ещё можно сбежать от неудобных выматывающих разговоров. «о господи» — говорит в пол-голоса сыльги, когда заходит в комнату, скидывая по пути ботинки и куртку, оставляя всё цепочкой следов за собой. сынван сидит к ней спиной, поджав одну ногу под себя, облокотившись на спинку стула всем туловищем, и комкает в руке снежный ком бумажных платочков. на её шее в три мотка покоится слепящая гирлянда. — ты что делаешь? — ничего. — нет, ты явно задумала что-то нехорошее, и я не уйду спать, пока мы не поговорим. (но, на самом деле, так хотелось бы просто уйти в спальню и лечь, закрыть глаза, вырвать немного сна и отдыха перед очередным загруженным до смерти рабочим днём.) — это явно не то, что ты думаешь. — о, и о чём же по-твоему я думаю? сыльги слышит свой голос будто со стороны, понимает сколько яда впрыснула венди под кожу гораздо позже, чем позволяет себе выпустить эту мысль наружу. кан знает как горько сынван улыбается, даже не видя её лица. выучила уже. наизусть. своими же собственными словами доводит раз за разом. сама виновата. была бы, если бы сон сынван волновала её хотя бы немного. да и разговор этот ей был совершенно не нужен. просто венди в нём нуждалась, и хотя бы в каких-то объяснениях, пусть даже придуманных и высосанных из пальца, ей хватило бы даже их. всё что угодно, чем можно было бы после прикрываться от подружек и обеспокоенной мамы, старательно замаскировывая нутро. сыльги готова их предоставить, лишь бы от неё отстали. оставили в покое, пусть и заклеймив навечно бессердечной сукой. в данный момент ей было уже всё равно. сынван на вопрос не отвечает, только цепляет указательным виток лампочек на своей шее, чуть затягивает и ждёт. сыльги вздыхает — опять всё придётся тащить на себе. и разговор, и иллюзию отношений, и искусственное семейное счастье. — ты хотя бы раз сделала что-нибудь, чтобы разобраться? всё ещё молчит, но голову поворачивает и вгрызается взглядом в лицо сыльги, запоминает каждую чёрточку, накладывает память о них поверх старой копии: синяки под глазами стали больше, волосы не такие густые и ухоженные, глаза потухшие и абсолютно ни в чём не уверенные. — я? это я должна была делать? помнится, не моей идеей было начать встречаться. — но ты и не особо-то отказывалась. помнится, — последнее слово сыльги намеренно выделяет и произносит чуть более низким тоном. на сынван она не смотрит, проходит вглубь квартиры и переодевается в домашнее, накидывая поверх сатинового пижамного топа огромный растянутый свитер, связанный мамой ещё лет пять назад. острое плечо вырывается из-под ткани и подскакивает вверх каждый раз, как сыльги достаёт из сумки и выкладывает на рабочий стол все наброски и записи. венди пристально наблюдает и упорно молчит. всё это напряжение между ними забивает гортань кусачей пылью, зудит в голове неприятным жужжанием. тело так и просит уйти отсюда, на воздух, чтобы хотя бы на недолгое мгновение почувствовать свободу от уничижительного взгляда. сыльги нашаривает ногами под столом тапочки и выходит на балкон, по пути доставая из сумки пачку сигарет. высовывается в окно почти по пояс, швыряет руки вниз, виснет и, наконец, выдыхает. звук открываемой двери доносится до неё будто из другого мира, точно из-под толщи воды или из расстроенного телевизора, пробиваясь сквозь помехи. — ты же замёрзнешь, — сынван накидывает плед на плечи сыльги и задерживает руки поверх, соскальзывая правой на талию, ощутимо впиваясь в бок пальцами. сыльги лишь с наслаждением затягивается и неспешно выдыхает дым. в какой-то момент ей стало всё равно. и на ощущение вины перед сынван, и на её возможные боль и обиду, и на свои собственные чувства тоже. плевать. — сынван? — говорит сигарете сыльги, смотря на свои руки. — мм? — прижимается ближе и двумя руками обнимает, перерубая туловище ровно пополам. — мы расстаёмся. кан сыльги всегда казалось, что услышать эти слова безумно больно. что сердце в ту же секунду разобьётся ровно по середине, станет кровоточить и сжимать горло от горя, пресекая все попытки вздохнуть. сыльги думала, что расставание — это как маленькая смерть. ты умираешь вместе с чем-то внутри себя и после ещё долго учишься жить заново. наверное, так это всё и есть. но сыльги никогда не задумывалась о том, какого это — быть по другую сторону баррикад. какого быть тем, кто бросает. оказалось, легко. гораздо спокойнее, чем она ожидала. на самом деле, совершенно никак. она затягивается последний раз и щелчком отправляет окурок в свободное падение. выпутывается из рук венди и выходит с балкона, садясь за макет — только что в голову пришло решение маленькой, но очень значительной проблемы, на обсуждение которой в офисе потратили целых два часа. внутри сыльги абсолютно ничего не меняется, и она бы испугалась этому, но в голове пусто. ничего, кроме долгожданной тишины. в себя она приходит только тогда, когда на макете оставляет завершающий штрих и откладывает в сторону карандаш. устало откидывается на спинку кресла и подтягивает под себя правую ногу. теперь она точно успеет купить подарки, выбрать наряд на вечеринку и даже съездить к родителям на рождество. только вот с венди ещё нужно что-то решить. а венди в квартире нет, и будто никогда и не было. ни совместных фотографий, ни милых маленьких безделушек, стайками занимавших все свободные поверхности, ни даже кучи подушек на кровати — и их забрала. единственным признаком присутствия сон сынван в жизни сыльги свернулась гирлянда под кухонным столом, зияя теперь уже шестью прорехами перегоревших лампочек. «всё же не нужно было на ней экономить» — думает сыльги, сматывая змею в неаккуратный моток и закидывая на шкаф. днём купит новую, когда пойдёт за подарками коллегам и родителям. допивая привычный чёрный без сахара и молока, сыльги отправляет сканы макета айрин на личную почту и идёт отсыпаться. задумываться о том, что произошло, как и почему она совершенно не слышала сборов сынван, сыльги не будет. не видит смысла. ей конечно жаль, что вот так всё обернулось, но облегчение, позволившее дышать полными лёгкими, значит для неё гораздо больше. перед тем как лечь, она идёт в коридор, чтобы достать из кармана куртки забытый с вечера телефон, и столбом останавливается посреди пути. в голове вспышками проявляются чёткие очертания коробок с вещами, которые вчера едва проступали в полумраке квартиры, освещённые лишь гирляндой из кухни. вот оно что. сынван решила всё ещё раньше. возможно, даже до того, как решилась сыльги. почему-то становится немного обидно, но кан не позволяет этому чувству основательно занять внутри место и заваливается спать, забив на телефон и вообще какие-либо дела в этот день. к жизни она вернётся завтра. суматоха рабочая сменяется суматохой предпраздничной. сыльги с удовольствием погружается в выбор подарков, перемеряет кучу блестящих платьев и выбирает однотонное бордовое до середины бедра с длинными рукавами и без какого-либо блеска. разве что на спине где-то пробежит искра и скроется, прикинувшись обманом зрения. дотащив до дома кучу пакетов с новогодними украшениями, едой и бутылкой виски для себя любимой, сыльги падает на стул на кухне и запрокидывает голову. и понимает, что гирлянду новую, взамен перегоревшей несколькими лампочками, она забыла купить. придётся довольствоваться тем, что есть. кан пододвигает стул к шкафу и тянется руками в самый дальний угол, вытаскивая моток проводов из картонной коробки. не подключенная к розетке куча лампочек начинает еле уловимо мерцать, расходясь зарядами в стороны от её пальцев. сыльги улыбается.