Let's talk about sex

      Я не изменяю своей девушке, но нет ничего вкуснее дыма сигарет изо рта объекта твоего желания. Ночного желания. Повседневного желания. Секретного желания. Дыма изо рта виновника смятых простыней и стояка посреди ночи. Виновника стонов моей девушки под утро. Нет. Ничего из того, что вы могли подумать. Трахаю её все также я, но виноват-то в моём возбуждении он.       Арсений… Арсений… Как много красивого в твоём имени. Оно перекатывается на языке, как конфета, которую уже хочется прогрызть, прокусить и добраться до самого вкусного — начинки. Хочется прокусить и тебя. Понять уже, что творится в твоей вселенной, в твоей голове. Узнать о твоих желаниях. Может быть, разочароваться. Если повезет, расхотеть.       Ты как-то сказал, что тебе нравится, что я так искренне реагирую почти на все твои шутки. Что от этого твоя самоуверенность взлетает куда-то, до куда ещё не долетал человек. Может это плохо? Может, мне перестать?       Перестал бы, если бы мог.       Я хочу улыбаться рядом с тобой. Я хочу знать, что ты знаешь, что я улыбаюсь из-за тебя. Я хочу смотреть на тебя. На твой четко очерченный подбородок, вздернутый нос и… глаза. Ебаный свет. Эти глаза. В обрамлении темных ресниц твои голубые смотрятся, как хрустальные. В них не тонешь. В них, блять, видишь будущее. Нет, серьезно, вы в них вообще заглядывали?       Просто хочется чувствовать твой запах. Такой мужской, но необъяснимо другой запах. Отличающийся. Одеколон, мускус и морская соль. Что-то в этом роде. Я почувствовал его, когда однажды ты бросил в меня своей футболкой, чтобы я отвлекся от телефона. Я отвлекся. Спасибо.       Ты куришь очень редко. Когда возбужден или когда нервничаешь. В данный момент это точно не нервы.       Дым моей сигареты где-то в глубине твоих легких. Разве это не мило? Ты смакуешь, выдыхая только через секунд семь, отбрасываешь докуренный до фильтра уже бычок через окно и откидываешься на спинку сидения, прикрывая глаза. Ты знаешь, что я смотрю на тебя, значит, снова играешь. Мне льстит твоя игра, ведь это театр одного актёра всего для одного зрителя.       — А в общественном месте?       — Неа. — Я отвечаю честно. Какой смысл врать тебе, если я сам хочу знать о тебе только правду, ведь так?       — А у меня было. Она не хотела, но я поднажал. — Мы говорим о сексе уже часа два. С тех пор, как ты вырулил на полупустую парковку и остановил машину. Просто говорим. Это ведь не запрещено законом, нет? И я не изменяю своей девушке.       — И где? — я спрашиваю с улыбкой, хотя моё воображение уже давно нарисовало мне все самые дикие общественные места для занятия сексом. И тебя в главной роли. Перед глазами за считанные секунды успели пронестись тысячи горячих и, сука, таких возбуждающих картинок. Вот твоя спина: белая, с вкраплениями маленьких родинок, широкая и блестящая от пота, который хочется слизать с каждого миллиметра. Вот твоя задница: в руке очередной твоей телки, которая своими наманикюренными ноготками оставляет на белоснежной коже красные следы. И ты двигаешься, толкаешься в её мягкую горячую плоть.       — За кулисами театра, в котором я работал, во время антракта.       В ответ я лишь присвистнул. Испугался, что ты услышишь дрожь в моем голосе, или еще чего начну говорить на тон выше.       Окна машины уже давно запотели от нашего с тобой частого горячего дыхания. Я думаю, я бы прожег дыру в сидении, если бы степень возбуждения измеряли в градусах.       — Антон.       — М?       Я снова повернул голову в твою сторону, ты сделал то же самое. Глаза в глаза.       — У тебя стоит? — Я почему-то заржал с того, каким тоном ты задал вопрос, из-за чего пришлось опускать ноги с панели машины, чтобы успокоить смех. — Чего ты ржешь то? — Ты тоже улыбался.       — Тебе для чего глаза Бог дал? Чтобы смотреть. Вот и смотри сам.       — Ты сказать не можешь?       — А ты посмотреть?       — Я боюсь. — Я перестал улыбаться. — Боюсь, что посмотрю, а ответ будет положительным.       О боже. Дышать вдруг стало как-то трудно. Сердце обещало выпрыгнуть из глотки или из штанов — одно из двух. Нужно было что-то ответить, но ответ не находился, тогда я взял твою кисть, которая покоилась на рычаге переключения передач между нами, и потянул её в сторону своего паха. Ты отдернул. Я посмотрел в твое лицо, в надежде увидеть ярость, злобу или приближающийся к моей челюсти кулак, хоть что-то похожее. Но ты будто пытался прийти в себя после нехилого такого марафона, прикрыв глаза, вдыхая и выдыхая воздух через раздутые ноздри.       — Плохая идея, — сказал ты, распахнув глаза и смотря прямо перед собой.       — Ладно, — ответил я, — ну ответ ты, наверное, понял, — и тоже уставился вперёд.       Куда деть глаза, когда они несутся смотреть только на тебя. На то, как вальяжно ты раскинулся в сидении, хотя оно даже не располагало на подобные позы. Граф, блять. Смотреть на то, как ты поправляешь чёлку, которая вечно хочет быть помехой твоему взгляду исподлобья. Я помню, как однажды поправил её вместо тебя, потому что твои руки были заняты чемоданом и мороженым. Ты тогда очень долго смотрел на меня, словно изучая мотивы моего невинного жеста. А я просто улыбнулся и ушёл, оставив тебя в размышлениях. Интересно, ты до чего-нибудь годного додумался?       — А сзади ты её брал? — спросил ты, и я представил, как беру сзади тебя. Грубо так. С оттягом. Чтобы ты извивался, шипел и бился в конвульсиях. В штанах неизменно дернулось. Я прикусил губу до крови, чтобы прочувствовать боль и отвлечься на неё. Ведь я не изменяю своей девушке.       — Нет. — На языке перекатывался вкус железа. — Я просил, но ни в какую. Не буду же я её насиловать.       — А хотел бы? — Я услышал что-то в твоем голосе. Предложение? Что за игра, Попов? Я такой еще не видел.       — А кто бы не хотел?       Смешок сорвался с твоих губ и пробил одну из моих извилин. Когда-нибудь я расскажу об этом своим внукам.       — А ты? — Я вдруг осознал, что очень хочу знать ответ.       — Что я?       — Не прикидывайся идиотом, Попов. У тебя был анальный секс? — Твоей полуулыбкой можно разжигать факелы, я готов в этом поклясться.       — Ну-у, Антош, ты же знаешь, что я сторонник пробивать, а не быть пробитым, но если ты предлагаешь…       — Баран, — улыбаюсь я. — Понял же, о чем речь.       — Нет, не было. И, думаю, староват я уже для таких игр.       Мы рассмеялись, потому что оба знали, что ни черта ты не старый. Я вспомнил, как прихуел в самом начале нашей истории от энергии, которую ты излучаешь. Людей, тебя окружавших, иногда просто сносило с ног, словно ураганом, твоим бесконечным напором энтузиазма и харизмы. Меня называют самым харизматичным из нашей неубиваемой четверки. К черту людей. Я думаю, что самый тут ты.       Странное чувство, завидовать девушкам, которые делали минет. Но они же делали его тебе. Ты рассказал в красках, как первый твой такой эксперимент закончился на бесконечных рвотных позывах твоей на тот момент девушки; как ты полюбил минет, когда его сделала тебе женщина намного старше тебя (опыт, хуле); как много кайфа может доставить минет, если делает его человек, который тебе небезразличен. Просто потому что он старается для тебя.       Мне тоже делали минет. Не один раз. И я бы рассказал тебе об этом также, в красках, но побоялся, что рассказ мой закончится тем, что я подавлюсь слюной от желания попробовать тебя на вкус. Поэтому я отделался просто сухим:       — Да, было такое.       Я бы подумал, что говорить о своей девушке в таком ключе, обсуждая за её спиной нашу сексуальную жизнь, это ужасно грубо. Но я почему-то чувствую, что подпускаю тебя тем самым ближе, чем ты был раньше. Позволяю что-то, что не позволяю больше никому. Выделяю тебя. Делаю тебя особенным. Такая теория выстроилась в моей голове. А что было в твоей, я не знаю.       Наверное, это и есть грубо. Некрасиво. Некультурно. Но я же ей не изменяю.       — Тебе снились сны… ну… со мной? — Ты только что запнулся, что ли? Ты умеешь нервничать, Попов?       — Да, — просто отвечаю я и выжидаю твоей реакции. Ты поправляешь член в штанах, потому что ты как всегда в своих узких джинсах, а разговор мы ведем отнюдь не детский. Я сглатываю, представляя, как хорошо я бы мог тебе сделать, если бы ты эти штаны сейчас снял.       — И чем мы там занимались?       — Ты ни в каких службах для ублажения по телефону не работал случайно? — улыбнулся я твоему тону. — Уж больно опытно ты этими вопросиками разбрасываешься.       — Я же не разбрасываюсь, — обиженно произнёс ты и добавил после паузы, — только ты мне интересен на данный момент.       Снова пауза. Только теперь уже в ритме моего сердца.       — Ну, раз так… — и я рассказал. Рассказал, что как-то видел тебя три ночи подряд в одном и том же сне, в одной и той же позе. И именно поэтому в тот период избегал тебя почти месяц. Трудно немного работать с членом тверже, чем любая мысль, которой я пытаюсь сбить свое возбуждение. Сиськи до пупка, сиськи до пупка, сиськи до пупка… Рассказал, как втрахивал свою в кровать после очередного «Антон, мой рот теплее, чем сердце твоей девушки» сна. Ты, Арсений, конечно, гнида та еще. Так изощренно издеваться над молодым парнем. Неопытным в подобных ласках. Но это только у меня во снах, ведь я никогда не изменяю своей девушке.       Ты слушал, потирая губы своими пальцами музыканта, и смотрел куда-то совсем расфокусированным взглядом. Представлял, что ли?       После моего недолгого монолога ты сказал:       — Я увидел тебя во сне после первой нашей встречи. — Я взглянул на тебя и мне почему-то до ужаса захотелось тебя поцеловать. — После первой, блять, Шастун. Ты понимаешь, насколько я ебанулся?       — Ты же…       — И насколько мне тогда хотелось тебе втащить.       Это многое объясняет. И многое делает сложнее, чем лабиринт Дедала. Промолчать или перевести тему? О третьем даже думать нет сил. Потому что это пробьет все усердно забитые щели. Потому что тогда начнётся уже другая глава, к которой я не готов ни морально, ни физически (мой член скоро продырявит ширинку). Потому что я же, блять, хороший парень, и я не изменяю своей девушке.