0
Азамат тяжело вздыхает и чиркает старой зажигалкой перед самым носом, закуривая. Дым настойчиво лезет в лицо, что тут же начинают щипать глаза, а кончики пальцев привычно покалывает. И так уже не в первый раз. Он стоит возле какой-то незнакомой аптеки, в самом сердце Астаны — на противоположной стороне улицы оглушительными огнями мигает «скорая», а в ушах: «останьтесь дать показания как свидетель», и совсем молодой парень синеет от передоза у стены. На часах 05:27 утра. Данияр в это время, скорее всего, уже спит. На улице приятно свежо, непонятное свечение зарождающегося рассвета даже через пелену в глазах режет по огромным нефтяным зрачкам, а в воздух поднимается табачный дым вперемешку с выхлопом полицейской машины.Азамат вздрагивает, по коже бегут мурашки, зря кофту с собой не взял.
1
Маленькая гримерка раздражает своими блевотно-бежевыми стенами, потому что напоминает заварной крем на верхушке самого вкусного в мире пироженого из соседней кофейни. Данияр даже не знает, каково оно на вкус, может, слишком сладкое, или, наоборот, сырое тесто из начинки будет неприятно прилипать к зубам, но Данияр уверен, что ему априори понравится. Сладкого хочется до боли в суставах. Он поднимается со стула возле огромного зеркала, заваленного косметикой и испачканными в тональном креме спонжами, воровато осматривается и идет к большой черной сумке своего визажиста, там она оставила специально для него маленькую бутылку колы и ванильную конфету. Если честно, Данияру это все нельзя. Потому что сам Данияр на жесткой диете, без грамма сладкого, но зато с тремя литрами магниевой воды и контейнером сельдерея в портфеле его менеджера. Данияр любит сельдерей, да и аллергии на воду у него нет, но жрать все это на протяжении двух месяцев — убийство с особой жестокостью, но кому какая разница, когда какая-то из «фанаток» пишет в комментариях, что Данияру нужно похудеть. Мнение фанатов для основателя компании — закон. Вот именно поэтому Данияру нельзя сладкое, мучное, солёное, обычную другую еду. Но, если честно, Данияру похуй. Он с тихим «пшшш» открывает такую желанную в данной ситуации газировку и делает первый глоток. Ноги моментально подкашиваются то ли от недостатка сахарозы в организме, то ли от непередаваемого восторга, а по коже с невероятной силой пробегают тысячи мурашек. Данияр не сдерживает блаженный стон и разворачивает конфету. Все это кажется до омерзения абсурдным, он никогда бы не подумал, что съесть одну несчастную конфету для него — табу. Но, такова судьба, он проебался по всем фронтам, это невозможно объяснить другим людям, что тебе нельзя есть. Вот прям сейчас, вот прям в данный момент, вот прям вот эту еду, даже чай пить под запретом. Менеджер еще не пришел, а, значит, кормить зверушку еще не время. Данияр засовывает конфету в рот, закрывает бутылку и прячет ее за спинку дивана. Он чувствует себя школьником, который с тихим ужасом ждет разъяренную мать с родительского собрания, руки подрагивают от какого-то непонятного сейчас нетерпения, ожидания чего-то неизбежного. Конфета медленно тает на языке, ударяя в нос приторным запахом ванили, растекаясь сладкой слюной по всей полости рта. Проблемы с лишним весом никогда не волновали Данияра ДО прихода в индустрию. Все, что было ДО, кажется сейчас таким далёким и почти что невидимым, только руку протяни, и все рассеется как туман или табачный дым. Мания худобы всю жизнь преследовала его подруг, его сестру, ночами он слышал, как сестра плачет в ванной и пытается вызвать рвоту после каждого семейного обеда. Он ощущал и звон таблеток для похудения, которые рассчитаны на женщин намного старше ее самой, он слышал и видел, но ничего не предпринимал, потому что считал это глупостью, тупой шалостью, которая рано или поздно исчерпает себя и закончится. Увы. Сейчас Данияр с неохотой оглядывается назад, но когда такое случается, он понимает, что это невозможно, но все равно чувствует, как с магической силой растут его щёки, и запястья обрастают лишним мясом. Ну, все, это клиника. Они меня сломали, думает Данияр, и выплевывает конфету в мусорную корзину, а колу выливает в раковину.Он действительно толстый, ему определенно нужно похудеть.
2
— Ты пиздец худой. Говорит, однажды, Азамат, когда они лежат у него в…квартире? Это что-то такое между подвалом и студией, но Данияр не решается жаловаться здесь, ибо боится, что выгонят. Тут нет кровати и даже стула, только тонкое одеяло на полу и вечно открытая форточка, которая нонстопом выветривает из помещения истлевший запах травы. У Данияра желто-фиолетовые синяки на коленках и непроходимое чувство голода, ему холодно, и в уме он подсчитывает количество пропущенных на телефоне от менеджера. — Как тебя на улице только ветром не уносит? — усмехается Азамат и тянется за пачкой сигарет. Он трясущимися руками шарит по ледяному одеялу и явно не специально задевает спину Данияра острым локтем. Это касание действует как сорванная черная маска с глаз, которой он пользуется, чтобы быстрее уснуть в самолете, и он решается. Между ними нет влюблённости или настоящей любви до гроба, потому что так неинтересно — им двоим осталось пару лет максимум: Данияра ждет нервное расстройство, Азамата передоз — это не смешно и ни капли не эстетично, это до безумия страшно. Данияр четко понимает, что чувства — это не для них, но ничего не может с собой поделать, поэтому он утыкается лицом в подушку, пропахшую табаком и его кондиционером для волос, и тихонько скулит, надеясь, что его не услышат: — Обнимешь меня? Шуршание постельного белья утихает, и Данияр чувствует горячую ладонь чуть ниже поясницы.Он же говорил, у них любви нет.
3
Отблески от экрана старенького телевизора уродливыми ошметками ложатся на бледное лицо Азамата. На его зрачках с убийственной силой скачут красные, золотые и фиолетовые оттенки, из-за чего Азамату кажется, что за окном не дождливый апрель Астаны, а сладкие сумерки июня. Он проводит своими жилистыми ладонями по исхудавшему лицу, трет переносицу и понимает, что скоро его накроет окончательно. Сначала онемеют руки, потом шея — разольется чем-то горячим по всему телу — Азамат знает реакции своего организма на «ура», поэтому не боится экспериментировать. Тем более что самый страшный эксперимент в своей жизни он уже провёл. — Он же еще мальчишка, — вместе с дымом выговаривает Дулат, передавая косяк Азамату, — Звёздный мальчик, — смеется, похлопывая себя ладонью по плечу, — Смотри, как бы его звезда тебе горло не перерезала, братан. — Он совершеннолетний, — зачем-то оправдывается Азамат, будто от этого станет легче, — И он не такой, это на сцене бедрами крутит, тут бы ты его видел: скулит и стелется, — усмехается, выпуская сладкий дым под потолок, — Просто космос — за волосы потянешь, так от стона в ушах звенит, до чего чисто, это, понимаешь, — затягивается, — Не девку в клубе зажимать. — Какой же ты мудак, Аза, нахера ты мне все это сейчас рассказываешь? — Хвастаюсь. Дулат только качает головой. — Он когда-нибудь поумнеет и уйдет от тебя, а ты окончательно загнешься. Все это не вечно, сечешь? — крутит рукой в воздухе, разгоняя пыль с частичками пепла в пространстве, — Брось его, не ломай жизнь еще и ему. Это похоже на чертову фортуну, когда Азамат не знает, каким Данияр появится на пороге его квартиры: радостным или убитым в щепки: с красными глазами и дрожащими руками, когда позвонит в очередной раз посреди ночи, только для того, чтобы сказать, что завтра он свободен в пять, и будет круто, если к его приходу Азамат немного проветрит квартиру. Про сменить постельное белье Данияр вообще молчит, потому что «если тебе так хочется, то сам и поменяй, мне и так норм» — дальше нет смысла спорить. Данияр только удрученно вздыхает в трубку и обещает принести с собой немного антидепрессантов, которые на неделе прописал ему психотерапевт, потому что самому Данияру они не помогают, а Азамату будет чем развлечься. — Ага, и кофе захвати по дороге. Данияр чувствует себя прислугой, подай — принеси — отсоси — не этого хотела его мама для сыночка, конечно же, не этого. Да и сам Данияр никогда не думал, что его тело будет болеть отнюдь не от очередных силовых тренировок в спортивном зале; он проводит кончиком пальца по багровой отметине чуть ниже пупка и вздрагивает, когда в комнату заходит менеджер. — И что ты там прячешь? — в голосе непрекрытая строгость, и становится ясно — убежать не удастся. — Ничего? — делает попытку Данияр, хотя прекрасно понимает, что провалился. Его голос предательски дрожит, а светло-серая футболка темнеет у шва разводами от влажных ладоней — если его сейчас заставят раздеться, то он этого не переживет. — Футболка спонсорская, не растягивай. Ты ответишь на мой вопрос? — Все в порядке, Адиль-ага, там ничего нет, просто поцарапался. — Ты уверен? Неужели ты думаешь, что я не знаю, что ты по ночам уходишь из дома? — подходит ближе, — Данияр, не делай хуже и расскажи, что с тобой происходит. Данияр опускает голову и усмехается. Серьезно? Рассказать? Каким бы кормильщиком в зоопарке не был его менеджер, с его порой строгими, но по-отечески добрыми глазами, такое не рассказывают даже самым близким. — О таком не говорят вслух. И, действительно, кому о таком можно рассказать? Личный психотерапевт Данияра — мужчина средних лет, каждую среду копошится у него в голове, ковыряется в грудине, пачкая руки в черной жиже, но совсем не помогает, только сильнее размазывает грязь, оставляет мерзкие масляные разводы по всему телу и хвалит в конце приема, когда Данияр клянётся, что те таблетки ему очень круто помогают. Ну да, помогают — в приручении очередного зверя, который не брезгует залезть в это болото, что у Данияра внутри поселилось — Азамат с препаратами правда становится спокойнее.А если спокоен Азамат, то и Данияру не о чем беспокоиться.
4
В первый раз Данияр употребляет после очередной музыкальной премии, на которую его номинировали. «Новичок года» — звучит красиво и по-настоящему торжественно, кругом громкая музыка, фанфары и оглушительные аплодисменты, наряду с искренними слезами облегчения и радости. Вот только все это не про него. Для кого-то может показаться, что это пустяки, что это не так важно, потому что впереди еще сотни, нет, тысячи номинаций и побед, литры слез восторга и горячие ладони от непрекращающихся аплодисментов. Данияр не новичок года, он — лузер года. Это, кажется, понимают все, поэтому и считают своим долгом зайти к нему в гримерку после, чтобы успокаивающе похлопать по плечу или спине, сказать какие-то глупые слова поддержки, но Данияр их не слышит, наверное, даже не хочет слышать, а только скалится в ответ, мол, забейте, все в порядке. Нет, ничего не в порядке. Ни-че-го. Директор смотрит как-то исподлобья, скрещивает руки на уровне груди и откидывается на своем огромном кожаном кресле, наверняка супер дорогом — вау, оно даже не скрипнуло, вот это качество — как-то отреченно думает Данияр, лакированное покрытие директорского стола отражает его белое лицо, за спиной огромное панорамное окно слепит огнями ночной Астаны. — Ты же понимаешь, что это был твой последний шанс? — директор пододвигается ближе к столу, ударяясь острыми локтями о благородное красное дерево, — Ты не приносишь тех денег, которые я в тебя вложил. — Понимаю. — И что мы будем делать? — Не знаю. Данияр правда не знает, что обычно делают в таких ситуациях: свой шанс он уже упустил, если его выгонят, он поймет и простит, уйдет работать официантом и будет петь на свадьбах за гроши, хотя прекрасно понимает, что на свадьбы люди приходят не песни послушать. Мимолетом в голове проносятся обдолбанные зрачки Азамата, и Данияр вздрагивает — он не уверен, смогут ли они ужиться вместе, не говоря уже о том, чтобы жить, долго, счастливо, что там обычно еще говорят, Данияр не в курсе. Единственное, в чем он уверен — так это в том, что точно не вернется в родной город, его там не примут, вышвырнут за дверь, такой сын им не нужен. Да и никому не нужен, давайте на чистоту. — Слушай сюда, я даю тебе неделю, чтобы ты написал новую песню, не уложишься в срок — вылетишь отсюда к чертовой матери, — директор даже не встает, а только тычет своим длинным пальцем в сторону Данияра, как бы показывая, что он тут — ничто, только машина для производства и развлечения, не более. — Ты меня понял? — Понял. — Пошел вон. Данияру не остается ничего, как поклониться и уйти, тихо закрыв за собой дубовую дверь директорского кабинета. Его отчитали как мальчишку, как младшеклассника, который разбил в школе окно, вроде бы и дали шанс исправиться, но он настолько шаткий, что сделай один неверный шаг — и полетишь с огромной высоты прямо на острые скалы чужого разочарования и собственной никчемности. На часах три с лишним часа ночи, на улице горят редкие фонари, что различить дорогу становится достаточно трудно, поэтому Данияр не замечает, как спотыкается о торчащий из асфальта штырь старого забора. Ну, вот он — долгожданный неверный шаг. Обратно дороги точно нет. Он звонит Азамату, потому что до боли в ребрах хочет уткнуться ему в рубашку и прореветь всю ночь, вот только на том конце отвечают пьяным «Аллёу», и Данияр понимает, что сегодня его шанс стать таким, как и Азамат, наконец, прочувствовать его всего, не только телом, но и разумом. Данияр просить скинуть ему адрес вписки смской и приберечь пару грамм для него.Азамат на это только громко смеется и сбрасывает трубку.
5
Иногда Данияру кажется, что он во всем заблуждается: что жизнь его не так плоха, голова не болит, и пульс не скачет в убийственном ритме, мешая нормально держать в руках даже листок со сценарием. Он бегло просматривает строчки, вникая в смысл нового шоу, в которое его запихнули. Съемки стартуют через две недели, директор обещает, что такой формат приведет к Данияру еще больше фанатов, и тогда будет легче поднимать прибыль, ведь: — Красивые мордашки все любят. Да, действительно, Данияр не исключение. Но все-таки, нет, все идет своим чередом: он до сих пор только зверушка для веселья, менеджер до сих пор надзиратель, а Азамат все еще закидывается метадоном, стабильность — признак мастерства, говорите? Ну-ну, идите нахуй. Рутина бьет по вискам с удвоенной силой, разрушает череп и выбивает челюсть своей обыденностью. Даже существовать становится скучно, не то что жить. Конечно, хочется чего-то нового, чтобы мягкие губы на щеках, кофе с лимоном по утрам, Данияр знает, что Азамат превосходно варит кофе, наушники на двоих, и одинаковое предпочтение в фильмах. Вот только Данияр раз за разом включает хорроры, чтобы доказать себе, что в жизни бывают вещи похуже, чем его существование, а Азамат тащится по артхаусам. Хах, конечно, под кислотой и такое кажется «Мадонной» Боттичелли. — А что мне сделать, чтобы не участвовать в этом шоу? — как-то слишком робко спрашивает Данияр, пока менеджер выкладывает на столик в кафетерии контейнер с порезанными овощами. — Ну, не знаю, умереть? Для директора это шоу очень важно. Сегодня от сельдерея пахнет намного приятнее, в рацион Данияра начали вводить жиры. Данияр вдыхает — пара капель оливкового масла пахнет просто превосходно, Данияр знает, масло настоящее, привезенное из самой солнечной Барселоны, и незаметно для себя, но подозрительно заметно для других — улыбается. Он берет в руки холодную вилку и, не прекращая улыбаться, говорит: — Хорошо, я подумаю над этим. — Да, подумай, еще тебя номинировали на премию, так что запости голосование в инстаграм, пусть твои фанатки начнут работать, — не прекращая рыться в портфеле, указывает менеджер, — Это важно не только для тебя, но и для компании, если получишь новичка года, то, считай, ты — звезда, удачный проект, — тяжело вздыхает и, наконец, вытаскивает со дна портфеля баночку с таблетками, секунду помедлив, протягивает Данияру, — Держи, я знаю, что ты их выкидываешь, поэтому будешь теперь принимать их при мне. Я сейчас принесу воды. Шумно отодвигает стул и отходит в сторону автомата с водой. Данияр только смотрит на все это, и он точно не уверен, что хочет сделать: разрыдаться или перерезать себе горло тупой вилкой из столовой. Каждое утро Данияр просыпается в страхе, что ему придется жить. Проживать одно и то же каждый чертов день: на автомате чистить зубы, на автомате принимать витамины для поддержания сраного магниевого баланса в организме, а потом долго и надрывно блевать в туалете, потому что желудок, как обычно, решил по-своему. Снова перечитывать странные и нелепые сообщения Азамата после очередного бэд трипа, а потом биться в немой истерике из-за того, что не может до него дозвониться. Но все равно. У них любви нет, есть только привязанность. Такая странная.На грани фола.
6
Порой Азамат забывается: прижимает крепко к кровати, и целует-целует-целует, губами горячими тычется, везде пытается достать, чтобы каждый миллиметр кожи, каждая вена и каждый сосуд. Шепчет слова благодарности, вдыхает запах волос, как будто пытаясь отыскать там свой след, доказать себе, что Данияр все еще принадлежит ему, а после, как побитый пёс, черными глазами осматривает с ног до головы, в последний раз убеждаясь, что все отметины на хрупком худющем теле — только его. В такие моменты Данияр, наверное, чувствует себя капельку счастливым, потому что, утыкаясь лицом в холодное одеяло, он чувствует только запах Азамата и стирального порошка — никого другого, значит, можно быть уверенным в том, что кроме Данияра тут никого не приставляли к стене и не раскладывали на миниатюрном кухонном столике. Все это, хоть на секунду, но приносит облегчение. Не то чтобы Данияру было обидно, нет, они же просто трахаются, когда хочется (всегда), и по возможности чем-то друг другу помогают: Данияр ворует антидепрессанты, Азамат чужие нервные клетки. Это все ложь, крутит в голове Данияр, когда в очередной раз лежит подле Азамата — голый и разбитый — с расцветающим зососом на ключице. — Я люблю тебя. Хах. — Нет, не любишь, — переворачиваясь на другой бок, говорит Данияр. И громко смеется, что тут же начинают болеть лёгкие. Это похоже на истерику, да, наверное, это она, крайне неприятная дамочка, чем-то похожа на бессонницу. И Данияру ничего другого не остается, как вытереть выступившие на глазах слезы краем пододеяльника и вздохнуть. Ух, давненько он так не смеялся, да-да, это неправильно — когда смеешься, обычно сердце не разлетается на уродливые кровоточащие ошметки, но это жизнь, тут уж ничего не поделаешь.А жаль.
7
Центр Астаны, как и любой центр города, ночью — выглядит завораживающе ярко, миллионы огней несутся вдоль главной автомагистрали, холодный ветер ударяет по лицу, проходит через смоляные пряди волос, позволяет дышать во всю грудь. Данияра бьёт мелкая дрожь, пока он едет в такси по названному адресу, место это совсем не далеко от его съемной квартиры, почти самая сердцевина города. Не переживать не получается, даже несмотря на то, что Даняр там будет не один; в этот раз он клянется себе не отпускать Азамата и держаться с ним на максимально близком расстоянии, Данияр хочет показать всем, что Азамат — его. Просто рано или поздно абсолютно все устают от клейма «изгоя», рано или поздно все хотят держаться за руки и целоваться на эскалаторах в метро, это нормально, все это в порядке вещей, по идее, этого не нужно стыдиться — социум развивается, идет огромными шагами и, естественно, оступается. Азамат ждет его возле старого и обшарпанного подъезда: в зубах сигарета, на теле огромная черная куртка, на запястье браслет Данияра, тот самый, который Данияру подарила одна из фанаток. По началу, Азамат даже не замечает, как к дому подъезжает желтая машина, и продолжает чертить на асфальте только ему известный иероглиф носком кроссовка. Данияр минуту копошится, расплачивается и выпрыгивает из салона, чуть не забыв мобильный на сидении. Все до комичного глупо, как будто кадр из какого-то малобюджетного фильма, когда девушка подходит к дому, а там ее ждет ее возлюбленный, который, наконец-то, понял, что не может оставаться один, и что он безумно любит свою единственную и неповторимую. Они сладко целуются, а потом, держась за руки, клянутся любить друг друга вечно, и уходят в «закат» многоэтажки, чтобы там построить новую ячейку общества. Данияру хочется рассмеяться. Азамат смотрит на него пристально, как будто никогда его не видел, от него исходит почти выветрившийся запах алкоголя, и капля мужского одеколона блестит на тонкой шее. Азамат выглядит…нормальным? Ну, то есть, реально нормальным. — Я смотрел сегодня премию, — Азамат шевелит губами, и частички пепла оседают на черном вельвете куртки, — Некрасиво вышло. — Плевать. — Ой, ли, — ухмыляется, — А зачем ты мне тогда названивал? Фонари в этом дворе горят с перебоями, будто бы боясь освещать то, что происходит внутри бетонных коробок, показывать ночным путникам другую сторону столичной жизни. — Хотел развлечься. Азамат делает последнюю затяжку и щелчком отправляет бычок во тьму, и видно только, как редкие искорки отпрыгивают от асфальта. — Тут нечем развлекаться, пойдем, я провожу тебя домой. — подходит к Данияру и аккуратно берет под локоть. Неужели не этого хотел сам Данияр, а, детка, подумай хорошенько, чего ты желаешь в данный момент: спокойствия или отомстить всем? Показать, что ты тоже можешь ходить по лезвию без страховки, нырять в пучину без экипировки, с одной лишь жизнью в запасе? Ответ очевиден. — Отвали, — Данияр стряхивает с себя ладонь Азамата, — Я же тебе не мешаю, вот и ты мне не мешай уходить на дно. И быстро забегает в нужный подъезд. Музыка долбит по перепонкам с убийственной силой, в воздухе переплетаются всевозможные запахи: разлитый алкоголь, чужие духи, сигаретный пепел, вперемешку с чем-то особенным — скорее всего, именно так пахнет в преисподней. Данияр только глубже делает вдох и направляется в самое пекло квартиры. Такое ощущение, что его никто не замечает, только задевает локтями и крайне редко шепчет «прости, братан». В этом водовороте человеческих тел невозможно определить, кто парень, кто девушка, кому хорошо, а кому плохо. Тут, видимо, всем настолько хорошо, что плохо. Данияр бредет медленно, каждый раз оборачивается, чтобы убедиться в том, что Азамат за ним наблюдает. Как хищник за своей жертвой, крайне аккуратно и издалека, только мимолетом, чтобы не провоцировать, чтобы не спугнуть. Квартира кажется бездонной, длинный коридор пестрит неоновыми огнями, глаза застилает дымка, голова медленно, но верно гудит, появляется чувство эйфории. Такое, когда мама гладит по голове за хорошо выполненную работу, отец с гордостью жмет руку, или директор хвалит за что-то, неважно за что, похвала нравится всем. Данияр вспоминает только холодный голос директора, его упреки и едкое «пошел вон», и вся та злость, которая таилась в самом потаенном углу души, вырывается наружу. Шипит и пенится, как кислота, разъедает сознание и попадает на кожу, оглушительно взрывает сосуды, пачкает футболку кровью из носа. Данияр чувствует, как немеет его тело, как холодная искусственная кожа потрепанного дивана перестает ощущаться на голых руках, как наливаются свинцом его веки. Ужасно хочется спать. На соседнем кресле в расслабленной позе сидит незнакомый парень, в руках у него тугой косяк, который настолько красиво дымится, что Данияр залипает. Тонкая струйка густого дыма медленно плывет под потолок, сталкивается с огромными листьями комнатных растений, которые в круглых кадках стоят на полу, расходится сотнями ячеек и обволакивает растение, продолжая устремляться вверх. Вау, поистине завораживает. — Эй, героиня на героине, — тихонько зовет Данияра этот парень. Двигаться совершенно не хочется, но Данияр отзывается и с оглушительным скрипом в ушах поворачивает голову. — М? — Живой? — хрипло смеется парень, головой указывая на кофейный столик перед диваном, покрытый белесой пылью, как будто снегом припорошенный, — Я тебя раньше тут не видел, ты с кем-то пришел? Сил и желания хватает только на то, чтобы положительно кивнуть головой. — Скажи с кем, я позову, просто тебе чет совсем хуево, — парень пальцами тушит косяк и убирает в металлический портсигар, — Не хватало, чтоб ты тут еще отъехал. — поднимается на ноги и садится на корточки перед Данияром. Меньше всего Данияр сейчас хочет говорить и что-либо делать. Он понимает, что от него хотят и понимает, что не двинется с места, даже если ему приставят дуло к виску. Шум собственного сердцебиения заглушает гам толпы, и все звуки сейчас как-то резко обостряются, сбиваясь в одну большую кокофонию, но только «тук-тук-тук-тук» слишком сильно и жестко бьет по перепонкам. Данияр собирает всю свою силу, которая осталась еще не тронутой, и протягивает мобильный незнакомцу. Тот нажимает на разблокировку и сразу все понимает: — Окей, я сейчас позову, я скоро. Резко поднимается на ноги, что Данияра моментально укачивает, он прикрывает глаза и позволяет теплой дреме завладеть им. Сквозь закрытые веки он все же слышит голос того парня: — Кто-нибудь тут Эйзи видел вообще? Да, Данияр вряд ли когда-нибудь признается себе, что поставил фотографию Азамата на заставку телефона только из эстетических соображений — врать себе Данияр еще не очень хорошо умеет.Но он обязательно научится.
8
Со временем музыка как будто затихает. Сначала Данияр ощущает на себе чужие руки, он хочет отодвинуться и хоть как-то начать сопротивляться. Худые ледяные пальцы даже через кожаную куртку слишком сильно давят на рёбра, и Данияр непроизвольно стонет. Он чувствует себя грязным, но ничего не может с этим поделать. Разум тут же обволакивает липкая и ненужная в данный момент паника, что он его потерял. Потерял Азамата, а, следовательно, и окончательный смысл жизни. Его сейчас используют и прирежут в какой-нибудь подворотне, и никто об этом не узнает, никто не будет наказан, потому что Данияр сам виноват. Но за стоном тут же следует аккуратный поцелуй в мокрый висок, и в лицо ударяет прохладный ветер предрассветной Астаны. Дышится намного легче. Данияр делает глубокий вдох и заходится в кашле. Это такое странное чувство, когда не хватает дыхания, не хватает света и тепла. Холодно безумно. Все звуки долетают как из-под толщи воды, в глазах слегка двоится. Но Данияр все же ощущает свои ноги в дорогих, но очень тонких кедах, он пересчитывает пальцы на своих руках, сходится на том, что их 12, не думает возражать и тихонько говорит: — Аза, пойдем домой. И первым делает шаг в розовую пелену рассвета. Все рано или поздно заканчивается. Птицы в последний раз вьют гнезда и выводят птенцов перед тем, как улететь на юг, старые коты уходят в никуда — умирать, чтобы люди не видели их конец. Дети перестают верить в чудеса и прятать выпавшие зубы под подушку в надежде увидеть зубную фею, так же заканчивается и сам человек. Все это не может быть вечным, чувства проходят также, как и начинаются, а живые существа умирают глупо. Азамат правда не знает что делать, когда Данияр сгибается во внезапном приступе кашля, прикрыв рот рукой. Они прошли почти половину пути до квартиры Данияра, ничего не предвещало чего-то плохого, потому что Данияр продолжал стараться идти ровно и держать Азамата за руку. Все плохое миновало. Ведь, правда? Данияр кашляет надрывно, прислонившись спиной к кирпичной стене, Азамат видит, как в уголках его глаз скопились слёзы, а ноги подкашиваются все больше и больше. Азамат не успевает подскочить раньше, перед тем, как Данияр с глухим звуком, как стопка старых книг, оседает на колени. Его лицо снежно-белое, создает дикий контраст с рыжей стеной, а под глазами залегли черные тени. — Эй, эй, ты меня слышишь? — Азамат легкими похлопываниями ударяет Данияра по щекам. Тепло никак не приливает, потому что кожа остается такой же болезненно-серой. Единственное, что окрашивает лицо Данияра в данную минуту — так это алые капли крови на губах и подбородке. Азамат опускает взгляд ниже и замечает тонкую-тонкую ниточку бардовой слюны, тянущуюся от указательного пальца Данияра до среднего. Нет. Этого просто не может быть. Азамат осматривается в поисках помощи, но понимает, что он один. Совершенно один. Дорога пустая, сейчас слишком раннее утро выходного дня, чтобы поток машин выдвигался в центр или окраину города, и только одинокий светофор отсчитывает последние секунды до спасительного зеленого света, разрешающего движение пешеходам. Азамат ощущает себя этим светофором, который стоит посреди дороги в гордом одиночестве, стоит, показывает что-то, пытается решить чью-то судьбу, вот только начать надо было со своей. В ушах бьется в истерике самая настоящая паника, смешно, но это — самый высокий уровень. — Дая? — Азамат присаживается напротив Данияра на корточки и берет его ледяную ладонь в свою — дрожащими пальцами пытается нащупать пульс. На подушечках собственных фаланг остаются вязкие разводы крови, а сквозь хрупкую кожу запястья не пробивается ни один толчок. Тишина. На Азамата смотрят стеклянно-пустые глаза. — Блять. Блять. Блять. Блять…И Азамат не может отвести от них взгляд.
9
— Все это не вечно, сечешь? — Дулат крутит рукой в воздухе, разгоняя пыль с частичками пепла в пространстве, — Брось его, не ломай жизнь еще и ему. Азамат не помнит ничего, что было дальше. Он приходит в себя только тогда, когда человек в форме просит Азамата остаться и: "дать показания как свидетель". Сколько времени прошло? Час? Два? Три? Сколько все это уже длится, неужели Азамат не должен был уже проснуться? Все это похоже на очередной странный сон, который прошибает до липкого пота и привкуса горечи на языке. Его двоюродная сестра как-то рассказывала, что когда ей снится плохой сон, она всегда может совладать со своим телом и ущипнуть себя, да побольнее, чтобы разрушить эту грань между сном и реальностью. Потому что у каждого человека разное терпение к подобного рода вещам, кто-то может просто посмеяться над этим, а кто-то сойти с ума. — Простите? — Азамат ежится то ли от страха, то ли от холода, потому что на нем сейчас только тонкая футболка, и обращается к стоящему рядом младшему сержанту, — А сколько времени? Полицейский только неодобрительно осматривает Азамата, но рукав на левой руке все равно задирает: — Почти шесть утра. — Спасибо. Самое время, чтобы проснуться. Азамат отходит в сторону, и со всей силой оттягивает кожу на правой руке. В голове тут же вспышкой бьет жгучая боль, как будто кипятком по плоти, и Азамат блаженно прикрывает глаза, когда понимает, что звуки утихли. Сейчас он откроет глаза и окажется в своей квартире под ледяным одеялом, потому что на ночь снова забыл закрыть окно. Он проснется и пройдет на тесную кухню босыми ногами по белой плитке, чтобы там увидеть грязную кружку Данияра из-под кофе в раковине, и улыбнется, как никогда, потому что в этот момент почувствует себя самым счастливым. Ну, давай же, просыпайся. Азамат вздыхает в последний раз и разлепляет веки. И первое, что видит — спину незнакомого человека, который снимает перчатки и обращается к близстоящей девушке: — Так, судя по документам, запишите: Данияр Кулумшин, девяносто восьмой год рождения, точное время смерти — ноль пять часов, ноль три минуты, предположительная причина смерти: передозировка наркотическими веществами, повлекшая за собой остановку сердца. Записала? Девушка в ответ утвердительно кивает и протягивает мужчине папку с бумагами. После хлопает себя по карманам брюк и кивает в сторону "неотложки". — Так, все верно, можете забирать тело. Азамат на автомате вынимает из кармана помятую сигарету. Тяжело вздыхает и чиркает старой зажигалкой перед самым носом, закуривая. Дым настойчиво лезет в лицо, что тут же начинают щипать глаза, а кончики пальцев привычно покалывает. И так уже не в первый раз. На часах 05:27 утра. Данияр в это время уже спит.