Снегопад

      По светло-серому небу со страшным гулом пролетели клином чёрные самолёты. Пин проводил их взглядом.       — Москву снова бомбят, — вздохнул Лосяш.       — Ja.       Лосяш грустно усмехнулся и поплотнее закутался в серый колючий шарф. Издалека всё ещё было слышно шум двигателей. С неба хлопьями падал снег и медленно таял на линзах в шапке Пина.       Это было даже красиво: Пин в тёмной одежде, с торчащими из-под его любимой шапки пилота чёрными волосами на фоне белого снега и с белыми хлопьями на куртке, шапке, волосах и ресницах.       Пин жил у Лосяша чуть больше полугода, почти с самого начала войны. Лосяшу пришлось окончательно поселиться на даче. Впрочем, это ещё не самое страшное, куда хуже были постоянные опасения, которые потихоньку перерастали в паранойю. Всё же немецкий лётчик в доме, пусть даже и мирный, пусть даже и сбежавший от фашистов — неподходящий сосед для добропорядочного советского учёного.       Но Лосяш был твёрдо уверен: оно того стоит.       Возможно, этой уверенности не было бы, если бы Пин до сих пор был бы для Лосяша Отто Клингом, а Лосяш оставался бы для Пина Ильёй Лосевым. Границы между ними исчезли в тот момент, когда они стали Пином и Лосяшем, и именно тогда Лосяш понял, насколько опасно держать Пина у себя. И насколько это необходимо не только Пину, но и Лосяшу.       Пин тронул Лосяша за плечо. Где-то далеко прозвучали отголоски взрыва.       Дома было не сильно теплее, по полу струился ледяной воздух, на чердаке иногда резко начинал выть ветер. Ходить приходилось в свитере и тёплых носках, а когда и это не спасало — пить горячий чай — низкокачественный, и всё же чай. За чаем можно было играть в старые шахматы, изготовленные ещё до революции и неизвестно как попавшие в дом Лосяша. Пин всегда долго думал перед каждым ходом, Лосяш успевал погрузиться в книгу и не всегда сразу мог понять, что изменилось на доске.       Лосяш включил радио. Пин расставлял фигуры на доске, и всё происходящее создавало обманчивое ощущение спокойствия и уюта.       — Пин, как думаешь, сколько нам ещё осталось… так жить? — на последних двух словах голос Лосяша дрогнул. В целом прибавлять их было бессмысленно: после того, как они перестанут жить «так», никакой другой жизни их ждать уже не может.       — Ich weiß nicht. Не думать, что больше, чем год, — отозвался Пин. — Первый ход твой.       Лосяш кивнул, отпил невкусного, но уже привычного чая и сделал ход пешкой. Говорить не хотелось.       Лосяш, конечно, и сам давно уже прекрасно понимал, что до конца осталось от силы полгода, что никто не посмотрит на его научные достижения и на настроенного против своей страны Пина. Понятно было и то, что менять что-либо уже поздно. Не могло быть так, чтобы на него никто не успел донести, скорее всего, пока что просто ни у кого нет времени разбираться. К тому же, Лосяш слишком привязался к Пину за эти несколько месяцев. Пожалуй, даже чересчур. Лосяш не был уверен, можно ли называть это любовью, но, раз этот термин пришёл ему в голову и, более того, отказывался оттуда уходить — возможно.       Они никогда особо не говорили об этом. Они вообще мало говорили. Пин обычно был молчалив, и Лосяш считал, что с ним тишина действительно может сказать больше.       Чай удачно кончился как раз в тот момент, когда Лосяш поставил мат. Пин, как обычно, пожал ему руку и скрылся на втором этаже. Наверняка пошёл в кабинет, он часто занимал кабинет Лосяша и бесконечно чертил свои чертежи. Лосяш иногда смотрел на них и подсказывал что-то, Пин кивал и быстро исправлял нужную деталь. Было до невозможности обидно, что в жизнь чертежам воплотиться не суждено: да, они были странными, но порой попадались близкие к гениальным: в какой-то момент Лосяш увидел у Пина почти законченный чертёж чего-то, подозрительно напоминающего робота из фантастических книг. Перечерчивать их и показывать кому-либо ещё Пин запрещал, оправдывая это тем, что любое изобретение можно использовать в военных целях.       От скуки Лосяш даже прислушался к диктору на радио.       — …насчитано около ста двадцати подобных случаев. Будьте осторожны! Немецкий шпион может также притворяться дезертиром…       Лосяш нажал на кнопку выключения.       С неба снова донёсся громкий гул двигателей.