сказка утром и вечером

пускай поэты у огня нас погружают в мрак, я видел свет в начале дня, я вовсе не дурак: во льду реки, сквозь витражи, на кончике клинка. пускай рука твоя дрожит — так вот моя рука. мой черный гнев не описать историка перу, меня, как бешеного пса, качает на ветру. нельзя забыть, что за любовь здесь платишь головой — закат, и к слезам изабо взмывает волчий вой. помню, на службах смотрела только ему в глаза — в темноте стальные, на солнце теплая бирюза, стан прямой, тяжелый, а губы назло легки, а теперь который год не подать руки. под крылом ветра свистят через юг к утру, я смотрю, как солнце смеется, нарезав круг, если крылья сложить и камнем к земле — умру? не умру, не стану, останусь, мой милый друг. но свет, как божье колесо, покатится с утра. сквозь шепот рек и тишь лесов поют его ветра. так будет летом и зимой, покуда жив мой враг; мы с птицей двинемся домой, когда увидим знак. господень знак не так-то прост, он избегает нас: след не возьмет ни волчий нос, ни ястребиный глаз. не светят солнце и луна моей глухой тоске. за мраком ночи пелена — и боль в моем виске. но ты, мой мальчик, мальчик-мышь, смеешься мне в лицо, таким, как ты, доступны лишь уделы подлецов — тюрьма и смерть, гнилой подвал, холодная земля, сладки как мед твои слова, близка твоя петля. тьма живая, птицы, шорохи да шаги, человечьим взором здесь не видать ни зги, только крик да волчий смешок слышны, в деревнях крестьяне, наверное, видят сны. мальчик-мышь мой пляшет в огне свечи, я смеюсь танцуя, горе мое молчит, он не капитан, а вор — это гордый чин, и глаза его так теплы в ночи но хватит, слушай мой рассказ, его осталось чуть. болит плечо, и ночь близка, и ветер гнет свечу. а ты — посланник божьих врат — хитришь в моих руках, монета падает с ребра. молчит моя тоска. бери нас за руки, мальчик, на окнах под солнцем проклятье тает. не летать тебе в небе, не бежать сквозь ветер за волчьей стаей. но и мы лишь люди, больше нам ни дьявол, ни бог не страшен. бери нас за руки, мальчик, а мы возьмем твои руки в наши.