O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin!*
Моцарт танцует. Каблуки его туфель бесшумно ступают по горбатым, облизанным временем булыжникам мостовой. Он напевает вполголоса старую песню, на каждом рефрене смешно вскидывая ноги в белых чулках. Пальцы Моцарта дирижируют мотыльками, бьющимися о фонарное стекло, дымчато-серый плащ едва не падает с плеч. Моцарт смотрит наверх, на пронзающую ночной сумрак иглу колокольной башни, на мириады сияющих песчинок, рассыпанных по чёрному бархату неба — и улыбается. — Я хочу эти звёзды, Антонио, — Моцарт тянет вверх руку и встаёт на цыпочки. — Достанешь? Сальери коротко смеётся, поднимая лицо вверх и придерживая края капюшона. Сальери обгоняет Моцарта, который тоскливо и жадно продолжает смотреть на небо. Сальери спешит и видит перед собой только неогранённые бриллианты грязных фонарей. — Вольфганг! Ночь коротка! — предупреждает он тревожным шёпотом, а тьма кислотой разъедает его неприметную фигуру. Когда от Сальери остаётся только бледное пятно лица, Моцарт делает шаг, ловя ускользающую ладонь. Они крадутся во тьме, словно убийцы. Через грязь, через помойные лужи, обрамляющие стены, они спешат к мосту, и в глубине улочки позади них остаются сухие жилы кустарников да обглоданные кости старых домов. Гулко и мерно бьётся каменное сердце Вены, скрытое под её древесной кожей. Этот город охраняет тех, кто в него влюблен, и умеет скрывать их тайны. Моцарт любит Вену. Мгла отражается в его глазах, обнимает его тело бурыми листьями, поёт ему псалмы на языке ветра, и песнь эта громче музыки органа под куполом Святого Стефана. Моцарт зачерпывает полные ладони ночи, и она его друг, и она его душа, и те ноты, что при свете дня ложатся на бумагу, — они тоже её. Сердце Моцарта и сердце Вены бьются в унисон. — Тони, — говорит Моцарт, останавливаясь; лицо, освещённое с одной стороны фонарём, — чёрно-белая восковая маска. — Я люблю тебя до смерти. У Сальери перехватывает дыхание; он соединяет капюшоны плащей, целуя страстно эту маску. Бьют колокола на церковной башне, и он вслушивается в дымчатый обволакивающий туман, в тихий смех Моцарта и, наслаждаясь, глотает холодный воздух, разреженный густым звуком низкого регистра. Биение сердца Сальери — диссонанс стройной мелодии города. Лишний звук. За вскинувшими острые главы прутьями железной ограды моста течёт маслянисто-чёрный Дунай. В неярком фонарном огне ветви деревьев сплетаются паутиной, и блестят дождевыми каплями их бугристые тела. Моцарт касается мимолётно коры, вырисовывая на ней скрипичный ключ. Мимо Сальери пробегает, поджав хвост, шелудивая бродячая собака, и Моцарт, смеясь, посылает ей воздушный поцелуй. — Быстрее, — шепчет он в ухо Сальери, прижимаясь к нему, хватая влажной рукой запястье, перебегая паучьими движениями пальцев на бедро. Сальери улыбается и снимает капюшон. — Мы уже на месте, Вольфганг. *** Их тени выцветают, когда загорается свеча, и ломаются на полу, когда она гаснет. Предметы теряются во тьме, безвкусный комод в стиле Людовика XIV уходит вглубь стены, которая нависает над ними, заставляя прижаться друг к другу теснее. Перед глазами Сальери только белый призрак подушки, Сальери закрывает глаза и отпускает руки, и падает, и поднимается выше, а створка окна хлопает на ветру стеклянными крыльями. Она прозрачная и тонкая, как Моцарт, который шепчет в ухо стеклянные и острые слова. Сердце Сальери ищет нужный ритм и не находит. — Тони... Моцарт обнимает взглядом и вытягивается утомлённо на кровати, гладя его щиколотку пальцами ног. Частое дыхание словами любви оседает на щеке Сальери. Но любовь эта не к нему. — Ты слышал когда-нибудь, как звёзды на небе поют канон? Моцарт предельно серьёзен. — А я слышал, — говорит он, кладя руку на спину Сальери и обводя каждый палец языком, — слышал, но давно. Сальери ревнует его к музыке, эта женщина порой становится третьей в их дуэте. Она слишком прекрасна, чтобы отказать ей от дома, но многим приходится платить за её чарующий смех и небрежно поднесённую для поцелуя ладонь. — Когда снова?.. — спрашивает Моцарт; пальцы цепляются и соскальзывают, нервно подрагивая, когда он получает ответ. З-а-в-т-р-а. Шесть букв, Моцарт их выталкивает рваными выдохами, давясь каждым звуком. Слишком долго, слишком быстро. Ни одной ноты на листе не появится завтра — ведь он будет ждать, зашвырнув перо за фортепиано от бессильной злости. А сколько перьев проглотил камин?.. А чернильниц и нотной бумаги?.. Вечно голодное чудовище, никогда оно не захлебнётся... Это всего лишь бумажные корабли, дорогая, они горят в чернилах. Нет, Констанция, мне не нужен врач. Сальери не видит его лица, Сальери сонно смотрит на окно — лоскут беззвездного неба словно растянут на ставнях и прибит к ним ржавыми гвоздями. Где звёзды? Они ведь были совсем недавно. Он поворачивается к Моцарту и целует его плечо. Как сладостно, как горько. Так пахнут лилии — невыносимо одуряюще, Моцарт одет в этот запах, его жена любит лилии, Сальери видел букет в гостиной. Кажется, что этот запах будет преследовать его до смерти. Сальери носит его в шкатулке самых любимых вместе с запахами нотной бумаги, театра и вечерней прохлады у реки. Сегодня он дегустировал их все. Моцарт садится на постели и проводит ладонями по лицу Сальери, изучая прикосновениями, всматриваясь. Лоскут темноты растягивается, наползая на них. Пальцы поглаживают виски, очерчивают линию бровей и застывают на скулах. — O, du lieber Augustin!.. — смеётся Моцарт, и губами его говорят Музыка и Вена. Вдруг его хватка становится сильнее. Хруст костей поглощён темнотой. Моцарт грустно опускает голову Сальери, вывернутую под неестественным углом, на подушку и целует приоткрытые губы. «Прости, Антонио», — говорит Моцарт, собирая с пола свою одежду. «Этот саван тебе к лицу», — говорит Моцарт, накрывая тело простынёй. «Тебя было слишком много в моей жизни, — говорит Моцарт. — Музыке в ней не хватало места». Он нежно гладит волосы Сальери — чёрное на белом. Губы Моцарта подрагивают, глаза его бегают. Где нотная бумага, куда же делось перо?.. Он бормочет, выписывая ноты на воздухе, скрипичный ключ запирает дверь, форте, форте, надо успеть записать, это прекрасная мелодия!.. Моцарт бежит по мосту; Вена прячет его в своей тени, новая симфония освещает путь, а плащ Сальери спасает от предрассветной холодной росы. У подножия разбитого фонаря лежит сгоревший мотылёк.Augustin, Augustin, Leg’ nur ins Grab dich hin!**
________ Прим.: *Ах, любимый Августин, Августин, Августин! ** Августин, Августин, Ложись в могилу!