прогнившая шкатулка

Выпуская облочка сизого дыма в морозный ночной воздух под светом лимонно-желтого фонаря, он двигался вперед по пустынной улице, кусая обветренные на холоде губы. Теплый пуховик совершенно не грел, как и ласковая sms’ка, пришедшая часом раньше, не грела душу. В такие моменты кажется, что само сердце мерзнет, покрываясь тонкой корочкой льда. Он закрывает глаза и делает глубокий вдох носом — освежает. Светофор предупреждающе и осуждающе ослепляет красным светом, но ему откровенно плевать. Он сделал ошибку. Опять. Возможно, умереть под колесами какой-нибудь машины было бы намного приятней, чем умирать так, медленно и болезненно сгнивая изнутри. Он разлагается, внешне оставаясь почти неизменным, лишь синяки под глазами стали отчетливее и темнее, а кожа начала пестрить разными красками и рисунками, не считая родного мертвенно синего цвета из сплетения вен, что уже давно порядком поднадоел. Люди говорят, что можно увести человека от дурной компании, но дурную компанию из человека не вывести — так происходит и с ним. Глупые привычки и бессмысленные грабли, на которые он множество раз подряд наступает, словно на привязи, плетутся за ним по пятам. – Ты где? — голос в трубке звучит как всегда задорно, но взволновано, — Опять гуляешь один? — ответом служит невнятное мычание, что абсолютно не устраивает собеседника, — Где конкретно ты сейчас находишься? Я приду. — Нет! — вышло слишком резко и грубо, не так как нужно. — Почему? — Ммм… Просто я хочу немного побыть один…? — хоть голос и стал более мягким и даже немного виноватым, но слова всё равно выходят неуверенными и слегка отчужденными, – Просто мне нужно подумать. Да, подумать… – О чем? — слишком быстро и необдуманно спрашивает собеседник, а после тяжело вздыхает и как-то грустно продолжает, — Хорошо, Изуку. Я понимаю. Только смотри не мёрзни.  — Да, — заторможено произносит юноша, поскорее закидывая телефон в карман. Он понимает, что неправ, но совсем не хочется делать Тодороки больно. Мидория Изуку просто взрослеет. Взрослеет, когда сдерживает свои чувства перед людьми. Каждый чёртов раз он взрослеет и уходит всё дальше от берега детства. Каждый чёртов раз, когда ему хочется разрыдаться, он говорит себе что-то вроде: «успокойся, это того не стоит» — и вымучивает улыбку. Каждый чёртов раз он давит в себе искренние чувства и заменяет их подделками. Каждый чёртов раз. Снова и снова. Снова и снова. Он прессует в душе чувства, надеясь найти еще хоть капельку места внутри. У него там мусорка. У него там мировая свалка. Всё протухшее, прокисшее и смертельно опасное. Ядерные отходы, которые, как думает Деку, когда-нибудь точно рванут и оставят огромный шрам на сердцах близких ему людей. Боги, Мидория искренне уверен, что один раз умереть намного легче, чем выживать раз за разом и нести на себе все эти воспаленные, сочащиеся гноем воспоминаний раны. Но Изуку слабак, отчего вновь подкуривает сигарету и делает глубокую затяжку. Как же опрометчиво с его стороны думать, что дым заполнит все изнутри и позволит вновь вздохнуть полной грудью, как в те времена, когда Вселенная еще не давилась со смеху, глядя на его неудачные попытки «жить». Холод кусает щёки, забирается в рукава куртки, а перед глазами яркий калейдоскоп картинок из пыльного «давно», где Кацуки в черной рубашке, а его пшеничные волосы слишком отросли отчего заплетены в хвост. Взгляд кажется таким чудовищно уставшим, что Изуку хочется выть от безысходности. На шее у Бакугоу деревянный амулет с волчьей мордой и он курит стоя в дверном проеме. Мидория видит это ведение уже в третий раз и все равно с неприкрытой тревогой ждёт развязки простого сюжета. Каччан смотрит на него с такой тоской и предлагает сигарету, у Деку внутри в мгновение пересохли все океаны и терновник оплел голову. А потом Кацуки ушел. А Мидория, не сдержав эмоции, падает на засыпанный снегом асфальт, больно ударяясь коленками и не желая подниматься. В голове, словно на шампуре, медленно жарится мозг, грозясь превратится в горькие угольки, Изуку с трудом различает иллюзии с реальностью. И словно не посреди улицы, а в уютной прихожей и не немеющие от холода пальцы, а мягкий ворсистый ковер под ногами. Возможно поэтому Шото настоятельно просит сходить на приём к какому-то там шарлатану с красной бумажкой о законченном высшем. Но Мидории плевать. И вообще, у него сердце чешется и это ужасное ощущение. Время словно исчезло, лишь вдалеке слышны стоны города (звуки проносящихся где-то машин, искусственная музыка клубов, в которой нет ни малейшего намёка на искренность, смех подростков-полуночников). Оперевшись на дрожащие ноги, юноша медленно встал, поднимая голову к небу. Темные тучи, затянувшие небосвод, с упреком смотрели в ответ. Они не верили в жалкие «так получилось; я был слишком глуп; и вообще не моя вина», они знали правду. Ту правду, которую Деку упорно заливал отвратительным на вкус порошковым портвейном и старался похоронить в сигаретном дыме. Настойчивый звон телефона, словно вылитое на голову ведро ледяной воды, отрезвляет, заставляя оторвать туманный взгляд от купола мира и растерянно вернутся в реальность, где неудобные ботинки давно промокли, а колени неприятно саднили от неудачного падения. Экран смартфона ярко слепил глаза, а вибрация телефона раздражала руку. – Мидория, я переживаю, — полился из динамика ласковый голос, — Уже так поздно, может пора вернуться домой? — Тодороки заботливый, но это только больше злит и заставляет себя ненавидеть. — Нхм… Да, — хрипло отвечает Изуку, свободной рукой потирая слезящиеся глаза, — Я скоро буду. — Хорошо, я жду, — с облегчением произносят на том конце линии, прекрасная понимая, что ему нагло врут, — Я рад, что ты отвечаешь на звонки. — Угу, — обрывает диалог Деку, сразу же скидывая звонок. Ему бесконечно стыдно, но Шото простит, ведь Изуку — живая кожаная шкатулка. Внутри него — парочка засушенных мотыльков-людей (умерших по вине Мидории), пара кусочков пазла от сердец каждого кто был с ним (много кусочков, если честно), пара битых стекол-фраз, лезвие-крики, пригоршня полупрозрачных бусин-слёз, фотографии чёрно-белых воспоминаний (и на всех лишь одно лицо), деревянный кулон с мордой волка и музыкальная шкатулка с колыбельной из детства. Изуку бережно хранит всё это. Он шкатулка. А если честно, то все люди шкатулки… Правда, кто-то пуст, кто-то, как Деку, прогнил, а кто-то — кладбище мертвых мотыльков.