Он был окутан тьмой. Тьма окутывала его словно одеяло, приглашая в свои объятья, но она не несла тепло и умиротворение, а лишь мёртвый холод. Но Джейкоб держался или он хотел так думать. Обе руки болели, так что он невольно думал о том, что было бы лучше без них. Ноги предательски подкашивало, а самому мужчине казалось будто он идёт в воде, нет — не в воде, вода была не такой густой. И это
нечто, несомненно, было куда хуже воды. Оно не было прозрачным, Джейкоб даже не чувствовал по чему он шёл. Были ли это грунт, песок или ил, он вряд ли поймёт. Он уверен, оно будет бесконечно. Ему казалось, что он уже битый час идёт. И так никуда и не пришёл. А
нечто, медленно поднималось вверх, по телу. Но когда он пытался найти место откуда пришёл и где эта тёмная жижа не будет подниматься, у него сколько бы он не шёл не получалось.
А она всё также поднималась вверх. Кожу где-то щипало, в каких-то местах, Джейкоб был готов содрать её с себя заживо. Но он терпел. Мужественно терпел. Даже врагу бы это не пожелал.
Импровизированный факел, собранный из одной неизвестной кости и какой-то старой ткани, еле как освещал небольшой пятачок непонятного пути впереди Джейкоба.
«Но и этого хватает», — самому себе твердил Фрай. И сам же понимал, что с таким же успехом не верил в свои слова.
Жижа поднялась до опасной для Джейкоба отметки. До шеи. Боль усиливалась с каждым шагом, как и чувство, что его скоро захватит это. До головы, до самой макушки.
«Продолжай идти», — с трудом выдыхая спертый воздух. Шипя, Джейкоб чёртыхнулся:
«Это — конец»
Жижа поднялась ещё выше. Теперь она достигла подбородка. Все шрамы, которые только и успел собрать на своё тело Фрай, зудели и с противным шипением и созданием неких пузырей, которые поднимаясь на поверхность лопались, оставляя мельчайшие капли на лице и волосах, аукнулись Джейкобу (спустя столько лет).
Он понял, что если идти дальше, всё равно ничего не найдёт.
Последний раз махнув факелом над головой, Джейкоб набрал как можно больше воздуха в свои лёгкие.
Он прощально посмотрел на поверхность, освещаемую огнём факела, и нырнул.
Дальше была только кромешная тьма, приглашавшая Джейкоба в свои объятья…
Джейкоб Фрай проснулся от какого звука. Ему показалось это был треск древесины. Едкий запах гари ударил в нос.
«Я буду рад, если он сожжёт меня», — пронеслась мысль в его голове. Приподнявшись, настолько, насколько могло позволить его побитое тело, он огляделся. Его взгляд заворожила фигура, за которой было что-то необыкновенно светлое вперемешку с частыми переливами красного, жёлтого и оранжевого.
«Огонь…»
Джейкоба тянуло к нему. Он был, казалось, единственным ярким и тёплым ответом на несправедливость, ужас и боль этого подлого мира. Джейкоб хотел встать, подойти и протянуть руку — погреться… Сесть рядом, наслаждаясь моментом, со всё такой же протянутой рукой… Вспомнить добрый и такой же светлый момент из жизни, попить чего-нибудь тёплого в конце концов… Но нет, он будет лежать на этом ледяном полу и продолжать коченеть. Да и встать без помощи он вряд ли сможет. Ногу свело, другая просто валялась рядом с первой, малейшее движение тут же приводило невыносимую боль. Благо с руками обстановка была куда лучше. Голова Джейкоба была повёрнута налево, взгляд был устремлён в сторону камина или к чему- то похожему на камин. Она гудела, разнося мелкую, противную дрожь по телу. Джейкоб невольно поморщился. Взгляд его всё так же был прикован к огню. А после он перешёл к фигуре. Джек…
Джек, смяв листок бумаги, сжал руку в кулак, присоединив этот клочок к остальным и закинул их в камин. Резко поднявшимся вверх огнём, языки пламени встретили бумагу и с необычайной радостью поглотили его, превращая в пепел. Джек молча подошёл к столу, на котором стояла коробка, в коробке хранилось ещё много бумаг. Наверно, только на удивление их было много. Они были единственными свидетелями его жизни — начала и какого-то промежутка времени, когда тот ещё был ребёнком. Он, безусловно мог расправиться с ними намного быстрее, но не лучше ли извращенно поворошить темные сгустки прошлого в памяти? Взяв новую «порцию», Джек неспешно подошёл к камину, на шагу читая документ.
Джек украл эти документы прямо под носом у полицейских. Хотя кто же может заподозрить убийцу, который с особой изящностью убивает людей, среди толпы обыкновенных рабочих?
«Спасибо, Джейкоб, ты дал мне важный урок», — проходя мимо двух полицейских, которые как раз выискивали что-то подозрительное в лице «Дружище Джека», но так ничего и не найдя, промолча проводили его взглядами. Выбираться, чтобы никто не заметил пришлось через крышу, убрав на пути двух мешающих полицейских, а так жертв почти, можно сказать, не было. Он просто убрал наводки, прямо из-под носа надоедливых и невнимательных полицейских. Но это ничего, полицейские давно перестали быть друзьями.
Злостно свернув бумагу, Джек отправил её туда, откуда уже не достать. А если даже бы кто-то попытался, то только разделил бы судьбу почерневшей бумаги.
Джек встал рядом с камином, молча наблюдая за пылающее красными языками пламени. Повернувшись, он заметил движения Джейкоба.
— Проснулся, — констатировал Джек, — что же? Скажешь хоть что-то? Попытаешься остановить своей речью с глубоким смыслом о значение кредо? Ах, этим занимается Иви. Прости, забыл.
Джейкоб не ответил.
— Что ж, — досадливо потерев ладонями, проронил Джек. — Не судьба.
Джек снова подошёл к столу. Он взял первую попавшуюся бумажку в руки, глазами быстро пробежав по тексту. Джейкоб смотрел на него всё это время. В его походке, в некоторые движениях, даже в словах… во всём этом он неизбежно видел мальчика, которого на своих руках когда-то принёс в вагон поезда. В котором Джек впоследствии жил. Он помнит, как практически сам растил мальчика-сироту, заменив тому семью.
Воспоминания накрывали с головой, словно волна на берегу моря. Чертовски приятно. И больно.
Иногда Джейкобу хотелось просто спросить у Джека: «Кто ты?»
А потом добавить: «Я не знаю, кто ты, но ты точно не Джек, которого я
знаю»
Джейкоб на секунду задумался. «Знаю» или уже
«знал»? Он старался отбросить эти мысли, считая их предательством. Как бы не хотелось думать, мальчика — Дружище Джека — уже нет. Он умер. Мёртв. И единственное место, где он есть и всё ещё нужен — это воспоминания Джейкоба Фрая. И сердце. Только там теперь будет жить прежний Джек.
Джейкоб зажмурился, вокруг глаз мокро. Чуть-чуть. Но этого не видно. Мир перед глазами стал расплывчатым и нечетким.
Джейкоб любит его и не хочет ему зла. Никогда не хотел.
Джейкоб чувствовал, что снова отключается. Он не хотел. Мир чернел. Чертовски не хотел. Слабый свет, где-то вдали… Возвращаться снова туда, откуда нет выхода…
Тьма…
Холод…
Ничего не видно…
Иви…
Тепло…
Хочу домой…
Мир вокруг окончательно почернел, а Джейкоб Фрай желал одного — вернуться домой. И забрать туда Джека. Его Джека.
***
— Я устал…
Джейкоб слышал ясно и чётко. Джек. Он рядом. Так что даже Фрай чувствовал его тепло. Успевший стать родным, голос Джека повторял одно и тоже:
— Я устал. Верни меня обратно.
Джек был так близко, что Джейкоб чувствовал его тепло сквозь одежду. Только сейчас сознание Джейкоба начало проясняться. Он сидел, облокотившись на стену. Он чувствовал вкус железа на языке — такой до ужаса знакомый. Джейкоб всегда помнил этот вкус. Кровь. Это была именно его кровь.
Весь этот долбанутый мир стал виден целиком. Джейкоб попытался полностью расслепить глаза, стараясь найти Джека. Он не видел его, но чувствовал. Всё тело время от времени жутко ныло от боли, но было терпимо. По крайней мере Джейкоб хотел
так думать. Хотел думать, да заставить себя уже не мог.
Джек сидел напротив Фрая. Казалось, его взгляд выражал боль и усталость. Не уступавшие в его глазах эмоции, тихие произнесенные полушепотом слова и темнота вокруг — были его соратниками.
Джейкоб слабо поднял руку и потянулся к нему, как сам Джек грузно упал на грудь ассасина, уткнувшись в его плечо носом.
— Я устал, — приглушенно повторил Джек. Он тяжело дышал, словно после долгого бега.
Джейкоб не знал, что делать, но был всё также внешне спокойн. Приподняв правую руку, он приобнял Джека, еле как хватаясь и держась за его левое плечо. Больше он ничего не говорил, изредка тяжко выдыхая.
Джейкоб не представлял сколько они так просидели, держась друг за друга словно психи, что хватаются за последние крупицы своего ещё здравомыслящего разума. Джек только редко дергался в объятиях учителя, будто плача, но в глазах его не было слёз. Правда, руки у учителя не были стальными, они дрожали.
***
Иви смотрела на Абберлайна, справляясь с желанием прожечь в любом журналисте дыру. Сегодня несчастному повезло.
Фредерик крикнул:
— Уберите этих стервятников!
Джейкоб слабо посмотрел на Иви.
— Все закончилось, Джейкоб. Я здесь, —
она обняла его, не желая отпускать.
Следующая неделя прошла тихо. Относительно. Журналюги всё время пытались что-то узнать о судьбе их «любимца» Джека Потрошителя, неожиданно пропавшего из города. В ожидании чего-то нового они начали распространять разные — глупые и не очень теории на первых страницах газет, что читал практически весь Лондон. Иви пришлось заниматься теми же вещами, что и двадцать лет назад. Это было тяжело, но дела шли на лад. Это радовало. Джейкоб всю неделю провел на кровати в больнице. К третьему дню, немного окрепший мужчина начал шутить.
— Нет, это издевательство, — негромко произнес он.
— Посмотрите на него, всем он недоволен, — Иви улыбнулась уголками губ, изогнув бровь.
— Я как в тюрьме сижу, — удивительно серьезно произнес Джейкоб, но Иви всё же уловила нотки обиды в его голосе. Она сдерживалась, чтобы не улыбнуться. — Иви Фрай, пожалуйста, перестань лыбится, я ещё не полностью слепой.
Он сложил руки на груди.
— Я попрошу для тебя коляску, братишка, — заботливо произнесла сестра.
— Ура, свобода, осталось только равенство.
— Да, а как же братство? Его нет.
— Будет.
Иви вздохнула. Будет, ещё как будет.
Выпросив для Джейкоба коляску, они вдвоем теперь выходили в небольшой садик перед больницей. Садик был огражден неровными замерзшими кустиками, состоявшими из одних веток. Такими же были худощавые деревца, изредка стоявшие между кустов, либо стоявшие одиноко в отдалении. Это выглядело не вдохновляющее, скорее мертвецки грустно. Но также здесь были маленькие птички, которые жили в своих маленьких гнездах на чердаке больницы. Они придавали этому мертвому миру красок. Одна из юных медсестер приносила им еды, всяких зернышек и несколько ломтиков хлеба. В свой единственный выходной — субботу, она исправно приходила в одно и тоже время и также кормила птичек. Иногда, когда у нее не хватало времени, она оставляла принесенную еду под одним из одиноких деревцев. Джейкоб смотрел на счастливых птичек и счастливыми были не только они. Иви сидела рядом на скамейке, смотрела на них и на брата.
— Они мне нравятся, — как-то заговорил он. — Такие… радостные, беззаботные, счастливые в конце концов, в отличие от людей.
— Они на то и птицы, у них нету этого всего повседневного, — Иви тоже смотрела на обедающих птиц.
— Но всё же, это их повседневность, — Джейкоб задрожал на несколько секунд, на улице было холодно несмотря на то, что он был укрыт пледом.
— У них есть всё, что нужно. И всё это — их обычная жизнь. Если бы это было у человека, ему бы надоело и он захотел ещё больше, — она посмотрела за ограду. Люди за оградой куда-то спешили, пребывая в постоянном движении.
— Старое, недоброе человечество, — Джейкоб улыбнулся, тоже посмотрев на людей за оградой. — Никак не может угомониться.
— Если мы успокоимся, нам станет скучно, — ответила Иви, а потом добавила: — а вот с недобрым ты поспешил.
— Ты всегда найдешь за что меня упрекнуть? — теперь Джейкоб изогнул бровь, полуулыбнувшись-ухмыльнувшись.
— Ради этого я живу, — ответила Иви.
Они сидели, выдыхая тепло. Маленькие клубочки воздуха таяли на глазах, исчезая.
