Украденный мир

      Произошедшее вводит нас в ступор. Если раньше мы только слышали рассказ Даны и видели смерть незнакомой женщины вдалеке и в темноте, то теперь то, что случилось прямо на наших глазах с нашим одногруппником… Я чувствую, как по щекам бегут слезы и обтираю их кулаками. Подбираю подгузники и возвращаюсь к тележкам, преувеличенно аккуратно устраивая поверх консервов свою добычу. Остальные уже столпились вокруг Мишки. Никто не знает, что делать. Что говорить. Денис наклоняется над «осьминогом», который сейчас почему-то больше напоминает мёртвого и очень большого паука. Может быть, потому что половина его щупалец выглядит совсем как паучьи лапы, только в разы мощнее? Все его тело покрыто чёрными чешуйками, которые блестят даже здесь, в не очень-то светлом помещении супермаркета. — Не трогай его, — вскрикивает Дана. Но Денис смело пробует на ощупь эти самые чешуйки. Он даже оторвать одну пытается, но у него не выходит. Тогда он достаёт новенький нож — в оружейном магазине чего только не было, мы там даже зачем-то лук со стрелами взяли — и тыкает им в тело создания. Чтобы пробить чешую, ему приходится приложить все силы: на лбу выступает пот. Не глядя на нас, он тихо говорит: — Я уже прикасался к нему, он не ядовитый. А если эффект у отравы отложенный, то мне уже безразлично — я все равно отравлен. Вы бы, ребята, решили, что с другом вашим делать. Я приоткрываю рот, но сказать ничего не могу. Только смотрю на тут же отступивших на шаг парней и совсем бледную Леру. Что решить? Что с ним делать? — Мы не сможем его похоронить, — сообщает Денис, очевидно, догадавшись о нашем состоянии, в котором мы не понимаем даже самых простых слов. — Искать место, лопату, рыть могилу — это долго и опасно. У нас два варианта: оставить его тут… или вынести на улицу. Он умолкает, продолжая осматривать мертвое чудовище и предоставляя нам возможность самостоятельно додумывать смысл его слов: если мы оставим Мишку тут, он будет лежать и разлагаться, пугая тех выживших, кто придёт сюда вслед за нами. А если мы вынесем его на улицу, инопланетные монстры его съедят, не оставив и следа. Что лучше? Что он выбрал бы? Мне сложно даже понять, что выбрала бы на его месте я. — Мне кажется, лучше вынести его на улицу, — нерешительно говорит Стас, не поднимая глаз. Остальные молчат. Приняв молчание за знак согласия, Денис поднимается с колена и кивает. — Значит так и сделаем. Берите тележки. Из торгового центра мы выходим медленно и осторожно. Денис первый выскальзывает на улицу и изучает все вокруг, включая крышу нашей маршрутки и стены здания, прежде чем разрешает нам выйти и начать выгружать припасы. Сам он возвращается обратно и выносит Мишку на руках. Делает несколько шагов вперёд — к дороге — и аккуратно кладёт его с той стороны, откуда мы приехали. — На прощания не больше минуты, — сообщает он. Но мы не умеем прощаться. Мы ещё не научились этому за свою короткую и, как теперь оказывается, чересчур спокойную и радостную жизнь. Потому одна только Дана, не скрывая слез, говорит ему — совсем белому, с голубыми, устремеленными в такое же голубое и безжизненное небо глазами — напоследок тихое: — Спасибо. Уже отъехав от торгового центра — знать бы, что так выйдет, мы бы ни за что здесь не останавливались — мы потихоньку начинаем говорить. — Никогда бы не подумала, что он вот так вот… ради ребёнка, — тихо шепчет Лера. — Да, Миха был молодцом, — подтверждает Влад. — Он был добрым, хоть и скрывал это за своим постоянным бурчанием, — соглашается Стас. А я, вцепившись в засаленную синюю занавеску на окне, продолжаю молчать, вспоминая, что Мишку в группе всегда терпели, а не принимали. Терпели исключительно за то, что он умел довести своей вредностью и въедливостью даже преподавателей. Он не стал козлом отпущения или никому не нужной белой вороной только потому, что всегда выпрашивал для всей группы лучшие условия. И пусть его методы выводили из себя даже нас самих, результат обычно того стоил. Но Мишка, в самом деле, не был плохим человеком, злым. Он просто был таким, каким он был, и не желал скрывать ни одной своей мысли. Даже если эти мысли обижали других или были откровенно глупыми. Наверное, чтобы быть собой, нужна определённая смелость. Или же, наоборот, слабость? Едем мы ещё целый час: когда нам встретился тот большущий монстр на пути, мы поехали другой, дальней дорогой. Больше мы, к счастью, не видим никого. Ни людей, ни инопланетных тварей. И только однажды мне показалось, что, когда мы проезжали мимо одного из домов, уже в спальном районе, кто-то помахал нам белой тканью из окна. Я оглядываюсь, но мы уже успели отъехать, а кроме меня никто этого не заметил. Может быть, стоит что-то сказать Денису. Может быть, стоит настоять на том, чтобы вернуться, узнать, кто там, попытаться помочь. Но я молчу. Молчу, потому что боюсь. Боюсь делать шаг назад в нашем и без того несчастливом путешествии. Боюсь лишний раз выходить из маршрутки. Боюсь заходить в тёмный подъезд дома, в котором за каждым поворотом, на каждом лестничном пролёте нас может поджидать очередной «осьминог». Я, конечно, понимаю, что их не может быть так много, что их всего сотня или даже десяток на город. Но все равно боюсь. И в своих страхах я не одинока. Прибыв наконец на место, а перед этим изрядно поплутав между однотипными домами, которым номера раздавали словно наугад, мы все ещё целую минуту сидим на местах, опасаясь что-то предпринять. — Значит так, — севшим голосом начинает Денис. И я вдруг понимаю, что он боится не меньше нашего. Теперь, когда мы приехали к его другу, он до невозможности боится, что этого друга, несмотря на всю его уверенность в обратном, тоже больше нет в живых. Что ехали мы зря. И что с минуты на минуту мы это увидим своими глазами. — Мы с Даной идем впереди. Дана, ребёнка отдай кому-то из девочек и бери оружие, — тоном, который не даёт возможности спорить, говорит Денис. — Следом идут Вика с Лерой. Замыкающие — Влад и Стас, тоже с оружием. — Слушаться тебя и повиноваться, — заканчивает за него Влад, закатывая глаза. Но его веселья никто не разделяет. Особенно Дана. Ее совсем не радует перспектива доверить кому-то из нас своего ребёнка, которого она час назад едва не потеряла, когда решилась впервые оторвать от себя. Наконец она глубоко выдыхает, протягивает Богдана мне и достаёт из сумки пистолет. — Я готова. И давайте поскорее. Чем быстрее мы окажемся у этого твоего знакомого за закрытой дверью, тем лучше. — Согласен, — кивает Денис и выпрыгивает из маршрутки. Следом за ним выходим и мы. Стас задерживается у дверцы, чтобы поддержать меня, совсем не умеющую носить на руках детей и потому вцепившуюся в маленького обеими руками, чтобы, не дай бог, не уронить. — Спасибо, — шепчу я. Он улыбается и на мгновение заглядывает в детское личико, скрытое чепчиком. Так, словно это придаёт ему сил двигаться дальше. Джемма радостно бежит к ближайшему дереву и, облегчившись, мчится за нами к подъезду. Во дворе очень тихо. Подъезд встречает нас все той же тишиной и лёгкой сыростью. — Какой этаж? — задыхаясь уже на второй ступеньке и явно не от сложного подъёма, спрашивает Лера. Я её понимаю — в подъезде почему-то страшней всего. — Пятый, — сообщает Денис и мы все тихо стонем. Особенно я. Мне приходится натужно улыбаться постоянно оглядывающейся на ребёнка Дане. Но внутри все не так радужно. От ужаса встретить здесь какую-то тварь или сошедшего с ума от всего случившегося на планете человека, или поскользнуться, упасть, ударить малыша, у меня темнеет в глазах и подкашиваются ноги. Но я продолжаю идти. Шаг за шагом. Ступенька за ступенькой. Этажи я стараюсь не считать. Ведь сколько не насчитаю, мне все покажется мало. И потому я даже удивляюсь, когда Денис вдруг останавливается перед одной из дверей. — Все? — уточняю на всякий случай. Остальные смотрят на меня, как на умалишённую. Они-то этажи считали и им путь показался гораздо длиннее, чем мне. Денис громко стучит в одну из дверей, а Дана, понимая, что ребёнка забирать, пока нам не открыли, нельзя — ведь вдруг придётся идти обратно — чтобы сделать хоть что-то, поправляет теплую кофточку на его шейке. Тишина в подъезде такая, что совсем не верится, будто в доме мог кто-то выжить. Мы все начинаем осторожно переглядываться. Денису стоит признать поражение, но он не сдается и колотит в дверь уже ногами: — Алик, чёрт тебя побери, я знаю, что ты дома! Внезапно замок медленно щелкает. Мы замираем на месте, а Дана и Стас направляют на дверь оружие. И я их понимаю. Я бы тоже направила, если бы могла. — Ты опоздал, — раздаётся мужской голос из темноты прихожей. И тут Денис начинает смеяться. Я впервые слышу, как он громко и открыто хохочет, раньше его смешки были короткими и негромкими. Он порывисто обнимает друга, отстраняется и счастливо требует: — Опоздал и пришёл не один. Впускай гостей! — Хуже слов ты просто придумать не мог, — жутко вредным голосом — Мишке до такого ещё жить и жить было, как, по его же собственным словам, человечеству до космических кораблей — фыркает хозяин квартиры. Он отступает, позволяя нам войти, а я судорожно выдыхаю: вот уж не подумала бы никогда, что так сильно расстроюсь из-за Мишки. Что буду вспоминать его по любому поводу. И что буду готова променять этого незнакомца, который, возможно, обладает какой-то там информацией, на совсем ничего не знающего, но зато родного и понятного Мишку. Когда мы, разувшись, проходим в комнату, освещённую полуденным солнцем, я с изумлением смотрю на хозяина квартиры. На первый взгляд он кажется мне совсем молодым. Рыжие волосы, чуть темней, чем у меня, почти спадают на глаза, скрытые узкими очками. Белое худое тело облачено только в спортивные штаны и розовые тапочки с заячьими мордочками на носках. Он нас осматривает с таким же недоумением, как и мы его. — Ну и что это за цирк уродцев ты сюда приволок? — наконец спрашивает он. — По-моему, в цирк уродцев попали мы сами только что, — звонко отвечает Дана и преувеличенно заботливым голосом интересуется: — Мальчик, а взрослые дома есть? — Этот мальчик постарше тебя будет, — смеётся Денис и хлопает своего друга по спине. Тот от довольно мощного, как по мне, удара даже не морщится. Я вглядываюсь в его лицо ещё раз и понимаю, что он и правда старше нас и, наверное, старше Даны. Ему не меньше тридцати. Когда Денис нас всех, не очень довольных друг другом, наконец знакомит, Алик, как зовут хозяина двухкомнатной квартиры — четыре компьютера на эти две комнаты, это надо же — обречённо предлагает нам чай. — Чай? Горячий? — охает Лера. — Чай может быть только горячим. Всем, кто говорит иначе, доверять не стоит, — заявляет Алик. — Может, у тебя ещё и вода горячая помыться есть? — спрашивает Дана то, что интересует многих. Я, уже передавшая ей ребёнка, нервно чешу шею. Если не вспоминать о том, что я не мылась целых четыре дня, жить можно. Но как только я думаю об этом, чесаться начинает все. И больше всего волосы, к которым у корней даже прикасаться теперь страшно. — Воды в кране нет, электричества тоже, — горько вздыхает он и бросает на компьютеры взгляд, преисполненный такой тоски, что кажется, будто он потерял самое дорогое в жизни. — Но что, я зря однажды по скидке купил газовую плитку и пару баллонов газа к ней? Все говорили ерунда-ерунда, а вон как пригодилась! Газа, конечно, надолго не хватит, но что есть, тому и рады. А это ещё что за шавка подзаборная?! Голос Алика в конце речи срывается почти что на визг — это он испуганно подпрыгивает, увидев чинно сидящую в прихожей Джемму, которая, как приличная девочка, постеснялась заходить дальше. — Это наша собака. Она с нами, — твёрдо говорит Стас. — Да чтоб вас дверью прищемило! Младенец, кучка сосунков, баба стервозная, ещё и собака — и все по мою безгрешную душу! — сокрушается Алик. — Иди уж сюда, чучело огородное! Иди, кому говорят. Зову, значит, иди! Я тут хозяин, в конце концов, или кто? Под нашими изумлёнными взглядами Джемма послушно семенит за Аликом, который достаёт для неё вяленую колбаску из уже вскрытой пачки. — Жри уж, чучело, небось эти-то тебя так хорошо не кормили? Да и что они вообще в собаках понимать могут? — Её Джемма зовут, — вставляет ошеломленный экспрессивностью нашего хозяина Стас. — По мне, так на чучело больше похожа, — бурчит он и ставит чайник на маленькую газовую плитку, которая торжественно расположилась посреди кухни. — Чай только зелёный, кто хочет чёрный, можете сходить в кафе. — Это он так шутит, — успокаивает нас Денис, а сам, судя по весёлым искоркам в его необычайно синих глазах, наслаждается произведенным Аликом эффектом. Но когда чай и бутерброды готовы, а мы все собираемся в гостиной вокруг журнального столика, он серьёзнеет: — Ладно. Пора поговорить.