Письма мертвых поэтов

      На столе лежал небольшой дневник: красивая темно-сиреневая замшевая обложка с витыми серебристыми узорами, таким же серебристым торцом, цветными ленточками-ляссе, железными уголками на потертых концах, запятнанный кровью и слезами, с листами вымокшими когда-то в сырой земле – темно-серыми, покрытыми пылью, землей, и снова, кровью. Это был самый особенный из миллиона самых простых дневников, что можно купить вместе с отвратительным кофе в небольших магазинчиках у заправок, но в нем таилось нечто более ценное. Это был самый дорогой из всех дневников, что вы могли бы отыскать в подобных местах, один из тех, что обращает на себя внимание, заставляет вертеть его в руках, досконально изучать. Его покупают лишь те, что видят в нем эстетическую красоту минимализма и нежности, что переплетаются в нем воедино, его дарят не тем, кому хотят показать свою любовь, показать ценность и важность, но это был особый случай.       Об этой вещи нельзя было сказать ничего точного, оценить его одним словом, но можно было среди плотных листов найти нечто филигранное и необыкновенное, словно читаешь не чьи-то мысли, облаченные в слова, а сердце и душу, как они есть: неподдельные чувства, ведь автор не лгал, не был способен приукрасить или оболгать, не волновался за свое фантомное реноме, репутацию. Там были детально описаны события, сопутствующие жизни автора без прикрас, выдумок, потому что просто не было смысла лгать самому себе в личном дневнике. И после стольких лет, казалось бы, человек написавший его, переживший все это, мог пережить все.       Рядом с мертвым дневником лежала его нынешняя типографическая копия – патетическая книга, перемежавшаяся с отрывками дневника, слишком откровенными, или наоборот, сдержанными. По сравнению с дневником, это была достаточно небольшая бездушная книга в броской белой обложке с такими же абстрактными узорами, только не видавшая еще такой боли и садизма. В напечатанных словах не было того настроения, чувств, но осталась вся та жестокость, что и досталась своему автору.       С того момента я больше никогда не перечитывал ни старый дневник, ни отредактированный мной текст, который знал уже наизусть, тысячу фраз, и каждый раз, натыкаясь взглядом на покрытой кровью и влагой земли дневник, я видел лежавшую в сырой земле на окраине города у парковки в яме, разрытой дикими псами, девушку в белом, чье сердце должно было вскоре остановиться.       На долгие десять лет этот дневник стал моим проклятьем и моей жизнью. Автор его не долго не дожил до самой публикации, но сейчас с каждым днем это расстраивало и волновало меня все меньше, нежели в тот день, когда этот дневник, еще влажный от свежей крови, он попал мне в руки. Тот день предрешил мою судьбу, приковав меня к тайне, разгадка которой, в конце концов, не принесла мне ни удовлетворения, ни душевного спокойствия. Каждый день, когда мой взор падал на эту уже порядком раздражающую обложку омерзительного сиреневого цвета, я порывался его выбросить, но та тонкая нить, что связывала меня с его автором в очередной раз доказала мне, что нашу связь невозможно было разрушить, ведь души наши еще давно, в тот роковой день сплелись воедино, отделились от бренных тел и готовы были жить вместе и вечно.