— firstlast part.
9 апреля 2018 г. в 11:39
Снова слышу неприятный, громкий вопль очередной жертвы ПСов. Неподалёку. Совсем неподалёку. И что, по вашему, это значит? Следующая — я. Кто на сей раз придёт, чтобы вытереть об меня ноги? В который раз втопчет в грязь, в которой я, кажется, вся. Просто абсолютно. Волосы, руки, ноги, да всё тело. Даже кровь. От меня, той гордой, гриффиндорской героини, не осталось ничего, кроме ободранной одежды со времён Ордена, в виде непонятного цвета юбки, футболки. И его больше нет... Ничего больше нет. Ни Ордена, ни Золотого Трио, ни Гарри, ни Рона... Я потеряла совершенно всё, как и большинство бойцов. Тех, кто боролся за своих родных, за Хогвартс, за собственное место под тёмным Магическим небом. Я так хочу вернуться в то беззаботное время, полное учебных дней, каких-то романтических свершений, веселья. Но этого больше не будет. Даже если мне удастся выбраться, я всё равно буду вспоминать события этих дней. Навсегда в моей помутневшей памяти. В моей надбитой голове. Каждый шрам будет отзываться болезненным ударом Малфоя, каждое резкое движение, ударение на слово, шорох, хлопок... Будут напоминать мне это ужасное время. Я боюсь, даже когда с потолка капает вода, разбиваясь об сырой бетонный пол. Страшно и прямо в этот момент, когда я слышу знакомые шаги и скрежет ключа в замочной скважине. Через минуту настанет то, к чему я уже привыкла. Это как ритуал. Просто прийти и наказать за уже забытую мной ошибку. Он говорил мне, за что я расплачиваюсь. Говорил, что лишь я виновна в своих мученьях. За моё поведение, за все мои грубые фразы, брошенные ему, за каждый неполюбившийся шаг.
Стоит в дверном проёме. Высокий, с гордо поднятой головой. Ощущает свою власть, всегда, как делает шаг навстречу мне. Замечает мою дрожь в коленях, которую я не могу скрыть. Перепуганный взгляд, хоть я и пытаюсь перекрыть испуг безразличием или ненавистью.
Проходит вглубь и прижимает металлическую дверь. Шаг. Ещё. Теперь он стоит буквально в метре от меня и смотрит, склоняя голову на бок.
— Ну что, маленькая, как тебе твоё «сегодня», — издевается, дабы пробудить во мне он самые мечты о свободе и у него это прекрасно выходит, ведь я так бы хотела на этот вопрос ответить: «чудно, кажется это мой лучший день». — Не молчи же, скажи мне что-нибудь, — что я должна тебе сказать? Что ненавижу? Мне хочется сказать тебе только это, но я лишь в очередной раз поквитаюсь. Хотя... Кому я вру. Я сделаю это в любом случае. — Лучше бы ты так язычок в школе прикусила, — ухмылка, которая слишком часто сияет на его лице при моём виде.
Приседает на корточки, чтобы смотреть мне в глаза. Я уже давно, под его пылким, жаждущим мести взглядом, не вздёргиваю подбородок, показывая своё прежнее самолюбие и достоинство. Разве Беллатриса разбила его вщент? Или может это сделал Воландеморт? Кто-то из Пожирателей?
Нет.
С самого начала моего появления в подземельях ко мне лишь от силы раза три приходила Лестрейндж. Правда... Мне и этого хватило. Её Круциатус оказался самым штурмующим. Никогда ещё я не испытывала такой боли. И надеюсь не испытаю. Далее были псы. Они лишь приносят еду, непригодную к приёму и пытались своими угрозами и напоминанием о всех самых близких разбить мою честь. Но Малфой... Его посещения это нечто. Что он делал?
— На коленях ты такая... — любит наблюдать за этим. Как чёртов фетишист. — Куколка. Хрупкая, разбитая куколка.
Холодные кончики пальцев касаются моей щеки и он, почти нежно, водит ими по лицу и притрагивается к губам. Растирает, рассматривает собственные же творения. На нижней больше рубцов. Он всегда кусает, раздирает и упивается моей кровью, которую столь часто презирает.
Впивается своими устами в мои и я чувствую его прежний запал. Он никогда не жалеет. Никогда.
Вышивает выдуманные узоры в моём рту и перемещает ладонь на шею, по собственнически сжимая. Сколько тут синяков? Я сколько синяков на мне полностью?
Переносит уже нагретые руки на бедра и тут же улаживает меня на спину, и на сей раз я оказываю протест, в виде толчка в грудь, но его это не останавливает. Всё же упираюсь в его грудь и он издает какой-то непонятный звук, похожий на рычание. Возможно, он думает что слишком много давал мне понять, что сопротивляться не стоит, и прав, но я не могу просто поддаваться его движениям, хоть он проделывает это уже не впервые.
Очередной посторонний звук и на сей раз это жужжание змейки ширинки. Я так была бы рада, чтобы он терял время на моё бельё, но вот незадача, он разорвал его на мелкие куски ещё в первый свой визит, полный боли и крови. Тогда мне было больно не только от его кулаков, пощёчин... А и от того, что происходит буквально сейчас. Всё повториться. Повториться ещё не однажды. Чувствую, как его орган уже утыкается во внутреннюю сторону бедра и снова вздрагиваю от страха. Я так не хочет всего этого. Не хочу. Нет.
— Прошу, — выдавливаю из себя и чувствую, что он ещё сильнее давит на меня своим телом.
Конечно не послушает. И я получаю этому подтверждение, когда чувствую, что его мужское достоинство уже скользнуло внутрь меня. Снова боль. Это ещё никогда не доставляло мне удовольствия. Грубо толкается вперёд и поддаётся животному инстинкту. Из глубин вырывается крик и в такт Малфой лишь стонет. Ведь это заводит его. Знаю, он желал уничтожить меня, когда я вела себя высокомерно рядом с ним. Когда была упрямой. А сейчас... Ему так хорошо. Он наслаждается моей беспомощностью. Тем, что я не могу ему сопротивляться. Набирает темп и рычит уже на полную, изредка занимая себя любимым делом. Пометить. Его метки по всей шее, спине, животе, на бедрах и запястьях, на губах. Ему приятно смотреть на это. Может он даже считает это искусством.
— Малфой, умоляю, — протягиваю я, когда чувствую, что прежняя боль возрастает и от этого слёзы выступают на моих очах.
Мольба для него была чем-то особым. Чем-то заставляющим пожалеть, но одновременно возбуждающим. Как только он услышал это, его тело блаженно содрогнулось и тепло наполнило низ живота.
Хорошо, что он закончил. Значит... Всё прекратилось. Это хорошо, это обнадёживает. Может быть, сегодня он ко мне больше не зайдёт.
В конце своего лишь акта наслаждения он уже нежно целует, как будто предоставляет мне награду, и одеваясь, напоследок гладит спутанные волосы.
— Ну и разве нельзя всегда быть такой умничкой? — снова чувствую себя самой настоящей игрушкой и склоняю голову вниз, что вызывает у него некую улыбку и восторг над тем, что ему удалось сломать гриффиндорку.
Примечания:
Принимаю критику в любой форме.