Вдвоём против целого мира

      Тушёная фасоль, даже с горчицей и ароматными травами, если без бекона (Вегетарианский день, говорит. Шутки у неё такие), то далеко не предел гастрономических фантазий. Однако, сегодня Генри набивает ею рот так быстро и охотно, будто устанавливает мировой рекорд, мыча, простенькую мелодию себе под нос. Мычит, замолкает, проглатывает и по новой. Бен сидит напротив, откинувшись на спинку стула, и сложив руки на груди. Его длинные ноги вытянуты и скрещены под столом, носки ботинок касаются щиколоток Генри. Монотонное звучание его мелодии и ритмичное жевание вводят в лёгкий транс. Мышцы рук непроизвольно подёргиваются, расслабляясь, глаза закрываются.       — До дома я поведу, — произносит Генри с набитым ртом, и, не успев прожевать, запихивает в себя ещё ложку фасоли. Губы измазываются тёмно-коричневым соусом, но он тут же вытирает их рукавом куртки.       — Мне просто нужен кофе, — медленно, чеканя каждое слово, говорит Бен, не открывая глаз.       Генри качает головой:       — Тебе нужно поспать часов двадцать.       — Как и тебе, Генри. Как и тебе.       — Твой кофе и лимонный кекс, — круглолицая официантка Сэм ставит перед Беном чашку и блюдце с внушительным куском. Его глаза распахиваются.       Девушка заправляет светлую прядь за оттопыренное ухо. Волосы у корней тёмные и прилизанные, блестят, словно их отменно натёрли жиром:       — Сегодня тихо, да?       Генри причмокивает, продолжая упиваться фасолью (А трусики ты завернёшь ему с собой?).       — Уже да. Осталось домой добраться, — отвечает Бен, делая заветный глоток кофе.       — Ну, у нас здесь спокойно, ты ведь знаешь, — Сэм наблюдает за ним, хлопая длинными слипшимися от пота и дешёвой туши ресницами.       — Спокойно, — усмехается Генри, снова вытирает рот тем же рукавом куртки. Бен приподнимает бровь, внимательно глядя на него, — теперь даже в чёртовом гробу неспокойно, не то что…       — Главное езжайте по трассе, а не через мост. Ты же не собирался через мост, да?       Кружка повисает в воздухе. Бен переводит на неё настороженный взгляд:       — Почему?       Сэм упирает руки в бока, её маленький ротик аккуратно разинут. (Его член не войдёт, если только головка) — да ты что? Все в курсе уже. Там Хэнка с парнями вчера перехватили.       — Мы только вернулись из Нью-Йорка, — говорит Генри. С тяжестью откидывается на спинку стула и громко прочищает горло, — а что с Хэнком? Живой?       Сэм кивает, заправляя непослушную прядь за ухо:       — Только вот… с Йеном беда.       — Не может быть… он живой? Парнишка живой ведь, да?       Девушка качает головой:       — Не может быть… — повторяет Генри, — ему ж сколько? Бен, сколько ему?       — Семнадцать, — отвечает тот, уставившись в окно, откуда за ним следит полная луна.       — Блять.       — Я думала ты в курсе. Хэнк считает, там новое гнездо в лесу.       Луна висит на месте, будто приклеенная. Светит чужим, украденным светом:       — После нападения они там не останутся, — говорит Бен.       — Я тоже так думаю, — соглашается Сэм, — только Хэнк всё равно людей собирает. Завтра отправятся на поиски.       — Мы же с ним? — возбуждённо спрашивает Генри, упираясь в друга взглядом. — Мы ведь тоже пойдём? Надо с утра позвонить Хэнку…       Сэм живо прерывает:       — Будьте осторожны, ладно? Я это серьёзно. (Будь осторожЕН. Расслабься, мне тоже не тебя плевать).       — Эй, ты долго трепаться будешь?! — кричит Джинна, вторая официантка. — Отнеси Питеру и близнецам их жрачку, а то они расплачутся и начнут мамочку звать.       — Ты что несёшь, чокнутая? — доносится шепелявый мужской голос.       — Давай, пошевеливайся! — добавляет Джинна.       — Иду! — Сэм кричит в ответ, закатывая глаза. — Пожалуйста, будьте осторожны, — прикусывает губу, её усталое лицо страдальчески перекашивается, — обещаешь?       Бен поднимает голову и натянуто улыбается. Девушка кладёт руку ему на плечо, легонько сжимает и уходит, виляя широкими бёдрами. Генри смотрит ей в след:       — А ведь она в тебя втрескалась, — ухмыляется, — точно говорю (Лучше кружевные готовь. Чёрные. Его любимый цвет).       — Неправильно всё это, — тихо себе под нос произносит Бен, всматриваясь в кружку с остатками кофе.       — Что неправильно? — хмурится Генри. — Ты о Сэм? Она, конечно, не в твоём вкусе…       — Нет, она хорошая девушка.       — Тогда что неправильно-то?       — А ты сам не понимаешь? — ноздри Бена раздуваются, словно пульсирующие жабры. — Да всё неправильно! Он же всего на год старше Бобби. Чёрт! — проводит рукой по волосам, откидывая несколько прядей назад, — а я, как ни в чём не бывало, должен жрать свой проклятый кекс? — отталкивает стоящее перед ним блюдце. Оно скользит по столу, пока Генри не останавливает его, хватая за край.       — Ладно, тише, — ёрзает он, поглядывая по сторонам, — давай дома поговорим.       — Ты видел её глаза? Глаза Сэм? Боже, в них столько надежды…— вздыхает Бен, луна-воровка всё ещё там, она никуда не собирается. Она будет следить за ними. Всегда: — Мне неловко становится, когда она на меня смотрит, — наклоняется вперёд, упираясь грудной клеткой в стол, — надежда меня смущает, понимаешь? Ты понимаешь, о чём я?       — Тише, я всё понимаю. (Надежда, что ты её трахнешь в ближайшее время).       — Хочешь знать, какие у тебя глаза? Замученные, — Бен замолкает, будто тщательно подбирает следующие слова, и вскоре добавляет, — очаровательные, но замученные.       Генри лезет в карман, достаёт пару купюр и, не считая, бросает их на стол: — Пойдём-ка отсюда, — произносит решительно (Ещё какие замученные, двое суток на ногах, блять).

***

      “It's just not right where every night I'm all alone”, — доносится из магнитолы голос Джорджа Харрисона. Генри наклоняется вперёд, чтобы выключить печку. Бен сосредоточен на дороге (Упрямый мудак): темно, по обеим сторонам шоссе сплошной лес.       “I know I’ll never be the same”, — продолжает Джордж. По коже Генри пробегают мурашки: это хорошо, помогает держать глаза открытыми.       Вдруг Джордж перестаёт петь и начинает завывать нечеловеческим голосом. Бен тянется к магнитоле, отрывая взгляд от дороги.       — Плёнку, наверное, зажевало, — говорит Генри, — давай я.       Только на прошлой неделе, возвращаясь от Эндрю, он насчитал по дороге три знака “дикие животные” и подумал, что самое время изображать на них другого зверя.       — Осторожно! — вопит он. Бен выкручивает руль, сворачивая с проезжей части. И Генри чувствует, как ровный дорожный асфальт сменяется лесными кочками. Олень, наверное, удирает. Вряд ли он будет стоять и ждать, чем же всё это закончится. У него впереди спасённая оленья жизнь.       Машина несётся вперёд, но совсем недолго. Каких-то несколько секунд, мощный удар и резкая боль в затылке, потом в груди от тормозящей полоски ремня безопасности. Гул в ушах, и вот уже кричащая боль в колене. Глаза открыты или закрыты? Всё темно, дышать не хочется, не получается. Вдруг вырывается кашель, а после него рот начинает судорожно глотать воздух. Что-то проясняется впереди, мутный рассеянный свет.       — Бен, — шепчет Генри. Голос где-то застрял, — Бен, — сипит на этот раз.       Медленно поворачивается и сразу видит, хоть и расплывчато, разбитое лобовое стекло. Не просто разбитое. Через него вошло что-то длинное и тёмное, чья-то рука. Она тянется к Бену.       Тот сидит прямо, прижатый к сиденью. Голова запрокинута назад. Тёмная рука касается его, совсем близко, она тычет в него своими кривыми пальцами.       — Бен, Бен, — Генри дёргает ремень, пытаясь отстегнуть, — блять, — тот поддаётся и выпускает его из объятий. Нужно развернуться всем телом, но боль в колене останавливает, — чёрт, — он обхватывает его дрожащими руками. Сухо. Крови нет.       Какой-то звук позади. В голове ещё гудит, словно там поселился рой неугомонных пчёл, но, возможно, через них пробиваются тормоза. И чей-то голос. Мужской. Вот уже совсем близко. Дверца с его стороны скрипит, ещё раз. Лицо, наполовину закрытое бейсболкой, заглядывает внутрь через стекло и что-то кричит, Генри слышит, но слов не разберёт.       Дверца, наконец, открывается, и крепкие руки хватают его за плечо:       — Эй, парень, ты цел? Слышишь меня?       Генри кивает.       — Ноги зажаты? Шевелить можешь?       — Колено… — шепчет он.       — Зажато? Вылезти сможешь?       Генри пытается. Правая нога почти не болит, левую с трудом удаётся сдвинуть с места. Крепкие руки подхватывают его и вытаскивают из машины. Где-то совсем рядом играет тихая музыка.       — Там Бен… вытащи его…       Мужик сажает Генри на землю и бросается к другой двери: пара скрипов и раздаются громкие чертыханья.       — Что с ним? — Генри переворачивается на бок и упирается рукой в землю, пытаясь оттолкнуться и подняться. — Он без сознания?       — Мать твою, вот же дерьмо. Чёрт, — ругается мужик, пока Генри хромает в его сторону, держась за машину.       — Что с ним? Что там такое? — огибает её, оказываясь с водительской стороны. Мужик пятится назад, уступая ему место. Бен сидит неподвижно, так же, как Генри видел минуту назад. Тёмная рука упирается в него. Теперь это не рука. Край ветки вошёл в плечо, пригвоздив его к сиденью: — Блять. Чёрт, Бен. Чёрт…       — Нужна скорая, срочно. Мы… на… мы на 45 шоссе, на подъезде к Лейквуду. Что? Я… здесь человек, ему нужна помощь, срочно! Вы слышите? Да, авария. Скорее! Вы слышите? — тараторит мужик.       Генри зажмуривается и сжимает челюсть. Две руки на крыше, главное — удержаться на ногах. Его взгляд падает на Бена.       — Господи Боже, — шепчет он, наклоняясь, пока голова не оказывается внутри салона. Бен выглядит совсем неподвижным. Его глаза закрыты, рот слегка распахнут. Генри приближается, нависая над ним ухом: — Только дыши, только дыши… — медный запах крови ударяет в нос.       — Эй, — раздаётся позади, — парень-то дышит?       Дышит. Слабо, но дышит. Ветка не слишком широкая на вид и вошла, должно быть, неглубоко, но вдруг Генри замечает, что рана жутко кровит. Рубашка Бена мокрая вокруг. Он осторожно дотрагивается ладонью до раны и слегка нажимает. Мокро. Мокро и страшно. Генри весь дрожит, будто его поместили в ледяную ванную.       — Эй, я говорю: дышит он?       — Дышит, — тихо отвечает, делая три шага назад. Медленно опускается на землю и кладёт руки на бёдра ладонями вверх. Кровь в темноте не красная, такая же тёмная, как и всё вокруг. Но контрастируя со светлой коже, она насмешливо улыбается: «Это я, дорогой. Да-да, твои руки измазаны кровью, ха-ха. Скоро я стану липкой, а смыть меня нечем. Ха-ха. Если здесь меня много, значит, в другом месте мало. Ха-ха».       Мужик растерянно таращится на него сверху:       — Скорая уже едет.       — Хорошо, — кивает Генри.       — Слушай, — тот шмыгает носом. Сразу же раздаётся хруст костей. Генри зажмуривается. Почему голова гудит, но это слышит так отчётливо? — Они ведь могут и не успеть, знаешь? — мужик загибает палец за пальцем, надавливая, пока тот не хрустнет. — Нет, успеют, скорее всего. Я просто говорю, что могут-то и не успеть.       — Успеют.       — Скорее всего, да. Но могут-то и… не успеть. Всякое бывает.       Генри поднимает голову и невольно глядит сперва на его пальцы, а затем на всё ещё скрытое бейсболкой лицо:       — Зачем ты говоришь мне это? Чего ты пытаешься…       — Да я просто говорю, что всякое бывает, — мужик снова шмыгает носом и пожимает плечами, — врачи, конечно, помогут, но… — замолкает.       — Но что?       — Но есть-то способ и вернее.       — О чём ты?       — Слушай, я просто говорю, что есть способ вернее. Могу помочь, если хочешь. Твоему другу, — кивает в сторону машины, — сейчас помощь не помешает. Ему здорово досталось.       Генри потирает лоб, зажмуриваясь. Голова начинает раскалываться ещё сильнее:       — Я не понимаю…       — Ну, что ж тут не понимать-то. Говорю, могу помочь твоему другу, если хочешь.       — И как ты ему поможешь?       — Не я, — мужик трясёт головой, — я не могу. Но знаю того, кто точно может.       — Скорая уже едет…       — Это хорошо, — соглашается он, — наверняка успеют. Но могут-то и не успеть. А я только позвоню ему, и он будет тут через минуту, точно говорю.       Генри тяжело вздыхает. Эти бессмысленные игры: подавай и отбивай. Только сейчас он даже не игрок, а мячик, шарик, воланчик, ритмично бьющийся о тупые поверхности ракеток.       — Кто он? — спрашивает.       Мужик заговорщически озирается по сторонам прежде, чем ответить:       — Он — парень нормальный. Я его давно знаю. И опыт у него имеется, сам рассказывал. Твой друг будет, как новенький.       — Погоди. Ты предлагаешь обратить его что ли? — Генри стискивает зубы. Пальцы пытаются сжаться в кулаки, но едва шевелятся, прилипая друг к другу. «Если здесь меня много, значит, в другом месте мало».       — Я? Да я ничего и не предлагаю. Я просто говорю, что скорая может успеть, а может-то и не успеть. А мой… знакомый, он… он нормальный. Пять лет на лесопилке с нами. И работает за троих, так что не ссы, он не из диких.       — Да пошёл ты, — выдавливает Генри, понимая, что его притягивает к земле. Вот он уже падает назад, ещё чуть-чуть, и коснётся спиной холодной земли. А где-то вдалеке звучат сирены скорой помощи.

***

      В ту ночь музыка доносилась со всех сторон, закладывая Генри уши. Он потянулся рукой к горлу, чтобы расстегнуть верхние пуговицы рубашки, с удивлением обнаружив, что те уже расстёгнуты. Глубоко вздохнул и тряхнул головой: кто же знал, что дело и впрямь дойдёт до музыки? Когда Бен впервые сказал, что собирается жениться, Генри рассмеялся. Да не просто улыбнулся, а по-настоящему расхохотался от живота.       — Погоди, — проговорил сквозь смех, глядя на отражение Бена, стоявшего за спиной. Опустил взгляд на раковину, где лежал крошечный обмылок: — У нас мыло кончилось, — открыл кран и сунул руки под струю, тут же окрасив её в грязно красный цвет, — с утра поедем в больницу, пусть Карла тебя посмотрит.       — Не нужно. Я в порядке, — ответил Бен.       — Не. не, — Генри покачал головой, втирая в кожу остатки обмылка, — тебе сегодня по черепушке прилично врезали. Надо бы провериться. Пока ты ещё приглашения не разослал — на этот раз он попытался сдержать расплывающуюся улыбку.       Приглашений так и не было. Но кто ж мог подумать, что дело и впрямь дойдёт до музыки?       Эндрю, отец Бена, отреагировал в своём духе, обозвав того ебанутым мудаком и не менее вежливо поинтересовавшись, с какого хрена тот возомнил, будто трахать замужнюю пизду лучше, чем незамужнюю. А после, оставшись наедине с Генри и банкой холодного пива, продолжил:       — Революция, сынок, давно закончилась. А по-хорошему то и не начиналась. Мы живём во времена дерьмо-законов. И главный из них: хочешь выжить, будь всегда готов драться за свою жизнь. Вот почему люди не женятся сейчас. А не потому, что пидор папаша не даёт своё сраное благословение.       Тогда Генри ничего не ответил, ведь почти и не слышал слов Эндрю. Наверняка тот дело говорил: жёстко, но верно. Ему не давали покоя огромные старые мозоли на ладонях и пальцах, которые он разглядывал с параноидальной пристальностью. Часто приходилось работать лопатой: закапывать, закапывать. Когда он дотрагивался до лица Бена, стирая кровь, тот улыбался и опускал глаза. Его руки совершенно точно не походили на женские. Женщины царапали ногтями спины, но кровь не стирали никогда.       Сейчас Генри вновь смотрел на свои руки — ничего не изменилось, всё те же мозоли, и даже новые прибавились. Пару дней назад молоденькая продавщица в аптеке улыбнулась ему, обнажив клыки, и порекомендовала «вон те, с пупырышками». Тогда он совершенно точно не думал о мозолях. Зато вспомнил рекламу, крутившуюся день и ночь лет двадцать назад: на девицу, с таким же точно пушистым белым хвостом нападала шайка маньяков в тёмном переулке. Из ниоткуда появлялся принц и одним махом раскидывал их в разные стороны. Маньяки подлетали высоко-высоко, словно их отпружинивало от одиночных мини-батутов. Вдруг на лицо принца падал свет, и девушка замечала блеск его клыков. Дальше всё в лучших традициях немого кино: принц театрально смущался, девица пугалась, но быстро отходила и расплывалась в благороднейшей улыбке. Заканчивалось тем, что оба исчезали в темноте, держась за руки, а с экранов доносился раскатистый мужской голос, вещавший что-то о добре и зле, способных принимать разные формы. А ещё о том, что Америка выше любых дискриминаций. На фоне играла жуткая музыка, как из старой музыкальной шкатулки. Принц являлся Генри в кошмарах, следил за ним из-под кровати, из шкафа, из-за дерева во дворе. Он улыбался и манил его пальцем, а на фоне играла мелодия: трям, трям, трлям.       Однажды он спросил Бена, что было дальше с девушкой и принцем? И Бен ответил:       — Он укусил её и превратил одну из них. Что же ещё.       Возможно, спустя двадцать лет она продавала в аптеке презервативы с пупырышками.       В ту ночь музыка доносилась со всех сторон, закладывая Генри уши. Узкая тропинка вывела его к гаражу, и теперь всего каких-то несколько метров отделяли от желанного одиночества. Повернув за угол, он застыл от неожиданности: подпирая спиной облупившуюся стену, покуривал Бобби. Заметив Генри краем глаза, он выпустил изо рта дым и приветственно кивнул.       Тот сглотнул, поджав губы в тонкую линию:       — Потерялся? — вытаращился мальчишка. Чёрный поношенный пиджак висел нелепо на его узких плечах, а белые полоски кед, выглядывавшие из-под широких штанин, предупреждали о том, что их хозяин без проблем подскажет, как пройти в задницу, в случае чего.       Генри открыл рот, но Бобби снова заговорил, не дожидаясь ответа:       — Кто не спрятался, я не виноват.… Не забыл, что ты у нас главная подружка жениха — важная шишка? — усмехнулся, игриво подмигнув, и тут же проследил за взглядом Генри, остановившимся на сигарете в его руке. — Ой, да ладно, ты же не будешь мне мозг трахать?       — Отец руки оторвёт.       — Ничего не оторвёт, — отмахнулся парень, — он мне их сам покупает.       Генри покачал головой. Бобби, глядя на него, буркнул:       — А мне разрешение его не нужно, и твоё тоже.       Сипло вздохнув, Генри приблизился к парнишке. Остановился рядом, прислонился к стене и достал из кармана брюк помятую пачку Camel.       Бровь Бобби изогнулась дугой:       — Чёртов ханжа, - хмыкнул он.       — От старых привычек трудно избавиться. Мне за тридцать уже, а тебе только шестнадцать. Не сравнивай.       Парень нарочито причмокнул и снова затянулся:       — Вы с Беном и похуже дерьмо творили.       — Мы с Беном идиоты, — Генри бросил взгляд на торчащую из штанов Бобби рубашку.       — Отвали, — выпалил тот, проследив за ним, — эта хрень не моя. И пиджак не мой. Отец заставил нацепить. Я вообще не собирался приходить.       — Просто заправь чёртову рубашку!       — Да что на тебя нашло сегодня? — Бобби швырнул окурок и растоптал его ногой. — Может, в ваше время мозги и промывали, а сейчас буду хоть с голой задницей ходить — всем плевать.       Генри отвёл взгляд в сторону. Его глаза заблестели в сгущающихся сумерках. Тем временем парень отлип от стены и, пройдя мимо него, остановился на углу гаража:       — Иди лучше выпей и расслабься. Здесь, конечно, отстойно, но это же, типа, свадьба, чувак.       С этими словами он скрылся из виду, но Генри всё ещё слышал, как он шмыгает носом и что-то бормочет.       — Да уж, — затянулся и выпустил дым — свадьба.       Они с Беном бегут по улице. Им уже по четырнадцать, и у них есть секрет, который заметно оживляет течение серых будней. Воздух тёплый, подмышки и спина покрыты потом. Добежав до поворота, устремляются в пролёт между двумя заброшенными домами:       — Следи, — командует Бен. И Генри остаётся следить, пока тот копошится возле стены. Отодвигает кучу деревянных коробок и свистит. Генри бросается к нему, и вдвоём они ныряют в небольшое окошко с выбитым стеклом, уводящее в подвал.       Первым спускается Бен, почти бесшумно. Репетиции давно закончились. Каждый шаг выверен и доведён до совершенства. Генри залезает следом, упираясь ногами в старый расшатанный стол. Бен протягивает ему руку и помогает спрыгнуть. Здесь в подвале прохладно и пахнет сыростью. Оба тяжело дышат. Бен снимает рюкзак и швыряет его на старый диван, плюхаясь туда же вслед за ним. Диван недовольно поскрипывает.       Мальчишка улыбается, убирая со лба взмокшие от пота пряди волос, запускает руку в рюкзак:       — Сядь и отдышись, — снова командует он. Генри медленно опускается в прохудившееся кресло у окна. Оттуда на него падает полоска света с улицы, иначе было бы совсем не по себе.       Бен достаёт пачку сигарет и закуривает, пока Генри с упрёком косится на него:       — И мне давай, — вытягивает руку ладонью вверх. Бен сдвигает брови: его лоб тут же покрывается морщинами.       — Держи, — наконец, спустя несколько секунд протягивает пачку с зажигалкой.       Губы Генри растягиваются в предвкушающей улыбке, руки легонько подрагивают, но это не смертельно. Это не мешает ему поднести сигарету ко рту и чиркнуть зажигалкой. Бен — опытный курильщик: затягивается, как взрослый, и даже может иногда выпускать дым кольцами. А вот для него первые разы были сущим кошмаром: казалось, что кто-то сидит внутри и беспощадно щекочет ему горло. Потом стало лучше. Больше не хочется кашлять, а временами даже приятно. Особенно приятно, что они с Беном связаны теперь страшной тайной. Они не просто приятели, а сообщники преступления. Они вне закона. Они должны оберегать друг друга и свой большой секрет.       — Жвачку взял? — спохватывается Генри, испуганно уставившись на Бена.       — Естественно, — тот деловито хлопает по правому карману джинсовки. Генри облегчённо выдыхает. — Не бойся, отец не узнает. А если и узнает, то отделаемся, как обычно.       От слов «как обычно» по коже пробегает холод. Как обычно, значит, день без еды, или пробежка в пять километров или сорок отжиманий первым делом спросонья.       Его сигарета стремительно превращается в пепел, готовый рассыпаться от малейшего движения.       — Это ещё не страшно, — продолжает Бен, — раньше “как обычно” было по-другому. Уж лучше я пробегусь с утра, чем снова рыть себе могилу.       — Могилу? — Генри выпучивает глаза и роняет окурок, который приземляется рядом с ногой Бена. Тот не мешкая его растаптывает.       — Ну, да. В одиннадцать лет — это жутко. И руки потом все в мозолях. А он стоит над тобой и приговаривает: «Вот сюда, сюда я тебя положу, бестолкового идиота. Копай глубже, хоть червей накормишь!».       Дядя Эндрю строгий, очень строгий. Но справедливый. Он не станет закапывать своего сына. А вдруг не своего закапает?       — И дальше что? — спрашивает Генри, его пальцы вцепляются в подлокотники кресла.       — Дальше? Точно хочешь знать?       — Угу, — кивает тот.       — Докапывал я неглубоко, так, что едва помещался в яму. Но и этого хватало. Отец заставлял ложиться, а потом начинал землю бросать. Когда видел, что я вот-вот со страху откинусь, вытаскивал и заводил одну и ту же песню: «Хочешь? Хочешь, чтобы тебя по-настоящему закопали? Сгнить хочешь в земле? Или нет? Если нет, то слушай отца! Всегда слушай отца, понимаешь?». Потом мама выскакивала на улицу и начинала на него орать, а мне объясняла, что это всего лишь яма для мусора, а никакая не могила.       Генри перестаёт дышать, закусив нижнюю губу:       — Не бойся, — усмехается Бен, — с тобой он пока ещё нянчится. Ты — новенький.       — А я и не боюсь, — сглотнув, заявляет тот.       Дядя Эндрю совсем не такой, как его отец. Его отец был сильным, но добрым. Никогда не наказывал. А вот тётя Лиз, ну, точно, как его мать — мягкая и заботливая. Она носит платья в цветочек, пахнет цветами и почти каждый вечер ставит свежие цветы в центр обеденного стола. Просто Лиз. Так она просит себя называть, и он называет смущённо, но думать о ней, как о Лиз, это ведь неприлично. Бен на неё жуть как похож — те же густые волнистые волосы, длинная шея, пухлые губы бантиком. И только острые мужественные скулы дяди Эндрю выдают в нём кровного Мак Нила.       — О чём размечтался? — в его мысли вторгается Бен, как всегда бесцеремонно. И Генри отвечает, раскрасневшись, но с привычным откровением:       — О твоей маме.       — Надеюсь, вы оба одеты и ничего такого? — ухмыляется тот. Генри сильнее заливается краской.       — Я думаю, что женюсь на ком-то вроде твоей мамы. Если и женюсь, — тихо отвечает.       Бен отворачивается:       — Дурацкая идея.       — Чего так?       — Отец говорит, скоро людей совсем не будет.       — Но пока-то они есть. И жениться можно.       — Можно. Только зачем? — Бен глядит на свои пальцы, которые теребят карман джинсовки. — В семье продолжается род, а я не хочу ничего продолжать. Возьми моего отца: он ведь почти никогда не спит. А почему? — поднимает голову и смотрит на Генри. — Потому, что за себя ему не страшно. Без нас он, наверное, был бы нормальным человеком и никого не заставлял бы рыть себе могилу, — вздыхает, — раньше, наверное, всё было по-другому. Все люди женились. Только как раньше уже не будет никогда.       — Как раньше уже не будет никогда, — шёпотом повторил Генри.       Сигарета догорала. Почувствовав жар на кончиках пальцев, он швырнул её в сторону. Сумерки беспощадно переходили в ночь: заточить пару кольев, прочесать канализацию на Бентон-стрит, где недавно опустошили донорский центр крови, заскочить к Дэнни за бутылкой виски. Нет, всего этого сегодня не успеть. Сегодня впереди ещё речь и много танцев. Генри тяжело вздохнул, голова налилась свинцом. Его потянуло к земле — упасть и пролежать до утра. Оставить на прикроватном столике записку: лежу во дворе. Генри. И, может, она упадёт на пол и её задует под кровать. А он будет лежать всё там же и не ждать, что кто-то придёт. Он просто устал.       Во дворе было слишком светло от десятков развешанных бумажных фонариков и слишком шумно от музыки и смеха. Внезапно Генри ощутил, как чья-то рука легла ему на плечо:       — Шикарный закат намечается. Только погляди! — мордастый мужчина задумчиво смотрел вперёд на линию утопающего в озере горизонта, оставлявшего после себя лишь расплывчатое отражение. Вокруг розовело.       Генри кивнул. (Убери руку. Засунь в карман. Почеши яйца. Убери руку)       — Не помню, когда в последний раз я пялился на закат, как размечтавшийся мальчишка, — в голосе мужчины прозвучала тягучая, как смола, липкая и давящая грусть. Он плавно перевёл взгляд на Генри и сжал сильнее его плечо: — Брожу и слушаю, как люди смеются. По мне, смех лучше всякой болтовни. Давненько у нас здесь не было приличного повода для смеха.       Такер Хэйли, рыскающий в потёмках с ружьём и звериным оскалом, застывшим на лице, не позволял даже на секунду представить другого, ностальгирующего Такера Хэйли. Генри тряхнул головой и вытянул губы трубочкой. (Засунь уже в карман. Почеши яйца. Убери свою чёртову руку)       — Думаешь, у старика крыша поехала? — он расхохотался вдруг, убрав, наконец, руку с плеча Генри. — Может, и поехала. Уже и сам не знаю. А Бен — везучий засранец. Все кровью умываются, а он умудрился подцепить такую цыпочку, — его улыбка засияла ещё шире, — она ещё тот лакомый кусочек.       Генри посмотрел влево: среди аккуратно расставленных столов покачивалась фигура Бена, обнимающего Сэм. Её лёгкий белый сарафан развивался на ветру. В это мгновение Бен повернулся в их сторону и, хотя они не могли разглядеть лиц друг друга, Генри сделалось неловко. Будто они не просто обменялись взглядами, а провели немой разговор. Разговор, который он не хотел заводить. Разговор с парой жалких реплик, самый короткий в истории. Он тут же опустил голову и прочистил горло:       — Да, Бену очень повезло, — проворчал слишком сухо, как ему показалось.       Такер снова похлопал его по плечу:       — Внезапно всё это свалилось. Скажу тебе, вы двое… Я думал, уж кто-кто, а вы двое помрёте вместе, — вздохнул и усмехнулся, — ты и Бен… Ну, что теперь делать будешь?       — Теперь? — Генри вскинул бровь. — Как всегда, — отрезал скорее грубо, чем убедительно. Такер закивал головой.       — Вот это правильно. Сегодня повеселимся, а завтра снова в бой. Одобряю. Шёл бы ты, выпил, пока можно. А мне уже хватит, пойду лучше с мадам Персией побеседую. Кто знает, может, это не последняя свадьба в наших краях, — раскатисто захохотал и удалился.       Оставшись в одиночестве посреди заполненного людьми двора, Генри едва ли не пожалел, что его собеседник так быстро смылся. Кто-то должен был с ним заговорить. О чём угодно. О закатах. О смехе. Или о погоде, которая тем вечером стояла до отвращения приятная. Он вряд ли бы слушал, но хотя бы не выглядел так глупо: один посреди толпы — жалкий отшельник на обитаемом острове.       Размашистым шагом Генри двинулся прочь со двора по узкой тропинке, ведущей к озеру. На берегу, в приличном отдалении от взглядов и праздника, стояла старая скрипучая скамейка, которую они с Беном раз в полгода собирались покрасить.       Солнце почти закатилось за горизонт. Здесь, ближе к берегу, наступающая темнота действовала на Генри успокаивающе. Он подошёл к дубу, разросшемуся позади скамьи, и лишь тогда заметил, что заветное место уже занято. Широкая спина Эндрю выглядывала из-за ствола. Под его ногой предательски хрустнула ветка, и старик обернулся. В розовом свете уходящего солнца бесстрашный Эндрю МакНил выглядел непривычно старым.       Можно было смело развернуться и уйти, Эндрю не сказал бы ни слова. Он не из тех, с кем нужно церемониться. Однако, Генри решил остаться. (Раз отшельник, два отшельник)       Лицо Эндрю сперва недовольно скривилось но, прищурив глаза, и разглядев Генри, старик смягчился:       — Чего ты тут бродишь?       Генри подошёл ближе и опустился на скамью рядом с ним:       — Прогуляться захотелось.       — Ты бы не отходил далеко, прогульщик, — буркнул Эндрю, поднеся ко рту банку пива.       — Здесь безопасно.       — А сейчас нигде не безопасно! Каким же дерьмом набиты ваши головы? — воскликнул он. — Что будете делать, когда я умру? Вечеринки закатывать? Вон, один уже тронулся! Только ты не вздумай, слышишь? — затряс перед лицом Генри указательным пальцем. — У меня на тебя одного надежда.       — Я бы поставил на Бобби, — с улыбкой ответил тот, — вот уж кому свадьбы до лампочки.       — Бобби! — фыркнул старик. — С Бобби толку не будет. Ему всё до лампочки. Если протянет до двадцати, уже хорошо, — отхлебнул ещё пива, — у вас вся жизнь в этом дерьме прошла. Чему-то должны были научиться.       В гостиной пахнет корицей и яблоками. Жарко. Мама печёт пирог, пока отец смотрит телевизор на диване с Генри. Ему стали показывать новости два года назад, когда о вампирах только заговорили.       С экрана доносятся взволнованные голоса, отец делает их громче и подаётся вперёд. Генри с удивлением наблюдает, как его лицо наливается краской:       — Мадлен, иди сюда! Послушай только!       «Наконец, и старый добрый Лейквуд распахнёт свои консерваторские двери для представителей вампирской расы. 23 июня состоится официальная церемония приветствия новых полноправных жителей города. Полторы тысячи вампиров вольются в ряды Лэйквудовских граждан. Мэрия заявляет, что данное событие вопреки главным опасениям противников «Слияния», никоим образом не скажется на уровне безработицы среди местного населения. Для вампиров уже созданы дополнительные рабочие места, а каждому, кто пожелает принять вампира в свою, уже существующую команду, будет выплачено щедрое вознаграждение. По предварительным данным, процесс «Слияния» станет одной из самых грандиозных по размаху и плодотворных по значению реформ, проведённых за всю историю США».       Дальше отец кричит что-то об идиотизме и конце света.       — Генри, сынок, иди в свою комнату, — мать ласково шепчет ему на ухо, подталкивая к лестнице.       Он послушно идёт наверх. Целый вечер слушает их крики, прислонившись к двери, а через два дня, 23 июня его отвозят к Макнилом. Тётя Лиз — давняя подруга мамы, о которой он прежде ничего не слышал. А сейчас она вырывает его из материнских объятий, улыбаясь и поглаживая по голове. У мамы мокрые глаза. Генри всего двенадцать, но он чувствует, что это не хороший знак.       Спустя сутки его сажают на диван и объясняют, словно задачку по математике, что родителей больше нет.       — Они должны знать, Элизабет! — кричит дядя Эндрю, брызгая слюной.       — Они всего лишь дети, — стонет тётя Лиз. На ней тёмно-коричневое платье, усыпанное мелкими незабудками.       — Дети, которым придётся расти в этом дерьме.       Тётя Лиз сдаётся и отступает. Эндрю подходит к дивану, присаживается на корточки напротив Генри и взъерошивает его макушку:       — Ты как, приятель?       Тот пожимает плечами:       — Трудно тебе сейчас придётся. Нам всем будет трудно, — вздыхает, — но ты должен знать, что твои родители погибли за правое дело. Ты знаешь, кто такие вампиры?       — Чудовища?       — Ещё какие. Но теперь эти чудовища будут жить в нашем городе, ходить по нашим улицам, здороваться с нами при встрече. Тебе это нравится?       — Нет.       — И правильно. Твоим родителям тоже не нравилось. Они отдали свои жизни, чтобы этого не допустить. И — Эндрю косится на жену, — возможно, мы все скоро сдохнем. А пока, ты хочешь остаться у нас?       Генри не плачет, а лишь кивает.       — Хорошо. Поспишь в комнате с Беном.       Поднимается, громко хрустнув коленями, и уходит. Генри смотрит на свою руку, лежащую на диване: её осторожно накрывает другая рука, чуть крупнее и светлее.       — У меня есть черепаха, Гантер. Ты ему понравишься, — говорит Бен.       — Ты должен быть со всеми, с Беном, — произнёс Генри.       У Эндрю заурчало в животе. Он приоткрыл рот и отрыгнул. Резко пахнуло пивом:       — Знаешь, а я ведь мог поклясться, что не доживу до этого дня. И вот дожил. Только мне не до веселья, сынок.       — Потерпи пару часов, ради Бена.       — Да ты на себя посмотри, — ехидно усмехнулся старик, — рожа такая, будто дерьма проглотил. Я-то всё понимаю, Генри, хоть и козёл. Лучше бы вам с Беном держаться друг друга, я бы мог спокойно умереть. А теперь… кто будет за ним присматривать? Официантка эта?       — Сэм — хорошая девушка, — полушёпотом возразил тот.       — Все они хорошие, пока ноги раздвигают. Это ты ведь у нас герой-любовник. Я и думал, уж если кто из вас двоих и зацепится за бабскую юбку, так точно не Бен. Но, благо, ума тебе хватило. Вот помяни моё слово, этот придурок очухается завтра и пожалеет.       — Не пожалеет, — Генри сглотнул, пытаясь протолкнуть подступивший ком, — он любит Сэм.       Эндрю неожиданно всплеснул руками так, что часть пива вылилась на землю:       — Какая, на хрен, любовь? Я уже двадцать лет как посрать спокойно не могу. С винтовкой даже на унитазе сижу! — воскликнул он. — Ну, что теперь делать будешь? Куда подашься? Давай-ка возвращайся к нам…       — Нет, — перебил Генри, качая головой, — не надо. Я не пропаду.       — Я, видимо, хреновый отец.       — Это не правда. Не говори так…       — А ты мне рот не затыкай. Я ещё много чего сказать могу. Да только не буду. Это моя вина, что дерьмо из вас до конца не выбил.       Генри положил руку ему на плечо:       — Ты лучший отец, которого мы могли получить. Это не твоя вина. И вообще, никакая не вина, — он замолчал. — Это всего лишь свадьба, и раз уж Бен счастлив…       — Все кругом счастливы, — огрызнулся старик, — мир катится к чертям собачьим, а все счастливы! Только счастье жизнь тебе не спасёт. Спасёт ружьё. И глаза на затылке. Или тот, кто прикроет твою задницу. А официантка эта чем поможет его заднице? Салфеткой подотрёт?       Он сверкнул возбуждённым взглядом на Генри:       — Вот и я говорю. Сначала переженитесь, а потом передохнете. В наше время счастливым быть нельзя. И справедливость здесь, сынок, не при чём. Обычный выбор, дерьмовый, но самый простой — либо ты несчастный, либо дохлый.       Генри облизнулся и шмыгнул носом:       — Идти пора, скоро моя речь.       Эндрю рассмеялся:       — Иди, иди. Говори свои речи. Я свою только что сказал. Уж лучше посижу здесь.       — Бен и Лиз не поймут…       — А они никогда ничего не понимают, — грозно перебил, переведя дыхание, — не хочу я никому портить этот чёртов праздник, сынок. Но и улыбаться как придурок тоже не стану. Мне ведь плевать, что они думают. Только, — он подался вперёд и заговорил тише, — до какой же хреновой степени счастливым нужно быть, чтобы всё оружие в доме оставить? Они и мой пистолет отобрали, представляешь? Эта тупость, Генри… она меня злит до припадка, — его свободная рука сжалась в кулак.       — Не волнуйся, — Генри поднялся и сдвинул полу своего пиджака, обнажив заткнутый за пояс пистолет, — я, наверное, не настолько счастлив.       Эндрю усмехнулся:       — Или не настолько глуп.       Генри пожал плечами, развернулся и пошёл прочь, засунув руки в карманы и считая тяжёлые шаги. Чем больше он удалялся от старика и спокойствия, тем громче слышал музыку и голоса. И если б можно было задать всего один вопрос вместо торжественной речи и прочих тошнотворных пожеланий. Если б можно было подняться, посмотреть Бену в глаза и спросить:       — Какого чёрта ты творишь? — и тут же продолжить, — я думал, у нас всё хорошо, всё по плану. Больше не хочешь спасать грёбаный мир? Будешь теперь зачёсывать волосы на одну сторону, как педик, и покупать тампоны?       — Это какого чёрта творишь ты, Генри? — взорвался бы Бен в ответ. — Не мог оставить эту чушь при себе? Не мог просто сказать: «Желаю счастья»? Не мог побыть обычным шафером? Если есть проблемы, надо было раньше говорить. А не сегодня. Сегодня не твой день. Не день для выяснения наших отношений. Это праздник…       Сэм. Конечно, Сэм. Отныне всё и всегда будет крутиться вокруг Сэм. Она навещала его в больнице после той аварии. Бена привезли с сильной потерей крови, а круглолицая блондинка с широкими бёдрами, и собранными в хвост жирными волосами, подсовывала ему сраный лимонный кекс.       — Говоришь, я ей нравлюсь? — полулёжа на койке, Бен доедает кусок кекса. Генри усмехается:       — Сначала из больницы выберись, Ромео.       — Она считает, что еда здесь отвратительная, вот принесла кекс.       — Ну, теперь ты обязан на ней жениться.       Бен проводит языком по губам и произносит задумчиво:       — Как знать.       — И что же случилось с твоими фирменными лозунгами, что семьи заводят только извращенцы или…       — Идиоты, — Бен заканчивает за него.       — Да, точно. Спасибо, — Генри вздыхает, — я не знаю наизусть всю чушь, которую ты несёшь. Не могу поверить, что ты продался за кусок кекса.       — Лимонного кекса. И, вообще, дело не в этом.       — Послушай, — говорит тот, упирая руки в бока, — трахай сколько влезет. Пожалуйста. Только… не привязывайся. Ты же знаешь правила, — опускает голову и вздыхает, — а поесть и я мог бы принести, если б знал.       — Правила… — Бен откидывается на подушку, — как же я устал от всех этих правил.       — Да ты ведь сам их и установил! — Генри раздражённо разводит руками.       — Ты видел её глаза? В них столько… надежды. Мне даже неудобно стало, когда она на меня посмотрела. Надежда меня смущает. Разве это не самое ужасное, что тебе приходилось слышать?       — К чёрту тебя, Бен. Серьёзно! — восклицает Генри. — Иди ты на хрен. Мне не нравятся все эти разговоры о надежде и прочем дерьме. Хочешь знать, что самого ужасно мне приходилось слышать? Мой друг… мой друг, потерявший до хрена крови, а в этой грёбаной больнице нет четвёртой отрицательной. И есть риск повреждения мозга и… — запинается, — и ещё чего-то, я ж не врач, мать твою.       — И тогда ты вступился и спас мне жизнь, — грудь Бена поднимается, когда он глубоко вздыхает, — я знаю, Генри. Я всегда знал, что рано или поздно ты мне пригодишься, - улыбается. — То, что я сказал, и то, что ты услышал — разные вещи.       — Сначала кекс, потом глаза, — Генри качает головой, постепенно успокаиваясь, — а с моими-то что не так?       — Всё нормально. Они замученные, но очаровательные, — голос Бена становится тише и сонливее.       — Знаешь, тебе надо поспать немного.       — Я целый день сплю.       — И хорошо. Ты вчера чуть не умер.       — Но не умер же? Ты спокойно умереть не дашь.       — Прости, что спас тебе жизнь! — возмущается Генри.       — Спасибо. Правда. Как сам? Они тебе хоть немного крови оставили?       — Немного оставили, не волнуйся, — Генри покачивается, наблюдая за тем, как Бен медленно проваливается в сон, — отдыхай. Я буду здесь, постерегу твой драгоценный кекс, — подходит к креслу у окна и присаживается. Через несколько секунд Бен засыпает. Его ровное дыхание действует на Генри успокаивающе, но тут же в голове всплывают картинки из прошлой ночи, когда Бен дышал слабо и тяжело, невыносимо для его слуха. Он косится на кусок жёлтого кекса на прикроватном столике и кривится. Ему не о чем беспокоиться. Нет никаких причин. На утро Бен о ней и не вспомнит. С этой мысли Генри теряет нить рассуждений и погружается в дрёму.       — Наконец-то, ты где был? — ощутив прикосновение к руке, Генри обернулся, встретившись с поблёскивающим взглядом Лиз. Его губы непроизвольно сжались - Ох, прости, дорогой, — женщина отшатнулась в сторону, выпустив его руку из своей хватки, — где ты пропадал?       — Поболтал немного с Эндрю.       Лиз затрясла головой, на лице растянулась напряжённая улыбка:       — Дай угадаю. Он сидит у озера, пьёт пиво и бурчит о том, какие мы все идиоты.       — Примерно так, — согласился Генри. Спустя секунду голос Лиз зазвучал серьёзно, но тепло.       — Все ждут, когда ты скажешь пару слов, — и, не дожидаясь ответа, женщина пихнула его локтем, кивнув в сторону двора, где в самом центре были расставлены праздничные столы, — пойдём, пойдём.       Поглядев на торжество, на Лиз, затем потупив взгляд, Генри тяжело вздохнул и двинулся вместе с ней к гостям:       — Ей богу, как на расстрел виду, — она внезапно зашептала на ходу, ближе прильнув к нему, — из вас, мужчин, слова доброго палкой не выбьешь. Постарайся ради Бена. Ему будет приятно, я знаю.       Генри расслышал лишь то, что Бену будет приятно. Ему сегодня так приятно. Куда ж ещё приятнее? До центра торжества оставалось каких-то пару метров, и Генри вдруг почувствовал, как быстро забилось его сердце. Вместе с Лиз они неумолимо приближались к главному столу, за которым сидели Бен и Сэм и за которым должен был сидеть шафер. Лучшие места в первых рядах, для привилегированных гостей.       Они остановились. Лиз ещё раз посмотрела на него и улыбнулась, перед тем, как повернуться к остальным и объявить громким, торжественным голосом:       — Дорогие, Генри хочет кое-что сказать.        «Хочет?»       Лиз опустилась за стол, и он ощутил, как его прожигают десятки ожидающих взглядов. Кровь прильнула к щекам, свело внизу живота. Хватайся за ствол и стреляй. Вали на землю. Протыкай грудную клетку. Нет, не сегодня. Сегодня нужно улыбаться и складно говорить. Так поступают на свадьбах. Наверное. Ему не приходилось часто на них бывать. Никогда. Но тут, пожалуй, главное — любыми правдами и неправдами показать и доказать всем вокруг, что тебе не всё равно.        «Ей Богу, как на расстрел виду».        «Да ты на себя посмотри, рожа такая, будто дерьма проглотил. Я-то всё понимаю, Генри, хоть и козёл».       Пауза затянулась. Среди гостей поползли робкие перешёптывания. Генри собрался с духом и принял неизбежное, уткнувшись взглядом в широко улыбающуюся Сэм:       — Дорогие Сэм и Бен, — отстойное начало, можно было бы ещё добавить «новобрачные» или «дамы и господа», — я решил ничего не записывать, — нечего записывать, — думал, зачем? И так ведь знаю, что сказать… я… — вдруг замолчал, руки скользнули в карманы и сжались в кулаки, — счастлив, что вы нашли друг друга в этом сумасшедшем мире, — снова замолчал. Сэм улыбнулась ещё шире. На секунду показалось, что у неё во рту заблестели клыки. Один выстрел, и всё кончится (Вампирша) — В тот день, когда Бен попробовал твой лимонный кекс, он сказал, что женится на тебе. Наверное, это был чертовски вкусный кекс.       Среди гостей прокатилась волна смеха. Ему стало чуть легче дышать:       — Конечно, он был под кайфом от лекарств и очевидно бредил, но я тогда подумал: больше не буду ничего ему готовить, а то и на мне захочет жениться, — смех раздался громче и увереннее, — но до этого дело не дошло. Когда на следующее утро он пришёл в себя, его сердце уже было занято Сэм. Я думаю. Нет, я уверен, что, несмотря на ужас, творящийся вокруг, вы двое сможете быть счастливыми. — «Скажу тебе, вы двое… Я думал, уж кто-кто, а вы двое помрёте вместе». — Бен никогда и никому не даст тебя в обиду. Будь спокойна. Только и ты уж о нём позаботься, — «лучше бы вам с Беном держаться друг друга. А теперь… кто будет за ним присматривать?» — за Сэм и Бена.       Сэм закивала головой и произнесла одними губами: «Обещаю», — затем подскочила и кинулась ему в объятия. Генри вздрогнул, едва её не оттолкнув. Все хлопали, а Сэм шмыгала носом прямо у него под ухом. Достать пистолет и выстрелить проще простого. Она начнёт медленно сползать вниз. Случайность. (Вампирша) Девушка расцепила объятия и слегка отпрянула в сторону, тогда Генри увидел поднимающегося со стула Бена. Возможно, второй или третий лишь раз за вечер он смог посмотреть тому в лицо. А потом Бен оказался совсем близко к нему и притянул к себе уверенным движением руки. Его волосы пахли хвойным шампунем. Генри не собирался закрывать глаза, но знакомый запах на секунду вернул его в ванную, наполненную теплом и паром после душа. На запотевшем зеркале след ладони Бена. На полу лужа воды. Пахнет хвоей. Бен возвращается, останавливаясь в дверях. На нём свежая серая футболка с влажными тёмными пятнами на плечах от капель, стекающих с мокрых волос. Он протягивает Генри своё полотенце и говорит, что чистые у них закончились. Генри хватает его и закидывает на плечо, начиная расстёгивать ремень. Бен говорит, что займётся ужином. Его голос мягкий и улыбающийся. Раздаётся скрип закрывшейся двери. Полотенце тяжелее, чем обычно, от влаги. Из-за запаха хвои и наготы Генри кажется, что он вернулся к своему дикому естеству.       Мир очень быстро перестал вращаться вокруг него. Стоило Бену и Сэм вернуться на свои места, остальные живо набросились на еду. А Генри всё ещё стоял, как идиот. На его тарелке грустно лежали несколько канапе и горстка бобов. Нетронутые. Наконец, и он опустился за стол, ещё какое-то время глядя по сторонам. Наблюдал за тем, как Лиз аккуратно разрезает и кладёт в рот отварную морковь. Бобби ловко расправляется с бургером, измазываясь вытекающим из него соусом. Сэм постукивает пальцами по бокалу с шампанским и о чём-то перешёптывается с Беном. Место Эндрю многозначительно пустует. Если сейчас он встанет и уйдёт, пойдут пересуды, перешёптывания. Ему никогда не забудут подобной выходки, и будут всё время спрашивать, каждый раз рассчитывая на новый ответ:        «А что случилось? Куда ты так быстро убежал? У нас свадьбы не часто бывают. Да и это ведь Бен…»       Как будто он сам не знал. Неужели это свадьба Бена? Да будет вам!       Через Бог знает сколько времени, гости, наконец, начали шевелиться: подниматься из-за столов, лениво подходить друг к другу. Звучание приборов сменилось голосами и смехом.       Справа от него раздался сиплый мужской голос. Генри резко поднял голову:       — Пойдём-ка перекинемся парой слов? — предложил высокий плотный мужчина. Длинные чёрные как сажа волосы закрывали половину его лица, в то время, как на другой красовался глубокий безобразный шрам. Его звали Дракон.       Генри облегчённо кивнул ему в ответ и поднялся из-за стола. Дракон уводил его к озеру, в противоположную сторону от того места, где скрывался Эндрю:       — Дерьмовая речь, парень, — усмехнулся сквозь зубы. Генри покосился на него, изогнув бровь:не так уж часто он слышал, как Дракон усмехается. — Я скоро сваливаю.       Генри открыл рот, но тот его опередил:       — Пора.       Они спустились к берегу, ноги проваливались в песок. Дракон не останавливался, уводя его всё дальше и дальше вдоль мирно поблёскивающей воды.       Ему двадцать. С Беном, Чипом и Майки они накидываются дешёвым пивом в местном баре:       — Дракон, там ещё один, — кричит официантка Минди, швыряя на стойку мокрый поднос, прямо рядом с Чипом. Тот пихает Генри в ребро и шепчет:       — Эй, гляди, какой страшила. — Из-за двери за стойкой появляется высокий широкоплечий мужчина. У него кривые зубы и сальные волосы. Его руки покрыты цветными тату.       Он выходит из-за стойки и направляется в зал. Четверо парней следят за ним. Дракон поворачивает за угол и пропадает.       — Эй, Минди, — Чип подзывает официантку пальцем, — а этот Дракон, настоящий Дракон? — хихикает.       — Он у нас за вышибалу. А будешь херню нести, и тебя вышибет, — серьёзно отвечает та.       Чип перестаёт смеяться:       — А почему Дракон?       Минди пожимает плечами:       — Хрен его знает. Кто-то говорил, что он раньше фокусником был, огонь глотал или вроде того.       До них доносятся чертыхания и крики. За ними появляется Дракон: он тащит за шиворот разбуянившегося парнишку, размахивающего руками в разные стороны и сыплющего матом. Дракон вышвыривает его из бара и возвращается к стойке:       — Спасибо, — улыбается Минди. Не говоря ни слова, мужчина скрывается за дверью.       — Видал, Бенни, — поддевает Чип, — какое чудовище? Этот пострашнее кровососа будет.       Бен молчит, допивая своё пиво:       — Ты бы не шутил над ним, мальчик, — фыркает Минди, — ещё налить, красавчик? — спрашивает Бена. Тот робко кивает. Женщина ныряет за стойку и наполняет его бокал. — Он тебя одним пальцем по стенке размажет, — снова обращается к Чипу.       — Это мы ещё посмотрим…       — Он из местных чистильщиков. Один из лучших. Разделывается с кровососами быстрее, чем ты задницу подтираешь.       — Хреновый у тебя видок, — просипел Дракон.       — Майки вспомнил, — сорвалось с языка. И тут же сделалось мерзко — не стоило говорить про Майки. Вспоминал ли Генри о нём за вечер? Да. От того ли выглядел так, будто дерьма проглотил? Едва ли.       — Я тоже вспомнил, — кивнул Дракон, — нехорошо тогда вышло.       — Нехорошо? — Генри вытаращил глаза.       — Люди сейчас мрут, как чёртовы мухи. Не надо было мне приезжать.       — Бен хотел тебя видеть. И я тоже.       Дракон почесал нос:       — Значит, ты теперь сам по себе?       Его холодный сиплый голос лезвием прошёлся по коже Генри:       — Поехали со мной. Нам лишние руки не помешают.       — Не надо, — Генри не решился похлопать его плечу, хотя на секунду эта бредовая мысль пришла в голову, — я пока здесь останусь.       — Будешь за Беном приглядывать? Он уже не маленький.       — Я не собираюсь ни за кем приглядывать. Просто не знаю пока…       — Хрен с тобой.       Они дошли почти до самого забора, отделявшего землю МакНилов от Уолбергов.       — Ладно, будь здоров. Если что, я на связи, — Дракон подмигнул тем самым глазом, который не закрывали его сальные пряди, и двинулся вдоль забора, углубляясь в разросшиеся кусты.       Генри смотрел ему в след: бесстрашный Дракон тоже постарел. Не так сильно, как Эндрю, и седина пока не проглядывала, но уже хромал и горбился сильнее, и спина не была такой широкой, как раньше. На душе у Генри сделалось ещё сквернее.       — Чёрт, Генри, помоги, — скулит Майки, поддерживая шатающегося Чипа.       Генри подбегает и перекидывает другую его руку себе через плечо. Бен впереди всех, нащупывает спасительный путь среди пустых улиц ночного города, пропахшего дешевыми духами шлюх и мочой:       — Сюда! Скорее! — кричит он, махая в сторону очередного поворота, затем дожидается, пока трое парней приблизятся к нему, и все вместе забегают в узкий проход между домами. Здесь ещё темнее. Чип бормочет какую-то несвязную ерунду. Бен усиленно моргает и жмурится, пытаясь хоть что-то разглядеть.       — Бен, он в отключке совсем, — каждое слово Генри отрезвляет его, — нам нужно… остановиться… — задыхается, — где-то спрятаться…       — Знаю, знаю! Сейчас…       Они поворачивают ещё раз, потом ещё и вдруг Бен замирает:       — Назад! — командует ледяным голосом.       Майки налетает на него сзади и ударяется в спину. Впереди тупик.       — Назад, — в ужасе повторяет Генри. Внезапно где-то почти рядом раздаются голоса.       — Считаю до десяти! — предупреждает один, писклявый и противный, словно скрежет ножа по стеклу.       — И иду искать, — заканчивает второй, хрипловатый, будто простуженный.       Парни переглядываются. Сердце Генри стучит, как бешеное. Он перестаёт дышать. Из-за угла выплывают две тёмные фигуры, у одной в руке поблёскивает что-то длинное и металлическое.       — Они даже не прячутся. Это не интересно, — жалуется писклявый.       Парни пятятся назад. Фигуры медленно приближаются. И вдруг оказываются совсем близко. В нескольких шагах от Генри, Майки и Чипа.       Писклявый громко принюхивается, шмыгая носом:       — Значит, вам тоже нравится кровь? — улыбается, обнажая белоснежные клыки. — Говорят, вас от нашей неслабо вставляет.       Второй замахивается трубой:       — Прям как нас от вашей. Иззи, как на счёт кайфануть?       Бен выскакивает вперёд, загораживая собой Генри:       — Ты что делаешь, — шепчет тот.       Позади раздаётся шарканье тяжёлых шагов. Вампиры оборачиваются и издают синхронное змеиное шипение. Генри почти ничего не видит из-за темноты и спины Бена, но отчётливо слышит, какой-то щелчок. Подворотня озаряется ярким пламенем, слепящим глаза. Дальше всё, как в страшном сне. Дикие вопли и рыки, две фигуры, выплясывающие в огне. Бен хватает его за руку так крепко, что потом останутся синяки, и тащит вперёд, сквозь пламя. Позади тяжело дышит Майки.       Генри приходит в себя лишь через несколько минут. Перед ним улица, тускло освещённую фонарями. Оглядывается по сторонам: Бен, Майки и немного протрезвевший Чип здесь. Сердце отпускает, но тело продолжает нервно содрогаться:       — …забыли?!       Кто-то что-то говорит. Он ещё не понимает. Поворачивается в другую сторону и видит здорового мужчину со странным приспособлением в руке:       — Оглохли, что ли? — повторяет тот. — Какого хрена здесь забыли? Здесь повсюду гнёзда.       — Спасибо, Дракон, — дрожащим голосом произносит Бен.       Тот раздувает ноздри, причмокивает, и достаёт из-за уха сигарету. Его приспособление мгновенно извергает огромную огненную струю. Мужчина, как ни в чём не бывало, подкуривает. Ловко укрощённый им огонь затухает.       — Валите отсюда!       Все трое с половиной бросаются наутёк.       Генри вздрогнул: стало холодать. Переминаясь с ноги на ногу, он устремил взгляд на ровную гладь озера — слишком темно, чтобы увидеть другой берег. Какова вероятность, что там тоже празднуют чью-то свадьбу?       — Собрался топиться? — развалившийся неподалёку на песке Бобби выпустил изо рта густую струю дыма, тут же устремившуюся вверх. — Не советую, — посмотрел на Генри блестящими (Пьяный?) глазами, — здесь слишком мелко. Но если очень надо, я знаю подходящее место.        «С Бобби толку не будет. Ему всё до лампочки. Если протянет до двадцати, уже хорошо».       Генри облизнул губы, затем направился к парню, опустился на песок рядом с ним и молча достал сигарету:       — Твоя речь, чувак, я почти расплакался, — ехидно поддел Бобби, снова затянувшись, — долго репетировал?       — Жаль, что твою не застал, — в полголоса ответил Генри, продолжая вглядываться в темноту впереди.       — Меня никто не просил, — поднёс сигарету ко рту, но словно передумал, задержавшись, — а я бы всё равно не стал ничего говорить. Псевдо-привилегия, полный отстой, — затянулся, наконец, — как раз для таких, как ты, — на последних словах слабо усмехнулся.       Генри повернул голову и из-под сдвинутых бровей оглядел Бобби с головы до ног. Тот звонко цокнул языком:       — Я не знал истории про кекс. Он что, так и сказал, что женится на ней? Вот же придурок, — парень хихикнул, — я вообще ничего о Бене не знаю. Это ты у нас эксперт.       — Бобби…       Им почти под тридцать. Бобби только пошёл в школу в прошлом месяце. Все собрались под одной крышей, спокойнее быть рядом, хоть и труднее. Эндрю ещё более подозрительный и дёрганый после рождения Бобби. Бен и Генри подумывают найти себе местечко в городе. Достаточно близко, чтобы в случае чего подоспеть, и достаточно далеко, чтобы не придушить Эндрю во сне.       — Давай, бей, — Бен стоит перед Генри в боксёрской стойке. Солнце светит второму в глаза, и он не может сосредоточиться. Очередная разминка на заднем дворе у Эндрю началась всего пять минут назад, а Бен уже успел рассечь ему губу. У него слишком сильный и меткий удар.       Генри бьёт справа, Бен уворачивается и бьёт слева. Оглушает. Останавливается и хватает его за локоть:       — Ты как, порядок? Стоишь?       — Да, да, — бурчит Генри, отталкивая его, — дерись, давай, а не болтай.       Бен улыбается, возвращаясь в стойку. Генри метит в челюсть, но промахивается. Бен бьёт ему под дых. Он сгибается и страдальчески стонет:       — Ты не работаешь корпусом. Не будешь работать, будешь получать.       Генри показывает средний палец. Бен снова улыбается и кладёт руку на его мокрую спину:       — И я хочу! — раздаётся звонкий детский голос.       Бобби вернулся со школы. Так быстро растёт, — думает Генри, наблюдая за тем, как мальчишка мчится в их сторону, возбуждённо размахивая руками.       — Иди поешь и за уроки, — командует Бен, нахмурившись.       — Не хочу! Я хочу, как вы! Покажи, — Бобби подходит ближе.       — Я сказал домой и за уроки. Повторять больше не собираюсь.       — Слушайся брата, — тише произносит Генри.       Мальчик нахмуривается и краснеет:       — Не брат он мне! — выкрикивает, сдерживая слёзы. — Нет у меня никого. Я сам по себе! — разворачивается и убегает.       Генри косится на Бена:       — Зачем ты с ним так? — он знает, Бен любит его. По-своему. Они вернулись после колледжа домой, потому что родился Бобби. Никто его не ждал. Никто не думал, что придётся нести ответственность ещё за одну жизнь.       — А что мне надо было сделать? Задницу ему надрать, как тебе?       Генри рычит и бросается на него с кулаками. Бен снова улыбается.       — Ты его брат, не я, — произнёс Генри, не сводя с Бобби взгляда.       — Ага, может, по сраному ДНК или типа того. Вы двое всегда… — отмахивается, — а, плевать, — падает спиною на песок.       — Мы через многое прошли, Бобби. Бен не хотел для тебя такой жизни.       — Он не защищал меня, а пинал под зад.       — Он…       — «Мы с Генри уходим. Нам с Генри нужно. Я и Генри будем…» — всё, что я слышал каждый день, — парень вздыхает, довольная улыбка расползается по его лицу, — но теперь ты понимаешь.       — Понимаю что?       — Каково быть мной. Закончилась эра Бена и Генри, да? Бен и Генри больше не постреляют в вампиров. Бен и Генри больше не подрочат друг другу…       Майки расхаживает туда-сюда по небольшой комнатушке перед Беном, который, скрестив ноги, на одной из стиральных машин. Генри стоит рядом, покусывая ноготь большого пальца. Было два часа ночи, когда все трое собрались в прачечной кампуса. Затем время остановилось:       — Ты абсолютно уверен, что это был он? — спрашивает Бен.       Майки всплёскивает руками:       — Я, по-твоему, не знаю, как выглядит Чип?       — И ты убежал? Почему не поговорил с ним? — страх и укор звучат в голосе Генри.       Майки останавливается и на пару с Беном впивается в него удивлённым взглядом:       — Плохая идея, — общую мысль озвучивает Бен, — если его только обратили — лучше держаться подальше.       — Если? — Майки снова смотрит на него. — Что значит «если»? Я видел его собственными глазами! Я же не идиот.       — Успокойся, никто не считает тебя идиотом. Я просто хотел сказать…       — Он был бледный. Белый почти, — Майки проводит дрожащими руками по щекам, — и когда он меня увидел, клянусь Богом, он меня увидел, разинул рот, и оттуда вылезли клыки. Вот такие здоровые, — показывает на пальцах.       — Больше туда ни ногой, — заключает Бен.       — Я знаю другой клуб, где можно достать кровь. Родригез говорил…       — Господи! — Майки перебивает Генри. — Что же теперь будет… Я не знаю, Бен. Что нам теперь делать?       — Разберёмся. Не паникуй.       — Не паникуй? Это же Чип. Мать твою, это же Чип. Как? Как же так вышло?       — Скорее всего, был под кровью. Так многих сейчас обращают.       — Но… но мы же всегда вместе…       — Значит, не всегда, Майки.       — Подождите, подождите, — Генри выходит вперёд, — получается, Чип накачивался кровью без нас. И теперь его обратили? — переводит взгляд с Генри на Майки и обратно несколько раз. Его скулы сжимаются. — Да я перебью этих тварей! Тех, кто сделал с ним такое…       — Возможно, никто и не делал. Он мог и сам. Мы пока ничего не знаем.       — Бен, ты чего? Как это, сам? Да не мог он сам… — стонет Майки.       — Если его ломало, очень даже мог! — восклицает Бен, его лицо наливается краской. — По-твоему, я этому рад? Думаешь, мне это нравится? Но если его ломало, Майки, ты знаешь, каково это.       В воздухе повисает тишина: они знают.       — Получается, это он так за дозу? — шёпотом спрашивает Майки.       — Не обязательно, — спокойнее отвечает Бен, — нам не известно почти ничего. Я предлагаю не спешить с выводами.       — И что дальше делать будем?       — Ничего.       — Ничего? — Генри выпучивает глаза, — Бен, ты это не серьёзно?       Он спятил. Он, наверное, в шоке.       — А как же Чип? — встревает Майки.       — Чипу мы уже не поможем. Слишком поздно, — этому никто не смеет возразить.       Вскоре все трое поднимаются наверх и молча расходятся по своим комнатам. Генри и Бен делят одну.       Генри устало плюхается на кровать и быстро отворачивается к стене:       — Не разговариваешь со мной? — молчит. — Брось, Генри. Нам не по десять лет.       — Да ты сам себя слышал? — тот разворачивается и, приподнявшись на локтях, почти рычит в сторону Бена: — Что ты там внизу говорил? Чипу уже не помочь. Держаться подальше! Какого хрена? Я спрашиваю, какого хрена на тебя нашло? Это же Чип! Чип — один из нас… он друг, а не… а не чужой.       — Я понимаю, — уверенно отвечает Бен, — но есть причины.       — Причины? Да какие могут быть причины, чтобы так легко отказаться от друга? А если завтра я… — Генри умолкает.       — Что ты?       — Ничего! — снова отворачивается к стене.       — Если ты тоже решишь сделаться вампиром? — заканчивает за него Бен. — Этого не будет. Я знаю.       Генри фыркает:       — Ты думал, что и Чипа знал.       — Я знал.       Тот осторожно разворачивается. В комнате темно, но он может различить глаза Бена. Слышит его дыхание.       — Что именно ты знал?       — Чип говорил со мной. Пару дней назад, — Бен опускает голову.       — Не может быть…       — Я обещал, что никому не расскажу. Прошу, хотя бы Майки не говори…       Генри садится и упирается спиной в стену. У него потные ладони. Он пытается вытереть их о джинсы:       — Давай выкладывай. Ты охереть как меня пугаешь сейчас.       Бен поднимает голову и выдыхает, перед тем, как заговорить:       — Он этого хотел.       — Нет, ни хрена, быть не может.       — Он долго об этом думал. Для него всё давно было решено. Можешь злиться на меня, Генри, только это ничего не изменит. И я бы не изменил. Это был его выбор.       — И ты даже не думал его остановить? Не рассказал мне? Мы бы нашли другой выход. Мы бы завязали, уехали все вчетвером. Да, блять, что угодно!       — Не все могут завязать. Ты же сам видел, что с ним творилось. Ему нужно было каждый день. Генри, он очень устал. Он просто хотел убежать от реальности.       — Мы все, Бен… мы все пытаемся убежать от чёртовой реальности… — Генри закрывает лицо руками. Бен подходит к его кровати, присаживается на край:       — Ты не слышал его. То, о чём он говорил… я понял, что его не спасти. Он не хотел, чтобы его спасали.       — Он был под кайфом.       — Я скажу, о чём он попросил меня. Три вещи. Он попросил о трёх вещах. Ничего вам не говорить. Не пытаться остановить.       — И?       — И чтобы мы завязали.       Генри громко сглатывает:       — Да, но…       — Нет здесь никаких «но», — перебивает Бен, придвигаясь к нему чуть ближе. Его бедро прижимается к ноге Генри, и тот вздрагивает.       — Мы почти два года на этой дряни, Бен. Ты говоришь красиво, но... Всегда есть чёртово «но». Посмотри, что сделалось с Чипом. А вдруг мы так же?..       — Нет.       — Откуда знаешь? — усмехается.       — А мы не будем убегать от реальности. Мы её примем. Поступим, как большие мальчики. Всё будет хорошо, — Бен кладёт руку ему на колено и слегка сжимает. В комнате повисает тишина.        «У меня есть черепаха, Гантер. Ты ему понравишься».       — Ты не знаешь, Бобби. Ты ни черта не знаешь, — сквозь стиснутые зубы произнёс Генри, — ты не смеешь так говорить… — он вскинул голову, поджав губы, а через секунду кивнул, словно согласившись с самим собой, и резко поднялся. Даже не взглянув на парня, он зашагал прочь.       Оставалось только вернуться к гостям и снова влиться в празднование. Но Генри блуждал где-то совсем далеко. Очнулся лишь посреди двора, когда женский голос неожиданно прошептал ему на ухо:       — Пригласишь даму на танец?       Обернувшись, он увидел сияющее лицо Сэм (Где Бен?) Тут же его взгляд заблуждал по лицам гостей в поисках друга:       — Я не танцую, извини, — ответил мимоходом.       — Сегодня мой день, и отказы не принимаются, — девушка совершила пару ловких движений, и Генри незаметно оказался во власти её объятий. Играла медленная, негромкая музыка. Сэм начала плавно кружиться, и он вместе с ней.       — Ты сегодня очень похож на Бена, — зажурчал её голос, — такой серьёзный. Мне даже жутко становится, как посмотрю на тебя.        (А ты и не смотри).       — То, что ты сказал. Это правда?       — Что именно? — переспросил Генри. (Где же он?)       — Про меня и Бена. Про то, что он влюбился в мой кекс?       — Похоже на то. (Так не должно быть. Что-то не так…)       Бен появился на крыльце дома вместе с Лиз, повисшей на его руке. Она смеялась, запрокинув голову, а он продолжал о чём-то рассказывать с улыбкой.       — Он никогда мне об этом не говорил. У вас, наверное, много секретов?       — Что, прости? — Генри, наконец, взглянул на Сэм.       — Я говорю, у вас, наверное, много секретов, — повторила та, и сразу же добавила, — не волнуйся, я не против. Вы знаете друг друга почти всю жизнь. Это долгий срок.       — Наверное.       — Ты сегодня грустный.       — Тебе кажется.       — Нет, — Сэм замотала головой, продолжая двигаться в ритм музыки, — не кажется. Ты льстишь моему воображению. Это у тебя на лице. И Бен тоже грустный. Тревожно, знаешь ли. Если мужчина грустит на собственной свадьбе, это ведь о чём-то говорит?       Генри перевёл взгляд на Бена и Лиз. Они уже прошли к столам и вовлекли в свою весёлую беседу ещё нескольких гостей.       “И Бен тоже грустный.” (Врёт. Зачем-то)       — Вы думаете о Майки?       Когда люди, даже не знавшие Майки, заводили разговоры о Майки, Генри начинал перечислять в уме слова на одну и ту же букву. (Сука, след, совесть, смерть, сумерки, сомнение, свеча, синий, сон, сука)       — Не смотри так на меня. Некоторые секреты мне известны. Ты ведь не хотел, чтобы мы устраивали праздник?       — Дело не в этом, — ни секунды не мешкая ответил Генри.       — Жаль, что Майки нет с нами. Он был хорошим человеком.        (Свинья, стон, сильный, сука)       — Очень хорошим.       — Ты считаешь, его погубила любовь? Если бы он не встретил Кэрри, не полюбил бы её, не решил на ней жениться. Думаешь, он был бы до сих пор жив?       Генри молчал.       — Ты считаешь, я тоже погублю Бена?       — Парни, давайте выпьем! — говорит Генри и поднимает кружку с дымящимся чаем, — за нас! Мы сделали это! Несмотря ни на что! На вампиров, на дурдом, мы с вами умудрились закончить колледж!       — Великое достижение, — поддевает Майки.       — Не великое, но достижение, — Бен поднимает свою, с чёрным кофе без сахара.       Майки неохотно поднимает третью — тоже чай, крепкий. Три кружки звонким поцелуем встречаются в воздухе.       — Посмотрите на них, — Бен обводит взглядом бар, полный людей, — сегодня они напьются. Сегодня они имеют право, — Генри искоса поглядывает на него, чтобы запомнить этот момент. Голос Бена, прекрасный тенор. Дышащий теплом чай.        «— с мелиссой нет, - говорит официантка       — Ну, тогда давайте…       — Кружку кипятка. Спасибо, - заказывает Бен.       — Ты чего?       — Вот, — на столе появляется маленький завязанный пакетик.       — Носишь с собой мой любимый чай?       Молчание. Бен глядит в окно:       — Сегодня особенный повод.»       Сейчас он скажет что-то важное. Всё, что он говорит, важно. Он важен. Генри невольно расплывается в улыбке.       — В этом пропахшем мочой баре, джентльмены, — продолжает Бен, — собрались сегодня, возможно, одни из последних представителей человечества, для которых образование ещё что-то значит.       Улыбка сходит с лица Генри:       — Это самый депрессивный тост, который я когда-либо слышал, — он трясёт головой.       — Вряд ли, Бен. Скорее всего, большинство просто не понимают, что происходит. Плывут по течению или вроде того, — говорит Майки, делая глоток чая. Бен вздыхает:       — Даже если так, очень скоро мы и по течению плыть перестанем.       — Или создадим новое, — бодрится Генри, — расслабься.       — Или выпей чего-нибудь покрепче своего кофе, — предлагает Майки.       — Мне казалось, что мы этот момент прояснили чётко и…       — Прояснили, прояснили. Мы помним про уговор. Ты ж не дашь забыть. Но сегодня... — Генри глядит на Майки, — может, и правда, как-нибудь разнообразим?       — Серьёзно?       — Бен, всего один вечер. Мы уже год чисты.       — Спасибо, Майки. Уже год. И ты хочешь всё начать сначала?       — Никто не собирается начинать сначала, — вступается Генри, — просто расслабиться разок. Как награда за всё дерьмо, через которое мы прошли. Да ладно тебе, все сегодня празднуют.       Кулаки Бена сжимаются под столом. Он прикусывает губу:       — Не обижайся, дружище. Я просто подумал, что неплохо бы напоследок немного оторваться, вспомнить старые-добрые, — Майки опускает голову и чешет затылок.       — Вот именно. Всего один раз… Погоди… — Генри замолкает, — напоследок? Ты же сейчас не скажешь, что у тебя рак или типа того? Майки, умирать от рака в наше время — это как-то несерьёзно.       Майки улыбается:       — Нет у меня рака. И умирать я не собираюсь. Мы с Кэрри решили пожениться.       Бен смотрит на него, приподняв бровь:       — И когда вы это решили?       — Пару недель назад.       — Поздравляю, — Генри хлопает его по плечу.       — Спасибо. Самому ещё не верится.       — Когда? Где?       — Хотим здесь. Как можно скорее. А потом уедем в Джерси к её родителям.       — Благодарю, что предупредил, — бурчит Бен.       — Парни. Я собирался вам сказать, правда. Но всё момента не было. Я уезжать не стал бы вообще, но Кэрри хочет быть к своим ближе. И… и она хочет, чтобы я оставил чистильщиков.       — Дай угадаю, — Бен подаётся вперёд, нависая над своей забытой чашкой кофе, — устроишься на нормальную работу? Купишь дом, отрастишь пузо?       — Бен, перестань! — Генри крутит головой. — А ты не слушай его, — поворачивается к Майки, — если вы всё решили уже…       — Да, Бен, мне хочется нормальной жизни. Не знаю, насколько это возможно, но попробовать стоит. У меня давно уже не было ничего нормального. Я не собираюсь до конца своих дней убивать вампиров. И бороться с желанием нализаться их кровью. Я не наркоман и не убийца. Это просто бред какой-то.       Бен вздыхает:       — Тогда о чём ты думал, когда предлагал напоследок, — выделяет «напоследок», — вспомнить старые-добрые? Если начинать новую жизнь, то не со старых ошибок.       — Не суди меня, Бен. Я человек, я слаб, — Майки кисло улыбается и глотает остывший чай, — можете не волноваться. Кэрри мне сорваться не даст. У неё мёртвая хватка.       — Это точно, — смеётся Генри.       — Вы бы тоже… парни… подумали об альтернативе.       — О какой альтернативе? Предлагаешь нам пожениться и уехать в Джерси?       — Я предлагаю просто подумать. Ты и сам понимаешь, Бен, что так вечно продолжаться не будет. Всё рано или поздно закончится. А я не хочу вздрагивать от каждого звонка и ждать, что вот сейчас меня позовут на ваши похороны.       — Ну, уж извините, никаких гарантий наша фирма не даёт.       — А я и не прошу гарантий. Хотя бы пообещайте подумать. Просто подумать.       — Обещаем! — Генри торжественно стучит кулаком по столу. Бен закатывает глаза, — ну, а теперь давай рассказывай, всё будет по-настоящему? Со священником и сексуальными подружками невесты?       — Со священником, — смеётся Майки, — подружек не обещаю. Мы хотим маленькую церемонию. С моей стороны только вы, парни. Кэрри ещё думает. Как-то так.       — Глупо, Майки. Но решение твоё, — Бен пожимает плечами и сдаётся.       — Всё хорошо? — ласковый голос Сэм осторожно вернул Генри в реальность.       Он сглотнул и прочистил горло:       — Я не был против их свадьбы. Я очень обрадовался.       — О! — глаза Сэм округлились.       — Хоть это и было легкомысленно.       — Значит, Бен был против?       Генри посмотрел на неё:       — А это имеет значение?       — Не знаю, — Сэм пожала плечами, — я просто подумала…       — Бен был… другим человеком. До встречи с тобой (Живите долго и счастливо). Время всех меняет.       — Но ты-то всё о нём знаешь? — Сэм несвойственно для себя ухмыльнулась, повернув острый подбородок в сторону и уставившись на полупустой танцпол.       — Мы с Беном — не влюблённая пара. Нам не нужно сглаживать углы.       — Хочешь сказать, со мной он притворяется? Врёт мне что ли?       Генри почувствовал, как загорелись его щёки, и, потупив взгляд, ответил:       — Слушай, Сэм, я…       — Не волнуйся, — прервала она, наградив таинственной улыбкой, — всё нормально, клянусь. Иногда я бываю слишком любопытной.       — Понятно, — он рассеяно кивнул, — только лучше тебе задавать свои вопросы не мне, а Бену.       Сэм хихикнула:       — А ты прав, чёрт возьми. Чувствую себя идиоткой.       — Не надо, — Генри вдруг ощутил прилив непонятного чувства в груди (Бен и идиотка. Вот уж никогда б не подумал).       — Иногда я забываю, что ты — это не он. Вы двое… — Сэм прикусила губу, — между вами есть странная связь, как у близнецов. И эта связь, кажется, не досягаема даже для меня.       Связь как у близнецов. И Сэм сказала — странная. Ему не понравилось это слово. Они с Беном переплелись однажды, как наушники в кармане. Даже сам Генри временами не мог провести черту там, где заканчивался он и начинался Бен. Может, именно поэтому выглядел так, будто проглотил дерьма? Потому что он и, правда, его проглотил? Кто-то положил дерьмо на его тарелку вместо бургера со спаржей, приготовленных для остальных гостей.       Связь близнецов.       Уже за полночь. Вернувшись из клуба, они завались по своим кроватям, не раздеваясь. Вечер выдался насыщенным, и теперь в крохотной комнатушке темно и пахнет перегаром и потными носками. «Остров» — не самое респектабельное место, зато с дешёвой выпивкой. Именно там собиралось большинство студентов, чтобы надраться и, по возможности, перепихнуться в туалете. Бен и Майки шли за первым, в то время, как Генри и Чип рассчитывали на полный комплект. Но только в этот вечер всё не заладилось ещё до прихода в клуб. Кошелёк       Бена с документами удачно забылся, и половину общих финансов пришлось отдать воодушевлённому Тиму, который, хоть и видел Бена куда чаще, чем родная мать, решил, видать, подзаработать на час любви от Джорджины.       — Да он когда в дверях не стоит, вечно у бара посётся и на неё таращится. Вряд ли её реально зовут Джорджина. Скорее, какая-нибудь Стейси или Роуз. Такие после школы вставляют себе сиськи и меняют имя, — сквозь зубы бурчит Генри, глядя на тени ветвей, танцующие на потолке, — чёрт, как же мне хочется, — чешет ногу рядом с промежностью, — будто сто лет не трахался.       — У тебя был секс на прошлой неделе, в библиотеке, — говорит Бен.       — Ах, точно, девчонка Паланика, — Генри улыбается.       — Девчонка Паланика?       — Ну, я же рассказывал, как она мне полчаса втирала про его Колыбельную, вроде. Руками махала и слюной плевалась, — Генри хихикает, прикрывая рот, — а я стоял, как придурок, и только поддакивал ей. Думал об одном: Господи, какой же у неё здоровый рот.       Бен усмехнулся:       — Тебе бы стоило отправить Паланику благодарственную открытку.       — Думаешь? Ну, наверное. В тот раз вышло неплохо. Жаль мне сегодня не перепало. У меня адский стояк.       — В шестнадцатый раз прости, что так вышло, — вздыхает Бен, — мы можем посмотреть порно, если хочешь.       — Да ну, — кривится тот, — лень включать компьютер. Да мне и не надо, у меня в голове сейчас своё порно.       — Я не сомневаюсь. Твоему богатому воображению можно только позавидовать.       — Иди ты! — фыркает Генри, устраиваясь поудобнее. — С твоих слов я какой-то извращенец хренов. Типа у тебя нет никаких фантазий. Погоди-ка, — он задумывается, нахмурившись, — а правда, никогда не слышал, чтобы ты… ну, знаешь, говорил о своих извращённых фантазиях. Есть у тебя фантазии вообще?       Бен вскидывает бровь:       — А ты и не должен был слышать. Фантазии — это личное.       — Да брось ты. Я вот постоянно только о задницах и сиськах болтаю. И о развратных медсёстрах в обтягивающих халатиках, их груди так и вываливаются…       — Соглашусь, Генри. О них ты болтаешь даже слишком часто. Я серьёзно не понимаю, чем тебя возбуждают медсёстры. Что в них может быть эротичного? Они ведь работают в больницах. Лечат геморрой и клизмы делают.       — Пошёл ты на хрен! — перекосившись, выпаливает Генри. — Ну, на фига ты постоянно обламываешь мне кайф?       — Прости, — Бен улыбается кончиками губ, — я хотел сказать, что они невероятно сексуальны, разумеется. И охотно раздвинут ноги, чтобы измерить твоё давление инновационным способом.       — Вот это дело. Твою мать, у меня в штанах сейчас пожар начнётся.       — Поработай руками. Тебе не в первой.       Генри поворачивается и в изумлении таращится на Бена сквозь темноту:       — Здесь? С тобой? В смысле… пока ты смотришь что ли?       — Я не смотрю, Генри. Уверяю тебя. Во-первых, здесь слишком темно, а во-вторых, твоё самоублажение не вызывает у меня ни малейшего интереса.       Генри сглатывает:       — Тогда давай и ты со мной.       — Извини?       — Ну, самоублажение. Чёрт, Бен! Ты же не тупой, зачем заставляешь объяснять всё, как дебилу? Мне теперь вообще как-то… неспокойно.       Бен скрещивает руки на груди, пружины кровати поскрипывают.       — Ох, ну разумеется. Я ведь целый вечер только и ждал момента, чтобы ублажить себя ради твоего спокойствия.       — Заткнись и вздрочни уже, — шипит Генри, отворачиваясь, а через секунд десять слышит, как Бен вздыхает и начинает расстёгивать ширинку на джинсах:       — Что ты делаешь? — испуганно спрашивает тот.       — Пытаюсь, как ты выразился, вздрочнуть. Сам ведь предложил.       — А, ну… ну да, я…       — Ты как предпочитаешь? — Бен откашливается. — Хочешь о чём-нибудь поговорить или…       — Боже, нет, — Генри плотно зажмуривается, потирая виски, — умоляю. Никакой болтовни. Это отвратительно. Просто свали куда-нибудь, в своей голове. В какую-нибудь фантазию, или что там тебе нужно. Только ничего не говори.       — Прости, — Бен ухмыляется.       Генри выдыхает через свёрнутые трубочкой губы и пытается сосредоточиться на медсёстрах и их аппетитных формах, их язычках, играющих с его телом и… Бен, кажется, плюёт на руку, начинает себя поглаживать. Дыхание Генри замирает, а его собственный член наливается кровью от скрипов соседней кровати. Вот он издаёт тихий стон, Генри, не раздумывая, засовывает руку в штаны и обхватывает свой член. Проводит по всей его длине, изгибается. Сиськи, огромные сиськи прижаты к его лицу. Он весь в сиськах, в раю сисек. Если так и выглядит рай, то и умирать не страшно. Сейчас бы засунуть свой член в какой-нибудь похотливый ротик и… Бен ускоряет темп и прерывисто дышит. Генри теряет над собой контроль, не может больше сдерживаться. Ещё несколько движений и он кончает, изливаясь в руку и штаны, покрывая их липкой спермой. Уши закладывает, и он не слышит, что при этом вырывается из его рта. Возможно, слова? Или вздохи? Того хуже — эротические стоны? Бен кончает вслед за ним, почти моментально, со странным звуком, похожим на рычание.       Генри прикрывает глаза:       — Это было… неплохо, — говорит Бен, его голос дрожит, дыхание сбилось.       — Помолчи, — затыкает Генри, моментально краснея при мысли, что на самом деле это не мешает. И, вообще, было бы неплохо о чём-нибудь поболтать.       Его рука лежала на талии Сэм – жены Бена. Стоило напомнить об этом самому себе. У них в колледже был курс психологии. Интересно, что об этом скажет господин Фрейд? (Безумие. Медсёстры. Сиськи. Скрипы кровати. Безумие).       — Ты где витаешь? — она чуть крепче сжала его плечо.       — Извини.       — Это ты извини, что говорю всякие глупости. И Майки тоже не стоило вспоминать.       — Ничего, — ответил Генри.       — Можно мне задать один вопрос?        (Ответь правильно и получи миллион)       — Давай.       — Как вы с Беном спаслись?       Генри напряжённо сглотнул:       — Мы были в доме. Он тебе не говорил?       — В двух словах.       — Мы были в доме. Зашли за… — горло начало сводить судорогой, он снова сглотнул, — за пивом.       — Я думала, вы не пили?       — Один вечер. Решили сделать исключение.       — Надо же, и пиво спасло вам жизнь, — задумчиво прокомментировала Сэм.       Генри продолжил, не расслышав её:       — Потом мы услышали крики и… — шмыгнул носом, — когда мы вышли, всё уже закончилось. Вампирам много времени не надо.       Он замолк. Сэм сжала губы:       — Ты боялся, что на нашей свадьбе тоже прольётся кровь?       Генри не ответил на её вопрос, вместо того сказал:       — Вампиры теперь повсюду, словно так было задумано природой. Но волки с овцами не будут делить одну стаю.       — Конечно, — смутилась Сэм, — я и не думала…       — Естественно я боялся. И не только из-за Майки. Сейчас время такое.       — Вы нашли тех вампиров? Кто убил их…       Генри остановился:       — На сегодня, пожалуй, историй хватит. Если Бен захочет, сам тебе расскажет. Спасибо за танец.       Он аккуратно убрал её руку со своего плеча и зашагал к дому. (Зашагал прочь). Он не видел Бена. Не видел никого. И никто, скорее всего, не видел его. Впервые за вечер всё было идеально.       Завернув за угол, Генри вышел на передний двор. В нескольких метрах виднелась заветная калитка. Но он почему-то замешкался. И вместо того, чтобы вырваться на свободу, присел на ступеньки крыльца и нырнул в карман за очередной сигаретой.       Было уже довольно темно, но улица неплохо освещалась. Этот район казался безопасным. Словно там, за его пределами и не было никаких вампиров. Им удалось хоть что-то спасти. Отряды чистильщиков — добровольцев работали слаженно.       — Это ты, дорогой? — позади скрипнула входная дверь и раздался нежный голос Лиз, — а я думаю, откуда запах? Бросить эту гадость не хочешь?       — Нет, — не задумываясь, отрезал Бен.       — Ну, у тебя своя голова, — Лиз вздохнула, опустившись рядом с ним на ступеньки, — почему тут сидишь? — на её лице красовалась самая добрая в мире улыбка и от неё, как всегда, пахло цветами.       — А ты почему?       — Зашла в дом, хотела принести ещё вина. И пива для Эндрю. Он всё-таки выполз из своей норы. Выпивка закончилось, — усмехнулась, — а ты, я смотрю, места себе не находишь. Целый вечер хмуришься.       — Я не хмурюсь, перестань говорить со мной, как с ребёнком.       Она вздохнула:       — А ты не веди себя, как ребёнок. Возвращайся домой. Всем будет спокойнее.       — Я уже сказал, что не нужно за меня волноваться. Всё хорошо.       Лиз покачала головой:       — Генри, ты мне как сын. Не пытайся меня обмануть. У тебя это никогда не получалось.       Генри затянулся, избегая смотреть ей в глаза:       — Что будешь делать? Завтра? Через неделю? Останешься в чистильщиках?       — А какие ещё варианты?       — Ну, не знаю. Мог бы поискать работу…       — В аптеке или вроде того?       — Не осуждай его, Генри. Бен теперь женатый человек. Пора перестать думать только о себе и взяться за голову.       — Думать о себе? — он посмотрел на неё из-под сведённых бровей. — Бен никогда не думал о себе. Как ты вообще можешь такое говорить? Он всю жизнь посвятил вам, другим людям. Ему на себя было плевать, а ты называешь его эгоистом.       — О, как мило с твоей стороны выступать в его защиту. Только Бен никогда не спрашивал нас. Меня, в частности. Какой жизни я хотела для него? О чём мечтала? Он просто вступил в армию чистильщиков, пропадая по ночам, оставляя меня жить в постоянном страхе и молитвах. Мы ни разу не говорили по душам, как мать и сын, не смотрели телевизор по вечерам, он никогда не приводил домой девушек, никогда… — Лиз прикусила губу, — а в прочем, не слушай меня. Я всего лишь старая занудная мать.       Генри слегка запрокинул голову назад и посмотрел на звёзды:       — У нас не было выбора, Лиз. Или смотреть футбол или защищать семью.       — У меня уже есть один защитник, — её голос внезапно задрожал, — который даже в туалет не может сходить без своего ружья, и подскакивает посреди ночи от малейшего шороха. У меня три сына и муж, Генри. Четыре мужчины, и я одна. Ни внуков, ни близких друзей. Как, по-твоему, мне живётся?       — По крайней мере, теперь у тебя есть Сэм.       — Правда, теперь есть Сэм, — лицо Лиз тут же смягчилось, и она расплылась в довольной улыбке.       — Предложи им лучше переехать к вам. Будете жить большой дружной семьёй. Работать в аптеках, растить внуков и вязать им свитера на Рождество.       — Это не то, что я пыталась сказать, дорогой…       — Серьёзно? А прозвучало именно так. В следующий раз выражайся яснее. Или, вообще не выражайся. Не надо ничего говорить, хорошо? — он провёл рукой по волосам и отвернулся.       Лиз вздохнула:       — Я так и думала. Знала, что тебе будет труднее всех.       — О чём ты?       — Об этом. Обо всём. О свадьбе Бена и его новой жизни. Я безумно рада за него и Сэм, ведь, знаешь, я о том и мечтала. Но… мне как-то не по себе. Я ведь думала, что вы так и будете с Беном вдвоём, так никого себе и не найдёте. Состаритесь вместе. Я даже смирилась, по крайней мере, была спокойна.       — Вот уж не задача! (Вы так и будете с Беном вдвоём. Состаритесь вместе)       — Перестань, — Лиз ткнула его локтем в бок, — мне радостно сейчас и грустно. Я за тебя волнуюсь.       — Если проблема только в этом, то не стоит.       — Я вырастила тебя, как родного, Генри. Ты мне такой же сын, как Бен и Бобби. И я никогда не смогу перестать волноваться за тебя, даже если мне к голове дуло приставят.       Она аккуратно взъерошила волосы у него на затылке:       — Где сегодня заночуешь? Не в мотеле же? Оставайся у нас. Или поезжай на квартиру. Сэм и Бен не будут против, я уверена.       — Всё нормально, Лиз. На улице не останусь.       Бровь Лиз недоверчиво изогнулась:       — Точно в мотель не поедешь? Скажи, что не поедешь? Там сейчас полно вампиров. В новостях говорили, что они в обычных домах не живут. Большинство собираются в дешёвых мотелях, а кто-то даже в канализации.       — Конечно, они не живут в обычных домах, — Генри усмехнулся, — они же не мы.       — Знаю, знаю, милый. Просто иногда мне хочется верить, что даже среди них есть… они ведь были когда-то людьми. Что-то, наверное, сохранилось. Думаешь, это возможно?       — Я ничего не думаю. Я знаю. Не бывает вампира-человека. Ты всегда кто-то один.       — Грустно, Генри. Мне очень грустно. Даже сегодня никто не может о них забыть. Просто скажи, что не поедешь в мотель.       Генри копошится в замке, чертыхаясь во второй раз. Трое парней заворожённо таращатся на его выгнутую дугой спину. Чип топчется на месте, едва не перепрыгивая с ноги на ногу:       — Чего ты там возишься? — рычит сквозь зубы.       — Сейчас, — пыхтит Генри, — заело, блять.       Дверь, наконец, поддаётся и распахивается. Парни вваливаются в тёмную комнату, и, спустя секунду, с разных сторон начинают сыпаться проклятья. Кто-то додумывается включить свет:       — Ну, и дыра, — заявляет Генри, расстёгивая замок на куртке и озираясь. Комната небольшая. Две кровати. Односпальные. Придётся потесниться, — чем это воняет?       — Похоже, блевотиной, — Майки принюхивается, сморщивая нос.       — Давайте уже, принцессы, хватит церемониться. Или вы рассчитывали на пентхаус за тридцать баксов? — Чип пихает Бена в ребро. — Доставай.       Тот лезет в карман брюк и достаёт две небольшие стеклянные пробирки с кровью. Чип резко выхватывает одну, открывает дрожащими руками и выплёскивает половину в рот:       — О, да, — протягивает остаток обратно Бену, пятится назад и заваливается на кровать.       Генри подходит к Бену, чей испуганно-удивлённый взгляд прикован к тяжело дышащему Чипу, берёт полупустую пробирку и быстро приканчивает содержимое. Бен смотрит на него в ещё большем изумлении. Тревожно сглатывает. Майки мешкает, наблюдая за его растерянностью, но сладостный стон Чипа толкает его вперёд, словно пинок под зад. Он хватает вторую пробирку и жадно выпивает половину:       — Твоя очередь, Бен.       Тот кивает и опрокидывает остатки.       Генри валится на свободную кровать, раскидывает руки, футболка поднимается вверх, обнажая нижнюю часть живота. Майки прижимается к стене и медленно сползает вниз, а Бен усаживается на стул и запрокидывает голову. Несколько минут никто не произносит ни слова, все прерывисто дышат и время от времени тихо постанывают.       — Парни, вы тоже видите грёбаного Санта Клауса? — вдруг спрашивает Чип, хихикая.       — Кого? — лениво отзывается Майки.       — Бородатого деда, который проебал розовую вагину от твоей мамочки на прошлое Рождество.       — Накрыло тебя, чувак. Я лично вижу сиськи. Много сисек, — Генри расплывается в довольной улыбке. Хихиканье Чипа превращается в неудержимый хохот.       — Это реально круто, чувак.       — У тебя что, встаёт на Санту? — спрашивает Генри.       — Да не. Это типа, по ходу, в детстве я мечтал его увидеть.       — Мечты сбываются, — шепчет Майки.       — Точно. У меня кайф, чуваки. Сейчас кончу.       — Твою мать, Чип, — фыркает Генри, приподнимаясь на локтях — не вздумай дрочить при нас, а то меня блеванёт.       Майки торжественно восклицает:       — О, так вот откуда здесь вонь.       Через пару часов Чип храпит на соседней кровати, прижав Майки к стене. Бен и Генри лежат рядом, слегка соприкасаясь плечами. У Генри ледяная кожа:       — Ты холодный, — шепчет Бен, — в порядке?       — Нормально. Отпускает, по ходу, — сглатывает тот.       — Накройся лучше, — начинает двигать одеяло с себя на Генри.       — Эй, не надо. От него воняет.       Бен улыбается.       — Оставляешь мне самое приятное?       — Типа того.       К храпу Чипа добавляется посапывание на пару с посвистыванием от Майки:       — Этим двум можно концерты устраивать, — шепчет Генри, недовольно косясь в сторону второй кровати.       — Каждый отходит по-своему. Им нужно отоспаться, — спокойно отвечает Бен, оставаясь лежать с прикрытыми глазами.       — А ты как? — Генри приподнимается на локоть, в его глазах поблёскивает холодная луна, — какой у тебя отходняк?       Бен пожимает плечами:       — Да, ладно, — Генри легонько пихает его в бок и продолжает шептать, — мы уже год на этой дури, а я ни разу не видел, чтобы тебя реально ломало. Ты всегда такой… не знаю… нормальный. Даже раздражает.       — Каждому своё.       — Ага. Хорошо тебе, один кайф и никаких последствий. Не то, что Чип. Помнишь, как его на днях мазало?       — Помню.       — Я думал, он реально… того… — Генри вздрагивает, — думаешь, это всё?       — Что всё? — Бен открывает глаза и поворачивает голову, чтобы взглянуть на друга.       — Ну, как эти церковные ссыкуны говорят — апокалипсис и все дела. Вампиры. Они пьют нашу кровь. Мы пьём их. Это ведь не навсегда?       — Это точно не навсегда. Наш мир очень шаток, Генри. Вот что я думаю.       — О, — тот открывает рот в попытке что-то ответить, и сразу же закрывает.       — Но мы там, где мы есть, — тихо добавляет Бен, почесав плечо. Его пальцы касаются ледяной кожи Генри, — тебе точно не холодно?       — Значит, так и будет? — тот продолжает. — Ты, я, Чип и Майки. Четыре обдолбанных идиота?       — Похоже на то.       — А если… — Генри запинается, — если всё-таки… ну, будет ещё нормально. И, как у наших предков, семьи, дети, работы. Думаешь, такая жизнь лучше?       — Понятия не имею. Я что похож на ясновидящего? Я живу в том же мире, что и ты. Вижу то же, что видишь ты.       — Иди в задницу, — Генри отмахивается рукой и плюхается на подушку. Кровать под ним возмущённо скрипит.       От Бена исходит нереальный жар, будто не человек лежит рядом, а горит настоящий, хоть и небольшой, костёр. Генри крутится, пытаясь найти удобную позу. Места на кровати слишком мало для двоих. То и дело он задевает Бена, и от его жара становится совсем тяжко:       — Какой же ты, блять, горячий, — пыхтит, скидывая своё одеяло.       — Мне нормально.       — Вот, это твой отходняк. Точно говорю. Ты часто после крови красный и горишь весь, — замолкает, — а она не может на что-нибудь там влиять? — поворачивается на бок и смотрит на друга.       — Например? — Бен вскидывает бровь.       — Хрен его знает! На иммунитет или… сердце. Я, чёрт возьми, не врач.       — Влияет, наверное. На желудок. И на другие органы тоже. Я ведь не представляю, из чего состоит их кровь. Отличается ли она от нашей. Допускаю, что она может быть нам и вредна.       — Да ладно!       — А ты что думал, Генри? — Бен встречается с ним взглядом. — Что это волшебное зелье из слюны единорога и настойки одуванчика?       — Придурок! — отворачивается.       Храп Чипа звучит ещё громче и ещё противнее. Генри зажмуривается, голова становится тяжёлой. Наконец, не выдержав, подскакивает с кровати, добирается до стула, натягивает джинсы и футболку. Последнюю задом наперёд.       — Куда собрался? — приподнимается Бен.       — Воздухом подышать.       Открывает дверь и выходит на улицу. Прохладная июньская ночь встречает его по высшему разряду: ярким лунным светом и треском кузнечиков. Ему дышится как никогда легко и приятно. Оглядывается вокруг — никого. На стоянке напротив только две машины — шевроле Майки и чей-то дряхленький пикап.       Со скрипом отворяется дверь, и выходит Бен — в брюках и с босыми ногами.       — Будешь? — протягивает пачку сигарет. Генри вытаскивает одну.       — Хоть здесь ложись и спи. Завтра Чипу голову откручу, — сплёвывает.       Бен отрешённо усмехается, засовывает руки в карманы и прислоняется к холодной стене. По коже пробегает дрожь. С зажатой между зубов сигаретой, он задумчиво вглядывается в сливающуюся с небом скучающую дорогу. Как будто весь мир исчез, уцелел один мотель — крошечный засохший кусок пирога, отрезанный и забытый кем-то на самой дальней полке. Почти под потолком.       — Может, откроем свой отель? С дубовыми полами и без запаха блевотины? — неожиданно предлагает Генри.       — На прошлой неделе закрылся Four Seasons в Нью-Йорке.       Генри удивлённо косится на Бена:       — Откуда знаешь? Почему ты всегда в курсе какой-нибудь ерунды, о которой я и понятия не имею?       Тот улыбается:       — Я читаю газеты. А ты — плейбой.       — От него больше толку.       — Для чего тебе понадобился отель?       Генри пожимает плечами:       — Просто подумал. Надо ведь чем-то заняться после колледжа. И чем же? Прилипнуть задницей к стулу в каком-нибудь паршивом офисе?       — Это в лучшем случае.       — Мы могли бы открыть своё дело.       — Генри, — Бен выкидывает сигарету и поворачивается к нему, — люди сейчас не путешествуют. А наркоманы, вроде нас, обойдутся и дешёвой дырой.       Тот выпучивает глаза, открывает и закрывает рот несколько раз, словно задыхающаяся аквариумная рыбка, пока, наконец, не выдавливает слабое:       — Не говори так.       — Как?       — Мы не наркоманы.       Бен вскидывает бровь:       — А кто же мы, по-твоему?       Генри опускает голову и начинает ей трясти, чувствуя на себе ожидающий взгляд друга.       — Мы не наркоманы. Мы просто… — вдруг замолкает, — Боже, Эндрю нас убьёт! Может, вернёмся домой?       — Не терпится быть прибитым? — с усмешкой спрашивает Бен.       — А ему не обязательно ВСЁ знать. Тем более, мы ж не будем вечно накидываться кровью и шляться по мотелям. Это пока… временно это…       Бен вздыхает, вытягивает руку и кладёт её Генри на плечо:       — Мы так рвались на свободу, — смотрит ему в глаза, — вот она — свобода — его голос звучит особенно меланхолично в ночной тишине.       — Нет, нет, ты прав, — кивает Генри, — уж лучше я буду нюхать блевотину и слушать храп Чипа, чем жить в аду с твоим отцом.       — Он готовил нас к концу света, — убирает руку и снова прислоняется к стене.       — Которого не наступило.       — Пока не наступило.       — Бен, вампиры — это не конец света. Они почти как мы.       — И много же ты их видел?       Генри задумывается и возбуждённо восклицает:       — Видел! Много немного, какая разница! В закусочной у Вилли работает одна. Новенькая. Симпатичная, кстати.       — Мы их совсем не знаем. Только пьём их кровь.       — Готов поспорить, Родригез повидал немало. Откуда он её берёт?       Вдруг раздаётся рёв мотора: тёмная машина мчится по дороге с запада. Бен и Генри замирают, впиваясь в неё взглядами. Машина приближается и вот сворачивает к мотелю. Изнутри доносится громкая музыка. Она останавливается напротив соседнего здания, по правую сторону от них. Двигатель глохнет, и из неё выходят четверо: трое парней и девушка. Они раскатисто смеются. Парень, что повыше, открывает багажник, что-то достаёт и перекидывает через плечо:       — Бен, что это? Это же… — шепчет Генри, но Бен неожиданно напирает на него и закрывает ладонью рот. Тот лишь моргает, как шальной. Бен медленно поворачивает ручку двери, осторожно толкает её, кивая головой. Оба проскальзывают в узкую щель между дверью и стеной.       В комнате темно. Чип по-прежнему жутко храпит. У Генри колотится сердце:       — Бен, это ведь... на плече у того верзилы… был человек? Да? Он вытащил из багажника человека?       — Тише, Генри, — Бен бросается к окну, аккуратно выглядывает и тут же резко задёргивает шторы.       — Кто они? Господи, кто эти люди?       — Это не люди.       — Вампиры? Думаешь, вампиры?       — Да.       — О, Боже, — Генри запрокидывает голову.       — Надо затаиться.       — Надо сваливать.       — Лучше не выходить на улицу. Они нас не видели. Может, удастся переждать.       — Вот сейчас бы твоего отца сюда! Я б не отказался.       Бен подходит к нему, совсем близко, хватает за плечи и тянет к себе. Лишь в его объятиях по-настоящему спокойно:       — Всё обойдётся, слышишь? Всё будет хорошо!       Его пальцы вырисовывают привычные круги на спине Генри.       — Не поеду.       — Вот и отлично, — Лиз улыбнулась и легонько погладила его по руке, — не засиживайся тут. Возвращайся к нам. Ещё рано уходить. Бен расстроится.       С этими словами она поднялась с крыльца и направилась обратно в дом, оставив Генри одного. Он выкинул давно дотлевшую сигарету, отряхнул брюки и с выдохом поднялся. Хрустнули колени. Окинул взглядом дом, зашагал к калитке. Больше не оборачивался, так и захлопнул её за спиной, решительно, но печально.       На улице не было ни души, только музыка доносилась со двора МакНилов. У Генри снова сдавило грудь: он даже не попрощался. Не попрощался с Беном.       — А если бы попрощался? — вдруг остановился. — Всё и так понятно. Объяснять не надо.       Генри снова зашагал, медленно растворяясь в пустоте улицы. Что бы он не решил, всё дерьмово.       — «Ты обещал, что не оставишь меня», — услышал голос Бена в своей голове, но лишь прошептал в ответ:       — Кто бы говорил. Так что, заткнись лучше.

***

      Генри открывает глаза: прямо над ним нависает квадратное лицо с большими пляшущими губами. На лоб надвинута бейсболка, из-за чего верхнюю половину лица почти не видно. Одни только губы — огромные и пляшущие. Он пытается приподняться, но голова, тяжёлая, будто к ней прицепили связку кирпичей, тянет обратно вниз. Нет, он не умер. Если бы умер, то вряд ли первым, что увидел перед собой, было бы огромное лицо в бейсболке и пляшущие губы. Этот совсем не похож на ангела. Резкая боль в колене заставляет его вспомнить: где-то вдалеке звучат сирены скорой помощи. Только Генри их не слышит. Ещё не слышит. Они зазвучат с секунды на секунду. Должны зазвучать, иначе нельзя. Иначе, получается, что реальность — это мужик в бейсболке. Тот самый, что вытащил его из машины. А, значит, Бен всё ещё там — распятый на проклятом сиденье. (Живой?) Живой. Был, есть и будет. Стоило бы выдумать для них другую историю. Но сейчас некогда. Нужно выбирать их тех, что есть. Позволить ветке-руке прорости во внутренности Бена? Или умолять «нормального» вампира с лесопилки проделать в нём ещё пару дырок своими ядовитыми клыками? Или лучше всего — дать Бену очнуться и жениться на какой-нибудь Сэм. Изо рта Генри вырывается лающий кашель:       — Живой? — раздражённо спрашивает мужик в бейсболке. Видимо, уже не в первый раз, — я говорю, скорая может-то и не успеть, слышишь меня? Ты слышишь?       Генри слабо кивает. Его глаза закрыты. Если умирать, то только не таращась на пляшущие губы.       — Твой друг, молодой ещё, — продолжает тот, — у него баба есть? Скулить будет, если скорая не успеет, сам знаешь, как оно у баб бывает. А я говорю, мой приятель поможет. Ну, что скажешь? Ты другу помочь хочешь? Слушай, мне плевать, жалко парня, но я за него не в ответе. Баба скулить начнёт, вот увидишь. Так что решил?        (Неправильно всё это. Да, блять, ещё как. Может успеть, а, может, и нет. Заткнись, мне не нужна такая власть. Не бывает вампира-человека. Ты всегда кто-то один. Успеет, скорее всего, а, может-то и не успеть. Гантеру, засранцу, я так и не понравился).       Мысли путаются и перетекают одна в другую. Их нужно остановить. Они уводят далеко от реальности, дальше самого прошлого. Вот он опять курит за гаражом: это свадьба или похороны? Нет времени придумывать новые истории. Нужно выбирать их тех, что есть. Генри открывает глаза и отвечает.