Transgression

      Аллен любит Графа любовью, которая непонятна остальным Ноям, но и любовь Графа к Аллен отличается от той, которую Первый Апостол испытывает к своей Семье. Роад уверена, что любовь Аллен неправильная, как и она сама — исключение из исключений, которое не должна существовать. Четырнадцатый Ной, которого не должно быть. Единственный Ной, который восстал против Графа. Убийца Семьи, преданный забвению самим Адамом. Ной с паразитическим типом Чистой Силы. Исключение. Исключение. Исключение. Нои не могут не любить ее — особенно тогда, когда ее искренне любит Граф, но их любовь — настороженная, аккуратная, подозрительная. Недоверчивая. Любовь Аллен к ним отличается лишь тем, что в ней есть смирение — она любит их, потому что должна, и она совершенно не против.       — Мы же все-таки Семья, — говорит Четырнадцатая с неизменной легкой мягкой улыбкой. Роад уверена, что эта улыбка — холодный фарфор вечной маски, и отчего-то она знает, что иначе Аллен не может. Хочет — необъяснимое чутье Мечты кричит об этом все громче и громче каждый раз, как она видит эту улыбку, — но не может. Аллен очень хотела бы стать равной среди них, любить и быть любимой безвозмездно, лишь за то, что она Ной — за то, что она есть. Только Нои никогда не простят Четырнадцатого за предательство Адама, как никогда не простят и Бога — это ненависть, заложенная в самих генах, преодолеть которую для них невозможно.       Роад проводит расческой по кипенным волосам, осторожно распутывая мелкие колтуны (и как только образовываются при такой небольшой длине?), а Аллен рассказывает, как давным-давно у нее были длинные медно-каштановые локоны и как за ними было сложно ухаживать. Мечта любит Аллен несмотря ни на что — ни на отношение других членов Семьи к ней, ни на гены Ноя внутри нее самой. Она любит Аллен, как сестру, и довольно улыбается на все, что Уолкер рассказывает о своей жизни до встречи с Графом на кладбище.       — Не хочешь снова отпустить волосы? — интересуется Роад, откладывая в сторону расческу. Аллен удивленно поднимает тонкие брови, а после хмурится.       — Не уверена, что буду за ними следить. Впервые на пороге поместья Камелот юная Уолкер появилась поздней ночью в сопровождении Графа. И девчонку она напоминала в последнюю очередь. В несуразной одежде, походившей на клоунскую — ей же и оказавшаяся — испачканная с пят до поседевшей макушки с короткими мальчишескими волосами; промокшая от снега и промерзшая до костей. Со взглядом бешеного зверя, попавшего в капкан, шрамом-проклятьем на пол-лица и венцом кровавых стигмат. Разве маленькие девочки могут так выглядеть? Если только мученицы на иконах да фресках в священных храмах Бога. Роад запускает тонкие пальчики в мягкие седые локоны, подушечками начинает слабо массировать виски — Уолкер закрывает глаза и откидывается назад, полуложась на Камелот, затылком упираясь ей в грудь.       — Следить за ними буду я, — говорит Мечта, оставляя мягкий поцелуй на чужой макушке. Аллен улыбается.       Вначале Аллен шарахается от Графа, как от чумы, и Роад находит это забавным. Она прыгает на Адама, приветствуя его, звонко целует в щеку, а после хватает Уолкер за руку и уводит в другую комнату. Тысячелетний остается на месте, озадаченно смотря вслед двум девчушкам. Аллен не сразу может принять Графа, ведь он тот, кто помог призвать ее приемного отца, вселил его душу в страшный металлический скелет, который пытался убить ее. Не было ничего удивительного в том, что первые недели Аллен начинала надрывно кричать, лишь заметив его. Но это — раньше, а сейчас…       Виртуозно отшивая от себя очередного кавалера, Аллен изящно и быстро ступает — летает — среди танцующих пар и возвращается к Семье на балкон. Она любит балы и званые вечера не больше, чем Тики, но имеет завидное преимущество — с таким отцом, как Шерил, сватовство ей никогда не светит, а потому она может смело отказывать всем, рискнувшим все же на что-то большее, чем простой светский разговор. Поднимаясь на балкон, она ехидно смотрит на Микка сверху вниз — тот страдает от очередной пассии и может только сдержано-сладостно заговаривать ей зубы, лелея мечту уйти; уверяет Шерила, что отвергнутый юноша не тронул ее и пальцем; проводит рукой по волосам Роад и убегает за столик в тени тяжелых штор, садится на мягкий высокий стул и все оставшееся время посвящает Графу. Роад наблюдает за ними, сидя на широких мраморных перилах, и медленно лижет сладкий леденец. Граф и Аллен общаются, как старые друзья — она буднично рассказывает о рутине серых дней, в которых она обязана показываться как старшая родная дочь Шерила. Будто бы со слабым здоровьем, совсем как ее приемная матушка Трисия, будто бы перенесшая в детстве очень страшную болезнь, вытравившую ее настоящий цвет волос, и пережившая опасное покушение, оставившее вечным напоминанием шрам на глазу и травмированную руку. Она рассказывает Адаму о, как говорят другие члены Семьи, человеческой ерунде и разных повседневных мелочах, а тот слушает с мягкой улыбкой, изредка задавая вопросы. Наблюдая за этими разговорами, Мечта ощущает в них любовь. Искреннюю, теплую, уютную — ту самую, что отличается от любви других Ноев чем-то неуловимым и воздушным, словно флер. Отличается чем-то важным, чему Роад не может подобрать слов. Камелот улыбается и самую каплю хмурится. Неприятно, болезненно, горько. Любовь, что эти двое испытывают друг к другу — что Аллен испытывает к Адаму, — жгутом стягивает девятому апостолу горло, когда она видит ж и в у ю улыбку на лице сестры. Роад мерещится, будто она мечтает о такой же любви и улыбке к себе. Но ведь это бред, не правда ли? Видя такие чувства, Роад успокаивается — как успокаивается и Семья, ведь, понимая искренность и чистоту отношения Аллен к Адаму, представить все это обманом невозможно. А раз так, то прошлое — в прошлом?       — Как тебя зовут? Вопрос Роад предательски полон отчаяния и обиды. Она хмурится, кривит губы, совсем как ребенок, в облике которого любит находиться. Которым сейчас себя так отчетливо чувствует, будто и нет за плечами ни тридцати пяти лет жизни в этом веке, ни семи тысячелетий перерождений. Мечта уверена, что это чувство беспомощности ей хорошо знакомо, точно так же, как знакома и девушка перед ней. Знакома не как любимая приемная сестра, а как…       — Аллен. Ответ вновь сопровождается фарфоровой улыбкой, в которой теперь Камелот отчетливо видит десятки мелких трещин.       — Не издевайся. Если бы Мечта могла, она бы злилась. Злилась, обижалась, закатила бы истерику, ведь, ну правда, сколько можно лгать? Особенно сейчас, когда маски сыплются, словно песок, а все карты перевернуты рубашкой вниз. Она почти плачет, смотря умоляюще и сжимая губы до белизны.       — Аллен — собака! Собака, с которой раньше путешествовал твой приемный отец! Роад мерещится звон бьющего фарфора каждый раз, как «Уолкер» шевелит губами. Статичная улыбка разбивается, открывая нечто жалкое. Отвратительное. Такое же беспомощное, как сама Мечта.       — Раз собака — значит, собака, — отвечая, Четырнадцатая с глупой ломкой улыбкой неловко ведет носом. — Знаешь, а ведь в повторном пробуждении Графа виновата я, хах. «Аллен» неловко смеется, чешет черным ногтем щеку около шрама — фарфор крошится еле слышно, — и вытирает кровь от стигмат.       — Обещала им помочь, а в итоге все забыла. Добавила ему больше страданий. «Уолкер» смотрит на свою проклятую руку, сжимает и разжимает кулак — Роад готова поклясться, что «сестра» видит остатки маски под ногтем и пытается их убрать, — и осторожно поглаживает зеленый кристалл во внешней стороне ладони.       — Он мог прожить в неведении дольше, но я все испортила. Ухмылка «Аллен» полна насмешки над самой собой, и это режет Мечту воспоминанием острым, забытым, словно ножом вскрывают старую-старую рану. Камелот бредит медными тяжелыми локонами, о которых иногда рассказывала Четырнадцатая — именно такие сейчас представляет Роад вместо чуть вьющихся седых, — и этот образ, знакомый до зуда, но все еще ускользающий, вынуждает в панике пытаться воскресить все погребенные в забвении воспоминания. Где же Мудрость, когда он так нужен?       — Кто ты? Безвыходность бьет плетью, сковывая смирением — тягучим, нежеланным, но дающим хотя бы направление для действий. Бесчисленные свечи вряд ли смогут остановить предателя, лишь задержать, если получится нашпиговать ими, как подушку перьями, и прибить не то к полу, не то к стене, но это единственное, что Роад может противопоставить «Аллен» даже в собственном измерении. — Ты сама сказала «собака, с которой путешествовал» Мана. И опять улыбка, та самая, что появлялась на лице «Аллен» лишь при общении с Адамом, и сейчас Камелот отчетливо видит в ней п р е д а н н о с т ь — глупую, кристально-чистую, с о б а ч ь ю.       — Для него я буду кем угодно — хоть собакой, хоть дочерью, хоть сестрой. «Аллен» любит М а н у слепо, болезненно, обреченно. «Аллен» никогда не видела в Графе Адама, первого апостола Ноя, лишь своего приемного отца и… старого друга? Понимание лишает Роад опоры под ногами, обрушивается сверху всеми забытыми воспоминаниями и заставляет давиться безмолвным криком. Ненависть памяти Ноя топит в себе, как цунами, и оставаться собой у Мечты удается лишь чудом. Или же поистине глупой случайностью.       — Я очень многим ему обязана. «Сестра» трансформирует свою руку в меч, и Чистая Сила принимает облик оружия такого же, как у Адама, с поправкой лишь на цвета — будто зеркало, будто две части одного. Хотя, почему «будто», если в Аллен гены Четырнадцатого?       — И сделаю все, чтобы спасти его. Под остатками маски Роад видит улыбку, которую «Уолкер» скрывала годами также умело, как запасные карты в рукавах, и эта улыбка кажется ей такой же шулерской, совершенно нечестной и несправедливой. В этой улыбке любовь такая же чистая, как в отношении к Мане, но более легкая и воздушная. В ней теплая горечь вместе с сожалением и безмолвное «Прости», как яд, отравляют Камелот своей откровенностью.       — Мне жаль. Четырнадцатый пробуждается по-настоящему, и Роад не может понять, как же раньше никто из Семьи не смог почувствовать, что Музыкант все это время продолжал дремать. Как же стигматы, серая кожа и глаза цвета янтаря? Неужели виновата Чистая Сила?       — Надеюсь, это последний раз, когда я нарушаю обещания. Ибо в этот раз я не позволю Неа вас убить. Только сейчас Мечта замечает, что Уолкер сопротивляется. Чистая Сила буйствует, отказываясь подчиняться, но кожа принимает свой естественный бледный оттенок, и памяти Ноя приходится отступить. Вряд ли надолго, Неа несомненно скоро проснется и заберет себе тело старой подруги. Но по непозволительно оптимистичной улыбке Роад понимает, что Аллен это не остановит. Она умрет, но найдет способ спасти всех — и близнецов Кэмпбелл, и свою Семью.