Противоречия

Изая приваливается к стене, пытается отдышатся и полубезумно хохочет. Смех накрывает резко, отрывисто, словно выжимает из тела все соки и наполняет кровь огромной дозой адреналина. Где-то сзади слышится разъяренный рык Шизуо, а Орихаре плевать — он наслаждается. Звук битого стекла и раскрошенного бетона, пыль от которого долетает аж сюда, просачивается в уши и вбивается в разум свежей дозой. О да, Шизуо просто мастер в одурении Изаи. Насколько же мало ему нужно сделать, чтобы тот пришел в полный восторг.  — Из-за-а-ая-я-я!.. — слышится совсем близко и Орихара понимает — передышка закончилась. Пора начинать новый этап веселья.  — Шизу-чан, не нужно быть таким жестоким с бедным дорожным знаком, — он ехидно тянет, смотря в бешеные, покрытые дымкой от злости золотисто-карие глаза, и вновь хохочет. Знал бы Хейваджима, что этот взгляд с ним творит! Тело заполняется опаляющим пламенем, кровь щедро разносит по телу желанный азарт и тянет так сладко, вызывающе, что действительно кажется, будто он обдолбался. И правильно. Зачем тратиться на бесполезные наркотики, когда рядышком есть Шизу-чан?  — Убью-ю-ю… — глухо рычит тот в ответ, а Изая задыхается. Смех прямо-таки душит, сжимает грудь тугим комком — ну что за звериное создание?! Такое впечатление, будто у него в словарном запасе всего два слова: Изая и убью. Хейваджима крепче сжимает дорожный знак, твердый металл беспомощно гнется под дикой силой, на висках проступают желваки, а рот искривляется в диком оскале. О да, именно такой Шизуо заводит до одури! Притягивает и отталкивает. Притягивает и отталкивает. Изая просто балдеет от этих противоречий. Погнутый металл стремительно летит в его сторону и Орихара срывается с места, чтобы не быть прибитым заблаговременно. Нет уж, он еще не до конца насладился эти чувством! Ему нужно больше! Больше этой боли, пульсирующей по телу резкими спазмами, больше острого воздуха, что беспощадно дерет горло, сдавливает тисками переполненные легкие, больше дикости, что упрямо накрывает сознание и еще раз доказывает — он жив! Жив, черт возьми! Шизуо летит следом, не отстает, попутно бросая в него все новые и новые вещи. Изая плавно запрыгивает на крышу и смотрит сверху вниз, цепко, запальчиво, не в силах оторвать взгляда от родного монстра. Он добился чего желал. Весь мир Шизуо сосредоточен на нем. Накрепко прибит гвоздями, привинчен стальными шурупами, а сверху для верности еще и перевязан метрами увесистой железной цепи. Орихара терпит, наслаждается. Возбуждение стремительно накапливается, завивается назойливой спиралью где-то внизу живота и тянет, зараза, ощутимо, настойчиво, привлекая к себе максимум внимания. Но он не спешит бросаться в омут с головой. Нет, все еще недостаточно. Изая недостаточно заведен, а Шизуо недостаточно взбешен. Хейваджима немного затихает, успокаивается и бросает уничтожительный взгляд наверх — прямо в глаза Орихары. Внутри светло-карих глаз плескается самый настоящий пожар, беспощадный, разрушительный, и дикая абсолютная страсть. О да, Изая знает, что Шизуо это тоже заводит. Настолько же сильно, как и его самого.  — Что, Шизу-чан, тебе уже надоело? Подниматься не будешь? — голос сочится ядом, но вот глаза задорно блестят. Грудь ходит ходуном после быстрого бега, волосы растрепаны, окончательно потеряв любой приличный вид, но Изае абсолютно плевать. Все равно, когда Шизуо его нагонит, он будет выглядеть в разы хуже.  — Изая, спускайся сейчас же, — на первый взгляд совершенно спокойно говорит Хейваджима, но Орихара-то знает, что тот на грани. И держится всего лишь одним мизинцем за край. — Спускайся, иначе твоя задница будет заживать месяц. Не переоценивай мою выдержку.  — Да ну, Шизу-чан, не рассказывай. Несмотря на громкие слова, во время секса ты покладистый, как котенок, — язвительно усмехается он, зная, что нарывается. Светлые глаза резко темнеют, покрываются непроглядной дымкой, короткие ногти впиваются в ладонь до крови, а из горла слышится разъяренный утробный рык. Задача выполнена — зверь доведен до предела. Изая прямо-таки видит, как последний мизинец разгибается и Шизуо стремительно летит в глубокую зыбкую трясину, утаскивая его за собой. И не сопротивляется. Наоборот — радостно падает следом, совершенно не жалея об оставленной где-то наверху твердой почве. Орихара вновь бежит, так стремительно как только может. Задыхается и смеется сквозь отдышку, задыхается и снова смеется, будто нескончаемый круг событий не желающий выпускать из своих цепких когтей, безжалостно продырявливая ими сознание. Дорога до дома слишком длинная, но дикое сопение, следующее сразу за ним, подстегивает, заставляет бежать еще быстрее, захлебываться и давиться воздухом, хвататься за кофту и сжимать ткань в кулак стальной хваткой. О да! Это то, ради чего стоит жить! Изая залетает в свою квартиру и сразу же валится на пол, пытаясь отдышаться. Горло жжет адским пламенем, а в голове абсолютно пусто — и только безумная улыбка на губах. Шизуо добегает через несколько секунд и тут же останавливается, тщательно запирая дверь на замок и задвигая шторы. Он знает, что на утро тут так или иначе будет все погромлено, будто катком проехались, поэтому даже не пытается что-либо спрятать или засунуть подальше, чтобы не разбилось — все равно ведь найдется и разобьется. Так этой блохе и надо. Нечего доводить его каждый раз до белого каления, чтобы просто потрахаться. Он не дает Изае шанса отдышаться как следует, хватает за куртку и закидывает на плечо. Тот что-то сдавленно мычит, пытается сопротивляться, но безуспешно — пока блоха на свободе, она увертливая и неуловимая, но стоит поймать ее — абсолютно бесполезная.  — Нарвался, — коротко комментирует Хейваджима и сбрасывает ношу на широкую кровать. Пока еще целую.  — Опять геройствуешь, Шизу-чан? — довольно щурится «ноша», моментально стягивая с себя неприятно липнувшую из-за пота одежду. Даже не стесняется ничего, зараза. Шизуо молча наблюдает за бесплатным стриптизом, зачесывает волосы назад рукой и тяжело вздыхает. Знает — это представление специально для него. Изая раздевается медленно, тягуче, призывно виляет бедрами, пытаясь снять с себя штаны и смотрит из-под ресниц метко, ярко, будто пожирает взглядом. Специально нарывается, несмотря на то, что Шизуо его предупредил. Ну что ж, если блоха хочет свести его с ума, пусть потом сама разбирается с последствиями. Щадящего секса у них никогда не получалось. Да и не получится. Орихара снимает с себя последний элемент одежды — трусы — и лезет на край, к Хейваджиме. Хватается за ткань барменской униформы и мягко скользит по ней пальцами вверх, к пуговицам, быстро их расстегивая. Сначала дикий, потом нежный. Сначала сочится ядом, а потом искренне улыбается. Изая обожает противоречия. А Шизуо ненавидит их. Как и самого Изаю. Но именно это противоречие больше всего его и заводит. Жилетка на пару с рубашкой летит на пол бесформенной кучей, а Орихара с особым наслаждением принимается за штаны. Доводит. Точно доводит. Шизуо держится из последних сил, звериная натура просто-таки орет ему в ухо — завалить и трахнуть! Вот прямо так, без подготовки, заткнуть наглый рот членом до горла, а потом засадить так, чтобы искры из глаз посыпались. В глазах все сильнее темнеет от возбуждения, член до боли натягивает трусы, а яйца поджимаются от желания. Чертова блоха смотрит снизу вверх, хитро, всезнающе, будто подводит к краю, а потом оттягивает назад, сталкивает в пропасть, а потом вытаскивает. Как игрушку.  — Я предупреждал!.. — глухо рычит Шизуо, резким движением стаскивая до конца полуспущенные Изаей брюки вместе с трусами и грубо толкается в чужой рот. Его впускают охотно, с тихим стоном и влажным причмокиванием. Хейваджима не сдерживает себя, засаживает глубоко, толкается в горло, и с истинным наслаждением слушает, как Изая давится его членом. Захлебывается стонами и слюной, но послушно сосет, закрыв глаза, пытается расслабить горло и доставить максимум удовольствия. Шизуо смотрит из-под полуопущенных ресниц на то, как тонкие раскрасневшиеся губы растягиваются вокруг его члена, а из поганого рта, вместо бесячих ехидных подначек вырываются стоны и хлюпанье. Это возбуждает даже больше чем то, что Изая творит своим языком. С громким звуком тот отрывается от своего занятия, откидывается на кровать и призывно раздвигает ноги, ехидно ухмыляясь. А потом демонстративно облизывает влажные губы, слизывая с них остатки смазки, смачно так, с наслаждением, и Шизуо окончательно сносит все тормоза. Он резко наваливается сверху, вжимает всем телом в матрас и дико целует. Хотя, это даже поцелуем назвать сложно. Он кусает, царапает зубами, попутно грубо оглаживая горячими ладонями каждый изгиб, каждую косточку хрупкого тела. Изая всегда был тонким, изящным и хлипким по комплекции, будто олицетворял собой идеального пассива — развратного, красивого и податливого. Но вот Шизуо конкретно не нравилось, что им постоянно управляют, дергают за ниточки, всего лишь одним словом, взглядом или касанием доводят до беспамятства. Хотя блоха лежит тут, под ним, выгибается и подставляется под ласки, притирается ближе, он знает, что это все игра. Изая обожает противоречия, обожает этот контраст и рядом с Хейваджимой полностью себя отпускает, не размениваясь на лишнее. Ведь Изая всегда получает то, что хочет, и Шизуо не в силах этому противиться. Страсть накатывает оглушающей волной, бьет по разуму сильнейшей дозой кокаина, беспощадной и окрыляющей. Руки немеют от желания, цепляются, с силой сжимают, а в голове полностью пусто — кроме звериной страсти больше ничего и не нужно. И они оба срываются. Орихара больше не хочет играть на публику, он достаточно насладился неопределенностью и резво сменяющимся выражением лица Шизуо — это отменная цена за вынужденный спектакль. А теперь он хочет трахаться. Именно трахаться, в первобытном виде, так, чтоб искры из глаз сыпались, чтобы боль пронизывала тело, впечатывалась ярким клеймом в кожу и давила силой хищника, давила, пока он не сломается. А Шизуо и говорить не нужно — он не собирается нежничать. Готовит к проникновению наотмашь — грубо разворачивает задницей кверху, смачивает пальцы в слюне и вводит сразу два, практически одновременно добавляя и третий. Изая громко стонет, прогибается в пояснице до хруста и сам насаживается на пальцы, пытаясь словить еще больше этой тянуще-приятной боли. Растяжка совсем быстрая, небрежная, и от нее, скорее, всего лишь слово, но им плевать. Они отлично знают предпочтения друг друга, поэтому полностью отпускают себя, срываются, не боясь быть непонятыми. Шизуо резко подкладывает удачно попавшуюся подушку под живот Изае, подтягивает его за бедра ближе к себе и сразу же засаживает на всю длину, с нескрываемым восторгом слушая громкий болезненный вскрик. Тот съеживается, зажимается, но получив болючий шлепок по пятой точке расслабляется и полностью растекается на кровати. Орихара блаженно прикрывает глаза и загнанно дышит: боль резко пронизывает все тело, бьет по мозгам будто отбойным молотком и пульсирует резкими спазмами по всему телу, долбит, царапает кожу кровоточащими полосами — вот именно этого и не хватало. Его резко хватают за волосы и тянут вверх, пока острые зубы не впиваются в светлую кожу шеи. Прокушенная рана слегка кровоточит, пульсирует, но Изае не до этого — для него все сосредотачивается на туго сжатом комке удовольствия где-то внизу живота. Шизуо вдалбливается грубо, больно, прижимает к себе максимально близко и ускоряется. Изая не сдерживает стонов, полностью себя отпускает и сам же насаживается сильнее, хватает воздух самим губами и дуреет, слушая громкое дыхание возле своего уха. Хейваджима притягивает его за шею еще ближе, закидывает голову себе на плечо и дико целует, глубоко, развязно и до крови. Изая сдавленно мычит в губы и пытается дышать носом, но воздух острыми осколками впивается в ноздри, обжигает и с трудом просачивается в легкие, так как горло сдавлено локтем Шизуо. Движения становятся быстрее, резче, полностью выбивая остатки связных мыслей в голове. Локоть отпускает горло Орихары и тот валится обратно на кровать, будучи тот час же перевернутым на спину и придавленным тяжелым телом сверху. Кровать ходит ходуном, с силой бьется о стену, осыпая их крошками побелки, а содержимое прикроватных тумбочек опасно шатается, рискуя быть по инерции сваленным на пол. Ваза с белыми лилиями, которые Изая притащил сюда черт знает зачем, все-таки не выдерживает поступательных толчков кровати о стену и с громким звуком падает на паркет, разбиваясь на мелкие кусочки хрусталя. Шизуо резко хватается за спинку кровати, упирается в нее обеими руками и загоняет изо всех сил, тихо шипя от слишком болючих кровоточащих царапин на спине. Изая вцепляется в него с руками и ногами, громко стонет, срываясь на крик и подается сильнее, подмахивает бедрами, пытаясь выдавить из процесса максимум удовольствия. Ощущения обливают внутренности раскаленной лавой, сжигают их дотла и расплываются по телу вместе с кровью, заставляя забыться, полностью окунуться в процесс. Подушка безжалостно трещит под крепкой хваткой Изаи и рвется, осыпая их лавиной белых перьев, но им плевать. Разрядка быстро, толчками подбирается все ближе и Шизуо засаживает с силой, особенно глубоко, шлепаясь яйцами о светлые, разукрашенные синяками ягодицы. Он дико рычит, по-звериному, и, отцепившись от спинки, обхватывает ноги Орихары под колени, поднимая их выше. Последние толчки даются тяжело, устало, но прожигают насквозь настолько, что им обоим кажется, будто мир на секунду пошатнулся, совершил кульбит и приземлился на место, обдавая реальностью, словно холодной водой. После секса они всегда молчат. И дело даже не в том, что им не о чем поговорить — просто голова все еще пуста, а тело безвольное, усталое, отхватывающее отголоски наслаждения. Комната похожа на свалку: по паркету и ковру раскиданы разнообразные вещи, которые все же не выдержали напора и свалились со своей привычной обители, там же, отблескивая от яркого света луны, валяются осколки вазы и лепестки лилий, а сверху все это чудо приправляют белоснежные перья от подушки, которые покрывают практически каждый свободный сантиметр. На кровать вообще страшно смотреть: постельное белье разорванное, измятое, от одеяла и простыни остались всего лишь жалкие куски, спаслась от бешеной страсти только одна единственная подушка, которую внаглую утащил себе Изая.  — Шизу-чан, ты перестарался, — бубнит себе под нос Орихара, пытаясь пошевелить задницей, но та на попытки не откликнулась и продолжала лежать безвольной тушкой на голом матрасе без простыни.  — Сам виноват, — в тон ему отвечает Шизуо, устало вздыхая. Вот так всегда. Сначала доводит, и специально, зараза, доводит, а потом ноет, что перестарался. А потом все по кругу, будто нескончаемый лабиринт одних и тех же событий. Или в их случае это можно даже назвать… отношениями, что ли. Хейваджима поднимается и медленно ковыляет в душ, зная, что Изая несколько минут отлежится, а потом пойдет за ним и вновь будет терроризировать. И они не выберутся из этой квартиры, пока полностью ее не развалят. А потом разойдутся каждый в свою сторону. Пока Изае вновь не приспичит его довести.