Я дома.

Изредка мне удавалось застать свет. Такой яркий, он ослеплял, заставлял отвернуться, спрятать голову и тело, но я оставался недвижим. Какой бы боль ни была, я продолжал смотреть вперед, искать его источник, хоть все попытки оказывались тщетны. Стоило хотя бы немного привыкнуть к свету, как он исчезал, возвращая меня к истинному хозяину моей темницы — мраку. За это я и ненавидел свет. И уважал его. Ведь он единственное доказательство того, что я еще живой. Я не чувствовал собственных движений. Постоянная темнота, отсутствие отражения не позволяли узнать, есть ли у меня тело или я - лишь парящие глаза, которым иногда удается лицезреть раздражающий, но манящий к себе свет. Иногда, когда появлялся лучик света, я успевал заметить, куда сейчас смотрю. Порой случалось, что я просто упирался в каменную сырую стену. Свет озарял сотни насекомых и на стенах начинался парад из быстро перебегающих усиков-ножек. Мерзких? Нисколько. Он меня даже успокаивали. Хоть что-то живое в этом мире, кроме меня самого. Исходя из редких наблюдений, сколько себя помню, я пришел к выводу, что мое тело заметно исхудало. Возможно уменьшилось в росте. Но уверенным на все сто быть не приходилось: может я просто скрючился со временем, что хожу в три погибели, как любимец публики из цирка уродов. На мои размышления могли уходить секунды, минуты, часы, дни. Сложно следить за временем в такой обстановке. Кстати, в обстановке какой? Стук за ближайшей стеной вывел меня из задумчивого состояния. Я медленно, с глухим скрежетом, поднял голову. Стук превратился в удары тяжелых сапог о пол. Они были все отчетливее и ближе. Снова возник свет. Я додумался еле прикрыть глаза ладонью, чтобы наконец увидеть своего надзирателя. Но вместо того, чтобы смотреть вперед, сквозь пальцы, я стал их разглядывать. Поцарапанные, бледные, гнилые, местами почерневшие, словно давно мертвые, но все ещё двигающиеся. Пальцы все подозрительно неправильной формы. Непривычной. Лишь мизинец такой, каким должен быть. Вроде бы, точно не помню, не знаю. Короткий, толстенький (толще остальных) местами чёрный, местами красный. Другой рукой я попробовал дотронуться до него, но рука, словно онемевшая после неудобной позы, пролетела мимо, совсем не коснувшись до другой. Больше пробовать не стал. Лень. Безымянный палец выглядел непривычно. Он был тонким, но самым длинным. В нем можно было высмотреть занозу, но вытаскивать не решился. Все равно не чувствую. Пусть остаётся частью моего тела. Средний палец, в отличие от остальных трёх, был искривлен. Если другие пальцы шли ровно, то этот, весь покрытый светлыми пятнами, что на других отсутствовали, торчал в сторону источника света. Я пробовал им двигать, но безуспешно. Может я его когда-то сломал? Указательный палец был пугающе чёрным. Точнее, мог быть пугающим, но у меня это не вызывало никаких эмоций. Что-то среднее между другими пальцами, не короткий, не длинный, не толстый, не тонкий. Попробовал подвигать им. Все хорошо. Не плавно, скрипя, но подается. Я вздохнул. Беззвучно. Опустил руку и свет тут же пропал. Странно, я привык, что мне бросают лакомства , когда появляется свет. Сейчас просто прошли мимо, не обратив никакого внимания на меня. Голод. Единственное чувство, которое у меня оставалось. Я ощущал его постоянно, но порой просто невозможно терпеть. Я начинал неистово механически кричать, стуча зубами друг о друга, надеясь, что хозяин ( сам не заметил, как начал так его называть) придет и накормит меня. Своего надзирателя я в лицо не видел. Он бросал мне еду сквозь решетчатое окно рядом с деревянной дверью, что при мне ни разу еще не открывалась. Свет как раз таки исходил через это окно. Я разучился разговаривать. Я пытался произносить звуки, складывать их в речь, но выглядело это убого и неестественно. Мне пришлось прекратить попытки. Сейчас я полностью заткнулся. Лишь изредка воплю от голода. Иногда я вспоминал такое короткое, но интересное слово; “сон”. Кажется, я не спал долгое время. А может даже никогда не закрывал глаза, чтобы вздремнуть и наконец-то отдохнуть. Да, мне бы хотелось прикрыть веки и больше их не открывать. Никогда. Так давно у меня не было живого собеседника, кроме меня самого. Порой я слышу писк и шорох вокруг себя. Чьи-то маленькие лапки касаются пола, полного луж, грязи и бактерий в поисках съестного. Хамство этих паразитов переходит все границы: когда мне удается перекусить большим куском мяса, что большая редкость для меня, крысы залезают на меня, по ногам взбираются на грудь, хватают куски прямо из рук и убегают. Я это замечаю лишь тогда, когда свет появляется и хотя бы краешком меня освещает. Если мне удается оказаться полностью под светом во время трапезы, то мне становится смешно и немножечко обидно от того, что крысы молниеносно спрыгивают прямо с рук и убегают..Они уважают… Или боятся меня? Грязный, скорее всего, весь обросший, сижу тут, в своей вечной темнице и жду, когда мне принесут завтрак, обед или ужин. Для чего я живу-существую, как мне удается сохранять рассудок в таких условиях, или он давно покинул меня, ведь жизнью веет здесь лишь от меня и крыс. А они разговаривать не умеют. Или не хотят. Не нравлюсь я им. Что, если сбежать? Поднять еле движущиеся руки и, как я понял, поломанные ноги, выждать момент, когда появится свет, откроется решетка, и шмыгнуть туда, в неизвестность. К своему хозяину, что старательно глумится надо мной, истязает мои тело и разум. Да, определенно. Я должен был это сделать. Попытаться, хотя бы. Странно, что за все свое пребывание в этом Аду я не попробовал снять с себя оковы мученика-заключенного. Хотя это можно объяснить: я потерял, да и не имел, счет времени. Не удивлюсь, если я здесь всего несколько недель, дней, часов, минут, секунд… Не буду о плохом. Я стал ждать. Сориентироваться в черном пространстве я не сумел, только свет способен указать верный путь. Ожидания были вознаграждены размеренными и гулкими шагами снаружи. Хозяин шел ко мне. Хотел дать поесть. Вновь через окошко я начал замечать свет. Шаги еще вдалеке слышны, но свет умел добираться до меня намного раньше. За это я его очень любил. Лучик только коснулся меня, как я устремился к нему, к заветной решеточке. Я был в нетерпении, во мне бушевали азарт и риск, чувство сладкой победы и неминуемого поражения. Я продолжал быстро передвигаться то ли ползком, то ли на четвереньках. Мои крепкие, но местами треснутые пальцы касались каменной кладки, двигали вялое тело вперед. Свет увеличивался, его источник приближался к моей комнате, что служила мне спальней, столовой и туалетом все это время. Все это время по сей день. Я был настроен на грандиозный побег! Между мной и решеткой оставались считанные сантиметры.Я видел ржавые прутья, двух сороконожек, пробегающих по ним, и одинокую муху, лежащую на своих крылышках лапками вверх. Я дотронулся до них, но тут же убрал руку. Вдруг заметит. Свет-то падает прямо сюда, шаги все громче и ближе. Пришлось притаиться вблизи, прислонившись к стене. Вовремя. Хозяин уже стоял рядом. Его размеренное дыхание ударялось о стены и становилось громче падающих то тут, то там капель с потолка. Человек, держащий меня взаперти, потряс своим светилом. Я это понял по тому, как свет и тень заколебались.Мне стало страшно, но и в то же время я спокойно ожидал удачного момента. Я услышал, как он поставил нечто на пол. Свет стал дальше распространяться по моей обители. Теперь я смог полностью ужаснуться своей жизнью. Лужи грязной воды, сгустки засохшей крови, кости, оборванные одежды и множество, множество надписей на стенах, пересекающиеся с простыми палками. Я успел позабыть, как читать, поэтому оставалось лишь догадываться, что можно было написать кровью. Я ждал. Человек, видимо, тоже. Только чего? Он двинулся. По возникшей его тени на полу я понял, что он присел и смотрел через решетку. Заметил ли он, что меня нет в центре комнаты? Мой надзиратель молча потянул руку к решетке. Ударил по ней костяшками пальцев. Звук ударов по металлу отозвался несколько раз. Вновь наступила тишина, изредка разбавленная вдохами и выдохами человека снаружи. Я задумался. А слышит ли он, как я дышу. Когда я задумался об этом, я ничего у себя не услышал. Я думаю, следовательно, я существую. Глупо начинать размышлять о таких мелочах в такой час. Надзиратель загремел чем-то металлическим и отворил решетку. Она со скрипом ушла в мою сторону, чуть меня не задев. После этого тишина не долго продолжалась. Её прервал глубокий вздох. Снова не мой. Тут же произошло чудо. Впервые за все это время я услышал слово. Даже целое предложение. Человек сказал “Что? Снова?”. Он встал, взял лампу и пошел дальше, словно забыв,за чем пришел сюда и оставил решетку открытой. Я решил, что высшие силы наконец благоволят мне. “Вот твой шанс! Приди и возьми его! Ну же!” - говорят они мне. Я подождал, пока шаги не будут окончательно не слышны. После я потянулся к проему, оперся о стену и саму решетку На удивление, из замка все еще торчал такой же ржавый и погнутый ключ.Я решил не придавать этому значения. Скоро я смогу забыть это все, как страшный сон. Да. правда, сон. Скорее всего, это всего лишь кошмар, который стремится к своему завершению и моему пробуждению. Я скользнул вперед и оказался на полу коридора. Я это понял по длинной череде свеч, развешанных на расстоянии от друг друга на стенах. Я попробовал встать, но ноги тянули меня вниз.Пришлось прижаться к стене и так идти вперед. Ориентирами для меня стали слабые огоньки по бокам. Они были грустные и тусклые. Свечи будто собирались вот-вот потухнуть. Я продолжал перебирать ногами. Челюсти стали машинально стучать,издавая неприятный глухой стук, хотя мне не было ни холодно, ни страшно. Вдруг мне померещилось, что я слышу подозрительные звуки за стенами. Долгий удар, сменяющийся на короткий стук, затем снова удар и стук. Пауза. Два мгновенных последовательных стука. Удар, стук, удар. Стук, удар и два завершающих стука. Я остановился и попробовал повторить в ответ по памяти. Последовательность повторилась, за стеной позади меня. Спустя неизвестное мне время блуждания, коридор сменился на новую декорацию. Предо мной предстала дверная рама без самой двери, а за ней слабо освещенная комната. Я вошел в нее. В ней я обнаружил деревянный стол, на ней рабочую лампу, а на заднем фоне зеркало. Я медленно начал подходить к столу, краем глаза заметив новый коридор, в конце которого виднелась лестница наверх. Сейчас меня больше заботила моя внешность. Сильно ли я изменился с последнего раза, когда я был перед полированным стеклом? Я взял лампу и двинулся к зеркалу, обходя деревянный стол. Встав возле своего отражения, я сначала посвятил на свои ноги, затем на туловище, а только потом на голову и на все тело разом… Голые маленькие деревянные лодыжки, с четырьмя короткими пальчиками на одной ножке и тремя на другой, переходят в потресканные голени с отверстиями, из которой длинными очередями выбегали муравьи и пауки. Вместо колен – шарообразные шарниры, соединяющие голени и бедра, материалом для которых все также является старая древесина. Поднимая лампу выше, я замечаю края порванной ткани, служащей одеждой и прикрытием для туловища. Мои руки, слабо отличающиеся по конструкции от ног, дрожат, от чего лампа вертится, и я замечаю, внезапно освещенное свое лицо. Я стал держать руку с лампой, чтобы она сохраняла спокойствие, и поднял её, чтобы получше разглядеть свою физиономию. Неряшливо пришитые к друг другу лоскуты кожи, оборванные, как моя одежда, натянутые на голову. Сверху из нее торчат длинные волоски, похожие на прутья. Маленькие яблоки глаз с большими зелеными зрачками и большой дрожащий рот с кривыми человеческими зубами, стучащими друг о друга, и пустыми деревянными деснами. Картина была пугающей, страшной, отвратительной. Я бы закричал, но в этом нет никакого смысла. От себя не убежишь. Я совсем не изменился с прошлого раза. Вздохнув, вернулся к обратной стороне стола, поставил на прежнее место лампу, куда ставил её в прошлый раз, бросив грустный взгляд на коридор с освещенной лестницей и махнув рукой, я поплелся обратно, придерживаясь стены. На этот раз огоньки весело играли на своих свечах. От прежней грусти не осталось и следа. Мне показалось, что стало в разы слишком светло. Решетка осталась в таком же положении, что и тогда, когда я ушел. Интереса ради, я подошел к двери рядом, ведущей в мою спальню. Я никогда не видел, чтобы мой хозяин ей пользовался. Я взялся за ручку и двинул вперед. Она свободно подалась и я увидел свое родное помещение. Разочарованно вздохнул. Второй раз за этот день. Я прикрыл дверь и вернулся к решетке. Благодаря освещению, я заметил надпись, которое за все это время так и не смог прочитать. Да и разницы, что там написано не было. Проем в решетке был достаточно мал, что создавало определенные проблемы для возвращения. Но со временем я приловчился и без труда скользнул домой. Я дома. Дом, милый дом. Как я мог тебя вновь попробовать покинуть? Надеюсь, этого впредь больше не повторится, хоть и обещаю я себе это уже долгие секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, года… Решетку я вернул на место. Ключ мне пригодился: я два раза покрутил его в скважине, и защелка на решетке вернулась в свое гнездо в стене. Я сел на пол и стал ждать, когда свечи снова потухнут и хозяин принесет мне еды. Сейчас меня волновала совсем не мое заточение, не странные надписи на стенах и решетке, а только еда. Мясо.

*****

Свечи потухли. Он покорно сидел на полу и ждал свой то ли завтрак, то ли обед, то ли ужин. Такие мелочи его не волновали. Это приблуда людей, а не такого существа, каким он является сейчас. Больше не человек. Он сам себя за человека уже не считает, хотя раньше был представителем лучших из оных. Всеми силами пытаясь бороться первое время, он только быстрее приближался к безумию. Безумию, от которого он скрывался через собственные надписи на стенах и на проклятой решетке. Но если надписи на стенах из собственной крови он писал в страхе и ужасе, то последнюю надпись над решеткой, сошедшая с его рук, была написана в полном спокойствии и даже здравии. Она гласила: “Добро пожаловать. Снова”.