соколиные перья

С самого детства Сиф твердо знала по крайней мере три вещи: что та, кто хочет быть похожей на легендарных валькирий, должна обладать исключительной силой духа, что Тору суждено однажды взойти на трон Асгарда и что когда она в дурном настроении, другим лучше не испытывать удачу. Со временем прибавилось и четвертое: она не терпит насквозь лживых и изворотливых. Когда капкан чужих пальцев смыкается на запястье и зелень глаз напротив плещется ядом чистого ехидства, леди Сиф чувствует, как и без того далеко не солнечное настроение скатывается куда-то в область сильнейшего раздражения. Между ними холодная неприязнь — достаточно давно — перешедшая в стойкое не — тер — плю и в странную затаенную борьбу, сквозящую в каждом жесте, каждой едкой фразе, в присутствии друзей раньше выглядевших почти безобидно и забавно — эдакие словесные дуэли сильнейших. В-третьих, когда Сиф в дурном настроении, другим лучше не испытывать удачу. С давних пор между ними это. Сиф сжимает кулак, смотрит по-птичьи злобно и шипит что-то о личном пространстве.  — Мне можно, — Локи почти касается уголка ее рта, и Сиф вспоминает колючие мурашки по коже, пока он ловит ее быстрые мысли, словно те — руны в открытой книге. Ткань изумрудно-золотого одеяния Локи сминается на груди, пока Сиф цепляется, чтобы, если не оттолкнуть — остановить. Ибо прикасаться к себе она не позволит. Тем более кому-то вроде Локи.  — Отцепись, Локи. Иди донимай кого-нибудь другого — на пиру полно тех, кто знает правду о тебе и втайне ненавидит. Она выдыхает гнев в ледяной скол его губ, но у Локи в глубине радужек золотые искорки злорадного коварства, он доволен собой, доволен глупостью Сиф, доволен тем, что одним своим присутствием доводит ее до кипучей злости. Ведь у Локи манипулирование людьми — природный талант. Сиф сейчас концентрат злости, негодования, такой, что мог бы прожечь металл. Но Локи весь — лед и ложь, лед вековой, текущий в жилах не-асгардской породой — не вытравить ничем. Непробиваемый — обморозишь руки, пока отколешь один слой. Сиф таких не — вы — но — сит — по-змеиному изворотливых и насквозь фальшивых, по-зимнему мягких и цепких, как смертоносный капкан.  — Говори со мной, Сиф. Я просто хочу говорить с тобой. У Локи за тонким изломом губ отравленное жало. У Локи каждое слово — упоительно сладкая ложь. От Локи лучше бежать подальше, пока ты не замерз. Сиф никуда не побежит. Она выросла с этим змеем практически бок о бок. Не ей бояться. («Давно в тебе эта червоточина? Ах, прости — с рождения».) Локи уже отпустил ее руку, даже отошел на несколько шагов назад. Смотрит спокойно, с долей ленцы и превосходства. Резкие черты смягчаются этим выражением.  — Мне не о чем разговаривать с предателем.  — Слишком много необдуманности в столь громком заявлении. Зря, Сиф. Она успела заметить это. Отголосок тени на лице.  — Ты предатель, Локи! Хватит морочить мне блефом голову. Тор доверял тебе, а ты предал его! Неужели ты думаешь, что кто-то поверит, что ты сожалеешь? Что ты сбился с пути и не знаешь, что тебе делать? Что тебе одиноко, Локи? Тебе — одиноко? Ты предал собственную семью! Собственного брата! Вряд ли ты вообще можешь понять, что такое семья. Сиф упрямо сжимает губы, стараясь не отрывать взгляда пылающих горячим упорством глаз от его лица. Локи высок и строен, у него очерченные скулы и резкие черты лица, длинные пальцы и густые темные волосы — он похож на большую хищную птицу. (Фрейя дала Локи соколиные перья, дабы тот мог превратиться в сокола.) Сиф знает это так же хорошо, как то, что она провела рядом с Локи все детство. Деве Щита слезы ни к чему, но на упоминании Тора голос едва не дрогнул. Локи снова оказывается совсем рядом слишком быстро даже для бдительной Сиф, и убийственно спокойный голос льется отравой в уши: — Не по нраву мне речи твои, Сиф. Молчание же стало на вес золота. Сиф от манерности трясет, Сиф цепляется за зеленые манжеты, отдирая цепкие ладони от своих не укрытых металлом плеч — право, как сокол когтями сковал — у нее это получается. Жалеет, что не надела наручи: один несильный удар по руке — и железной хватки как не бывало.  — А ты думал, мы о погоде будем беседу вести? Сиф с юности язвительности тона, превращающей простую фразу в затаенную издевку, именно у Локи набралась. Забирай свое, учитель. Локи наклоняет голову, Локи шепчет:  — Умолкни, Сиф. У сына Лафея руки холодные, дыхание злое, а голос — металл. Локи — непробиваемый лед, но подточенный фальшивой-настоящей иллюзией родства, разъеденный золотыми изъянами тепла и доброты, залюбленный, заласканный и чужой. Сиф смотрит на него долго. Проскальзывает руками под смоляно-черными прядями, обвивает шею и прячет лицо на плече возле высокого воротника, заключая Локи в клетке объятия. Змеи не ластятся к рукам, Сиф. Локи замирает в ее руках. Не двигается, не дышит вовсе. Словно и впрямь обратился в ледяную статую. Сердце в абсолютной тишине бьётся как подстреленная птица. («Тебе страшно, мой мальчик? Одиноко, темно и холодно? Дай мне руку, я отведу тебя домой. И мы всегда будем вместе. Мы никогда — слышишь, никогда — не оставим тебя одного». «Солнце Асгарда вечно будет светить для тебя, и твое сердце никогда не заледенеет».)  — Мы доверились тебе. Дали шанс. Самой большой ошибкой было довериться искуснейшему лжецу, — шепчет Сиф. — Когда Один вернется, ты за все ответишь, клянусь. Локи обнимает ее в ответ, прежде чем отступить.  — Леди Сиф, братец, — Тор почти улыбается Сиф, подойдя ближе, и в солнечных прядях играют блики света — произведение искусства, не иначе. Сиф словно получает удар под дых, захлебываясь горечью. Она бережно касается лица друга и ловит пальцами воздух, когда ладонь проходит сквозь. («Тор будет лучшим царем Асгарда после Одина. Тебе никогда не стать таким как он».)  — Я ненавижу тебя, — бросает Сиф, — не — на — ви — жу. Иллюзия Тора исчезает, через мгновение перед Сиф стоит Всеотец.  — Возвращайся на пир, Сиф, и сделай вид, что счастлива. Ведь ты дорожишь возможностью свободно выражать мне свою неприязнь. Сиф уходит, испепеляя на прощание чужую фигуру Локи взглядом, и бросает, не оборачиваясь:  — Я обнимала не тебя.  — Ты цепляешься за прошлое, как это делают люди Мидгарда. Зачем нам прошлое? Сиф оборачивается уже у дверей.  — В этом они иногда стократно мудрее нас. Тебе следовало бы всегда помнить многое из своего прошлого. Звук шагов Сиф стихает, удаляясь. С портрета укоризненно взирает Фригг.