Яд

      Снова с ним, лицом к лицу. Темная комната, озаренная только слабым светом из открытого очага. Его силуэт, утопленный в огненных бликах. Ты звал меня, Таранис? Но я устал склонять голову, устал прятать глаза… Потому стоял перед ним прямо в чистой рубашке и с коротким волосом.       Тар никогда не менялся. Всё та же простая, как будто походная одежда. Жесткий, как удар хлыста, взгляд. — Снова будешь мучить.       Этим словам даже не удалось придать вопросительной интонации. Будет. Как это бывало всегда. Он усмехнулся — трещина по камню — и заправил темные пряди за ухо, обнажая шею. — Почему же? Подойди ближе, Марк.       Меня бросило в дрожь. Шаги сделал даже не я — моё тело, зависимое и жалкое. Я кормлюсь с его рук, как жалкая псина и это желание — вязкое, тягучее, как смола, сосет откуда-то изнутри… Уже вплотную к нему я одернул себя, качнулся назад. На его лице снова проступила трещина и он наклонил голову, вновь приглашая меня. Но так не бывает. Таранис никогда не позвялял мне вот так…не из сонной артерии. Но руки уже легли ему на плечи — я успел только отметить, что его запах слегка изменился…       Теперь я не вспомню, на каком глотке я не смог дышать и отпрянул. Тело пробила судорога, и повалила меня на колени, согнула пополам в приступе удушья и адской боли. Перед глазами замелькали вспышки и мир стал липким, подданым разложению….       Тар вплел жесткие пальцы мне в волосы и рывком задрал мою голову так, что на мгновение я оглох и ослеп. Его лицо перед глазами прыгало и расплывалось, но голос — этот холодный голос по прежнему звучал четко. — Ты не всмотрелся, ведь так? Посмотри теперь, — он снова потянул и, кажется, с моих губ сорвался болезненный стон. Лицо, изуродованное бредом, было невыносимо, но закрыть глаза я не мог. — Запах моих губ, испарина на висках. Даже блеска в глазах ты не заметил, чертов сукин сын.       Пальцы резко разжались. Меня снова скрутила судорога и, едва управляя собственным голосом, я прохрипел то единственное, что теперь могло вместить агонизирующие сознание: — Ты отравил меня… Ты…       Звук его шагов, размытый ядом. Да. От него пахло горьковатым миндалем…теперь я понимал…очередная пытка была начата.       Он что-то отпил из кубка. Или свежую кровь, или противоядие. Подобрал что-то со стола и, наклонившись, резко перехватил мне рот тугой кожей. Прошептал на ухо так, чтобы я услышал каждое слово — наверняка: — Это на случай, если ты попытаешься избавится от яда, — затяжка; ремень впился мне в зубы и защелкнулся на загривке. Прежде, чем я успел осознать случившееся, меня снова пробил приступ и пригвоздил к пол. Тар надавил ногой мне на плечи так, чтобы я вытянул руки. И проткнул их, по лезвию в каждую ладонь, идеально вогнав острие в зазоры между камнями.       Теперь все пути к отступлению были перекрыты. — Я хочу, чтобы он впитался в кровь. Но пока твоё тело еще пытается отторгнуть токсин, значит…       Руки — неподатливая плоть. Наверное, мне не мешала боль — её я уже не чувствовал, но для того, чтобы разорвать их, у меня не осталось сил. Он прав. Тело боролось, бессмысленно и беспощадно, как лисица, которая убегая от пуль не понимает, что ее все равно разорвут собаки…       Чтобы яд в конце концов уничтожил меня, что-то должно ускорить сердечный ритм…теперь я только вздрагивал крупной, неестественной дрожью.       Звякнула пряжка на ремне, растягиваясь. На спину легла каменная тяжесть его рук.

***

— Как давно меня не было? — Три дня. Сутки из них без каких-либо внешних признаков жизни.       Ничего другого услышать я не ждал. Какое-то время мне снились лихорадочные сны — последствия частичного разрушения мозга. Потом не было ничего.       Теперь — комната. Конечно, другая: его спальня, и шкура на холодном полу. Если сжать пальцы, ладони щекотнут шерстинки. Какая забота… — Больной ублюдок, — шепчу, всё еще не желая открывать глаза. — Ты выжег мне печень…глотку.легкие…мозг.       Дышалось всё еще с присвистом, как с дырой в груди.       Он хмыкнул. — Ты становишься таким фамильярным, когда просыпаешься. Я бы наказал тебя за это, но без тебя было ужасно скучно… Место.       Это был приказ. Кое-как взобраться на четвереньки и доползти до его постели; опустить голову на его колени. — Подбородок.       Подставляю голову его руке — она шероховатая и чуть теплая, как нагретый солнцем камень. Странная ласка… — Ты продолжаешь учится только на ошибках. Это меня не особо радует. — Будь я наблюдательнее, ты бы давно от меня избавился. — Шельма… Неужели тебе это нравится? Сильно сомневаюсь.       Гладит за ушами. Тело всё еще ныло. С тех пор, как я пошел за ним, так было всегда. А я всё не мог привыкнуть.       Возможно, что-то мне действительно было по нраву. Не боль…вернее, не вся боль. Пустота в конце экзекуции… Эти его теплые руки… Но боли всегда было больше. — Ты дрожишь, — он оскалился. — Это страх или голод? — Я не знаю…я не знаю, мой господин.       Тар провел пальцами по моим пересохшим губам, и я жадно приоткрыл рот им навстречу. — Хороший мальчик.