Happy End

Слабость. Первое, что он чувствует после пробуждения. Слабость настолько сильная, что осознание её причины не приходит сразу. Слабость, которая делает веки тяжёлыми, а мысли нечитаемыми. Юнги должен совладать с ней. Но это сложно. Сложно потому, что она его сейчас сильнее. Он чувствует это, ощущает каждой клеточкой своего тела. Ему приходится воззвать к оставшейся в нём воле, чтобы открыть глаза. Юнги видит белый потолок. Это не больница, нет. Это номер отеля, в который BTS заселились позавчера. Пусть глаза ему раскрыть и удалось, но найти хотя бы одну мысль в своей голове — нет. Юнги просто смотрит в потолок и не может вспомнить, почему он так устал. Как же сильно он устал. Его тело неподвижно, потому что нет сил пошевелить даже пальцем. Можно предположить, что он вместе с мемберами участвовал в каком-то мероприятии, поэтому теперь не может двигаться. Но не всё так просто. Что это за чувство? Оно уже давно не посещало Юнги. Нет. Оно никогда не уходило. Только всегда сидело где-то внутри, под коркой. Оно прилипло и тенью следовало за Юнги. Это чувство… Это отвратительное чувство… Пустота Точно. Пустота внутри. Это чувство… Оно не гложет, не плавит, даже не колется. Оно просто сидит внутри. Прямо в сердце. Оно не отпускает его годами. Вчера был концерт. Мечта. Его чистая мечта. Огромный зал, тысячи людей и он, простой парень Мин Юнги, на сцене. Рядом те, кто всегда поддерживали и будут поддерживать. А там, в зале, те, кто любят тебя, любят твой труд, любят твои мечты… Его родители и брат стали частью этой мечты. Мечты, где им гордятся. Огромный зал, заполненный кричащими АРМИ, светился ещё ярче сквозь пелену слёз. Шуга упал на колени. Он оглох и ослеп на несколько секунд… Юнги резко сел на кровати. Пустота внутри снова всколыхнулась. Раньше она всегда приходила к нему после криков отчаяния. Только сейчас никакого отчаяния не было. Не было криков. — Какого чёрта? — прошептал парень, проводя рукой по своим пепельным волосам. Пустота никогда себя так не вела. Никогда не проявляла агрессии. Она просто была. Просто сидела там, внутри, и не уходила. А сейчас она начала заполнять его собой, будто боясь чего-то. «Что ты делаешь? Я и так весь твой», — подумал Мин, закрывая глаза. Пустота ему ничего не ответила, но немного успокоилась и вновь вернулась в темноту. Юнги смог улыбнуться. Вчера не было отчаяния. Вчера была радость. Счастливые улыбки друзей. Даже его собственная. Почему Шуга плакал? Шуга никогда не плакал. Юнги — временами. Не так часто как эмоциональный Чонгук, но и не так редко, как вечно радостный Хосок. Правда, если уж Юнги плакал, то так, чтобы потом не хотелось. Ведь нужно скопить всю боль в себе, а потом выплеснуть сплошным потоком. Не важно, что это намного тяжелее и больнее. Не важно, что пока копишь эту боль внутри, она разъедает не хуже самой сильной кислоты. Юнги медленно встал с кровати и подошёл к зеркалу. Слабость ушла вместе с пустотой. Внутрь. Чтобы потом вернуться. От рассматривания своего заспанного лица Юнги отвлёк стук в дверь. Он повернулся в сторону звука, но не успел сказать ни слова. Дверь открылась без разрешения. В проёме показалась голова Чимина. Заметив Юнги, он слегка улыбнулся, но смотрел с какой-то тревогой. — Доброе утро, хён. Прости, что не дождался разрешения. Я думал, что ты спишь, — прошелестел младший. — Привет, — прохрипел Юнги и поморщился от звучания собственного голоса. — Идёшь завтракать? — спросил Пак, всё ещё стоя в дверном проёме. — Да, — ответил Мин прочистив горло, — только умоюсь. — Ладно, — Чимин улыбнулся шире, — мы в комнате Джин-хёна. Он развернулся и затопал по коридору. Юнги усмехнулся. — Ну да, где же ещё. Он пошёл в ванную и немного привёл себя в порядок. Обрывки воспоминаний о последних двух днях начали складываться в картинки. Шуга стоит на сцене. Он смотрит на своих АРМИ. Внезапно он падает. На колени. И ничего не видит. Он не понимает почему так случилось. Пока сердце не сжимает чувство… И Шуга плачет. Плачет, уткнувшись лицом в свои руки. Что это за чувство? Юнги вытер лицо полотенцем и вышел из комнаты. Подходя к номеру Сокджина, он услышал шорох. Он обернулся. Ничего не было. Решив, что ему просто почудилось, Юнги открыл дверь в комнату хёна. Там уже собрались почти все мемберы. На полу возле дивана сидели, улыбаясь и о чём-то споря, Сокджин и Намджун. Недалеко от них Чимин что-то оживлённо рассказывал ещё не разлепившему глаза и слегка потерянному Чонгуку. За своими занятиями парни даже не заметили прихода Юнги. До тех пор, пока… — Утро доброе, брат мой! — радостно крикнул Хосок, повиснув у Юнги на шее. — Как спалось? Ребята вздрогнули от резкого возгласа и перевели взгляды на пришедшего. За это Юнги был отдельно «благодарен» Чону. — Утро добрым не бывает, — слегка улыбнувшись проворчал Мин. — Почему же? Сегодня был просто замечательный рассвет. Такое красивое небо и само зарево. Это надо было видеть… Дальше Юнги слушать не стал. Хосок всегда такой. Всё то ему не сидится. Чон из тех людей, которые найдут нечто впечатляющее даже в палочке от чупа чупса. Хосок ценит любой повод для восторга. А у Чона каждая вещь такой повод. Но в этом есть своё очарование. Хосок — маленькое счастье. А может и не маленькое. Он всегда говорит, что олицетворяет надежду в команде. И не врёт. У него даже псевдоним говорящий. J-Hope. Just Hope. Очень здорово. Но Хосок не только надежда. Он и свет, и тепло, и опора. А ещё он никогда не жалуется. Вообще никогда. И всегда улыбается. А если не улыбается, то только потому, что мышцы лица должны отдохнуть от постоянного напряжения. Но даже в такие моменты его глаза улыбаются вместо его губ, и мир кажется светлее. В те моменты, когда Хосоку всё же совсем тяжело становится, он идёт к Юнги. Но не жалуется. Он просто смотрит. Смотрит на Юнги и не улыбается. И вопреки чему-то, что непременно обязано было быть, Мину не тяжело смотреть на такого Хосока. Он просто подходит к другу и говорит: «Эй, Хоупимен, не забывай, что надежда умирает последней». Именно после этих слов Хосок вновь улыбается. И тогда начинает говорить о своих переживаниях. О том, что с Джин-хёном поругался из-за того, что старший перенервничал на тренировке. О том, что Чимин и Чонгук опять что-то не поделили, Тэхён полез их разнимать и тоже получил по голове. О том, что Намджун снова не разговаривает с остальными, и не понятно, то ли лидера что-то гложет, то ли на него просто снизошло вдохновение, и он уходит в себя для того, чтобы соединиться с ним. После этой небольшой исповеди Юнги всегда усмехается и говорит, что Хосоку следовало бы хоть раз пожаловаться на свою жизнь, а не на проблемы других. Чон смеётся и говорит, что у него самого всё прекрасно и волшебно. Юнги не верит сначала, а потом смотрит в светящиеся прежним счастьем глаза и не может не поверить. Хосок вообще не умеет врать. Но Юнги забывает об этом в моменты, когда Чон рассказывает о том как всё в его жизни чудесно. Потому что так не бывает. Не бывает света без темноты. И иногда Мину кажется, что он сам и есть вся эта темнота. Он врёт всем. Всегда. Начиная с утра и до позднего вечера. «Юнги, ты выспался?» «Да» «Хён, у тебя ноги после вчерашнего не болят?» «Нет» «Юнги-я, пошли посмотрим фильмец?» «Не хочу. И не называй меня так. Я тебе хён» И так всё время. Не останавливаясь. Все улыбки натянутые и вымученные. Иногда просто хочется прорезать себе рот как у Джокера и ходить так, чтобы больше не пришлось заставлять себя улыбаться. Даже его сценическое имя. Suga. Его не спрашивали, когда давали это прозвище. Но чем они вообще думали? Юнги усмехается, когда думает о том, что Шуга — это сахар. Ведь сам Юнги часто думает так: «My life is not Sugar». Но кому какое дело, верно? — Ты спал сегодня вообще? — по-доброму щурится Юнги. — Конечно, — улыбается Хосок. Совсем не умеет врать. — Значит не спал, — Юнги шуточно складывает руки на груди. — Дурачьё. И эта улыбка, и этот жест. Он всегда врёт. — Эй, ты чего обзываешься, — складывая бровки домиком, возмущается Хосок. — Я твой хён. Имею право, — чуть искреннее улыбается Юнги и ерошит волосы на голове Чона. Всё это время за ними наблюдают четыре пары глаз. Внимательно. С лёгким прищуром. Будто внутрь смотрят. Хосок сияет. Отпускает Юнги, на котором висел всё это время. Чон плюхается между Чонгуком и Намджуном и зовёт Юнги сесть рядом. Только сейчас Юнги замечает, что еда стоит на полу. — У нас украли все стулья или вы просто до них не доползли, — усмехается Юнги. Его настроение начало подниматься после заряда счастья Хосока. Мир из чёрно-белого медленно превращался в эффект сепии. Так недалеко и до реальных цветов. Ещё пара фильтров. — Нет, просто решили, что так поедим, — улыбнулся Чимин, — по-домашнему что ли. Его улыбка. Сейчас Юнги видит. Она меняется. Если Чимин смотрит на Чонгука, то она яркая и счастливая, с лёгкой примесью влюблённости. Но когда Пак поворачивается к самому Юнги, его улыбка превращается в улыбку утешения. В улыбку сожаления. Будто… Да. Будто Чимин жалеет Юнги. Шуга продолжает стоять на коленях и плакать. Его глаза закрыты, но слух начинает возвращаться. Он слышит крики АРМИ. Он слышит голоса мемберов. И он чувствует руку на своей спине. Она утешающе гладит, а её владелец говорит что-то про то, что нужно встать, что на них смотрят, что он всегда рядом и всегда поддержит. И Шуга встаёт. И видит Чимина, который улыбается ему с сожалением, но тепло, так, что чувство, которое сжимало сердце самого Шуги отпускает. И Шуга благодарен. Многие люди злятся, когда их кто-то жалеет. И Юнги входит в число этих людей. Он ненавидит выглядеть жалко, ненавидит, когда люди смотрят на него с желанием помочь. Ведь Юнги сам может справиться. Но злиться на Чимина Юнги не может. Чимин всегда был слишком добр к своим хёнам. Он никогда ни одному из них не отказывал. Всегда помогал. Всегда утешал. При этом Чимин оставался милым ребёнком. Он капризничал, когда менеджеры не давали ему высказать своего мнения. Он искренне обижался на шутки Чонгука. Он плакал каждый раз, когда пересматривал «Титаник». Но когда его хёнам было действительно плохо, Чимин ни разу не расслабился. Юнги до сих пор помнит тот день, когда Тэхён рассказывал АРМИ о своей бабушке. Юнги помнил, как сам с трудом сдерживал слёзы. Но он — Шуга. А Чимин — это Чимин. Милый Чимин. Только милый Чимин не заплакал. Он улыбнулся и обнял Ви. Проявил себя настоящим хёном. И лишь потом, после выступления, когда все мемберы ехали домой, Чимин уткнулся в плечо Юнги и беззвучно плакал. А Юнги только поглаживал его по спине. Ведь эта слабость ничто в сравнении с той невероятной силой, что проявил Чимин рядом с Ви. Чимин удивительный. И щедрый. Всегда. Он делится всем, что у него есть. И переживаниями тоже. Только не со всеми. Прекрасно зная каждого мембера, Чимин не напрягал чувствительного Хосока, вечно занятого Сокджина и самого Юнги, который и в этот раз удивлялся проницательности младшего и был искренне благодарен ему. Чимин обычно выговаривался и выплакивался Тэхёну. Однажды Юнги видел подобный разговор. Тэхён смотрел без беспокойства или жалости на плачущего Чимина. Пак что-то тихо говорил, постоянно заикаясь от рыданий, а Тэхен смотрел немного отрешённо. Юнги даже хотел подойти и самостоятельно попытаться успокоить Пака, раз уж Ким не спешит этим заниматься. Но когда Чимин договорил, Тэхён подошёл к нему вплотную и прижал к себе очень крепко. Осторожно поглаживал старшего по спине, что-то говоря о том, что не стоит всё принимать так близко к сердцу, и что для него он лучший в куче разных вещей. Тэхён понимающий. Потому что успокаивал Чимина как ребёнка, потому что говорил те вещи, которые были очень нужны Чимину в данный момент, потому что давал полностью прийти другу в себя, держа его в своих объятьях. Юнги это видел. И восхищался. — А где Тэхён? — спросил Юнги. Все как-то немного напряглись. — Я звал его, — заговорил Чонгук, — но он не пошёл. — Почему? — Сказал, что не голоден. Чонгук пытался говорить отрешённо. Вроде ни о чём. Позвал на завтрак, а он не пошёл. Тоже врать не умеет. Особенно когда пытается казаться взрослее обычного. Его глаза начинают бегать по комнате, а пальцы непроизвольно теребить свою футболку. Макнэ нервничает. Это Юнги понимает сразу. А ещё слишком резко выдыхает. Даже судорожно как-то. Ему Чимин даже руку на спину кладёт, как бы говоря: «Всё хорошо». Только ничего хорошего. Если Макнэ переживает, значит с его хёном что-то случилось. В этом и прелесть Макнэ. Он всё время дурачится, прикалывается над хёнами, потом извиняется и снова то же самое. Иногда он даже начинает грубить, но получает нагоняй от мамы-Джина и снова извиняется. Но, если хёны переживают по какому-то поводу, Чонгук будет переживать вместе с ними. Если его хёны плачут, Чонгук плачет тоже. Если его хёны в растерянности, теряется и Чонгук. Сейчас Юнги понимал, что Чимин пытается успокоить младшего потому что ещё немного и Чон просто заплачет. А значит, что кто-то из его хёнов плачет тоже. И если в этой комнате находятся пятеро из них, и они абсолютно точно не плачут, значит остаётся только Тэхён. Шуга смотрит на Чимина и искренне улыбается ему. Улыбается с благодарностью. Чимин улыбается в ответ и гладит по плечу. Но что-то привлекает внимание Шуги. За спиной Чимина Шуга видит Ви. Ви, который заплаканными глазами смотрел на самого Шугу. И столько в его глазах было этого непонятного чувства… Что это за чувство? Юнги поднимается с пола. Все глаза снова прикованы к нему. — Что такое, хён? — Чимин смотрит с полуулыбкой. — Я пойду позову его. А то не правильно как-то, — отвечает Юнги, отводя глаза. Ни к чему всем видеть раздражение в его глазах. Или фальшивую заинтересованность. Нет, он конечно хочет найти Тэхёна и привести его ко всем, чтобы всем вместе поесть и порадоваться очередной заслуженной победе. Но также Юнги был зол. Зол на всех мемберов. Они послали Чонгука, который не смог, а потом не стали и пытаться. Как-то это неправильно. Даже неправильный с ног до головы Юнги это понимал. Поэтому быстро глянул на Намджуна. В их группе именно лидер отвечал за «общий сбор». Намджун отличался своей неуклюжестью, но обладал при этом сильным чувством сплочённости. Ким — один из тех людей, что постоянно говорят о том, что команда — это единый организм, в котором каждый орган, то есть участник, зависит от других. К совместному времяпрепровождению Намджун относился серьёзно. Он лично всегда следил за тем, чтобы каждому из его «подопечных» было весело и удобно. Иногда ради этого он плевал на собственные желания. Поэтому сейчас было особенно странно, что он просто-напросто не заставил Тэхёна прийти. Раньше за этим точно бы дело не стало. Но когда Юнги посмотрел на Намджуна, тот, не выдержав взгляда, отвернулся к Сокджину, будто смотря на что-то, что находилось где-то между Кимом и диваном. Это поразило Юнги ещё больше. Он быстро посмотрел на остальных мемберов. На грустное лицо Сокджина, на растерянное Хосока, на смотрящего с мольбой Чонгука, правда не совсем ясно умолял ли Чон пойти к Тэхёну или же наоборот, и на Чимина, который снова смотрел с жалостью. И в этот момент Юнги был готов разозлиться на Чимина за эту жалость. Мин развернулся и вышел в коридор, прикидывая, где находится комната Тэхёна. — Юнги, стой, — окликнули его сзади. Юнги повернулся. Там стоял Сокджин. Он смотрел обеспокоенно и слегка замучено. — Да, хён? Ты что-то хотел? — Юнги изо всех сил старался не дать раздражению завладеть им полностью. — Я думаю, что сейчас лучше не трогать Тэхёна. — Почему? На лице хёна отразилась крайняя степень обречённости. Это напугало Юнги. Сокджин не отличался пессимизмом. Как самый старший, он всегда чувствовал ответственность за своих тонсенов. Поэтому очень много улыбался. Не так ярко как Хосок и не так утешительно как Чимин. Он улыбался искренне и по-доброму. От этой улыбки даже захваченному пустотой Юнги становилось лучше. Мерзкое чувство оставляло его на некоторое время. Не надолго, конечно, но лучше, чем совсем ничего. Юнги никогда не забудет как всех их эта улыбка спасала в трудные времена. В самом начале их пути на Бантан лилось столько грязи, что не видно было конца этому морю. Люди жестоки. Если им что-то не нравится, они не просто скажут об этом, они будут кричать на каждом шагу. Будут раздувать недочёты и опускать заслуги. Больше всех в их команде доставалось именно Сокджину. Людям было всё не так. И голос у него слабый, и держат его только за лицо, и толку от него никакого. И никто не мог достаточно поддержать своего хёна. У всех же были свои проблемы. Чонгук тогда постоянно плакал. Из-за анти-фанатов, из-за родителей, из-за своих хёнов. Тэхён никак не мог разобраться в себе. Намджун рвался между сольной карьерой и BTS. У Хосока была депрессия. Чимин дёргался почти каждый раз, когда его окликал продюсер, ведь страх того, что его могут вышвырнуть уже по-настоящему не покидал Пака долгое время. А Юнги. Юнги не знал, что ему делать. Он всё поставил на эту карьеру. На этот сомнительный шанс пробиться в свет. Если бы его тогда вышвырнули, ему было бы просто некуда пойти. Родители сразу сказали, что если он хочет петь, то домой может не возвращаться. Он и не вернулся. Но во время эры «N.O», когда им сказали, что проект скорее всего будет прикрыт из-за нехватки финансов и допусков, Юнги действительно боялся. Боялся до обкусанных до мяса губ, до холодного пота по ночам, до тошноты. Он так боялся. И именно в такие моменты, когда они сидели вместе в их маленькой комнате в общежитии, но были так далеко друг от друга, из кухни приходил Сокджин и ставил перед каждым кружку с любимым напитком. Юнги до сих пор не понимал, как он смог так быстро запомнить предпочтения всех шестерых новоиспечённых друзей. Но Ким запомнил. Он расставлял кружки. Некрепкий чёрный чай с сахаром для Чонгука. Когда отдавал ему кружку, обязательно гладил по голове, будто говоря: «Улыбнись, Кукки. Не слушай никого. Мы здесь все вместе. Ты ни в чём не виноват». Затем отдавал зелёный чай с лимоном Хосоку. Чон вдыхал запах горячего напитка и начинал улыбаться, пусть и робко, но искренне. И Сокджин непременно улыбался ему также искренне, но более уверенно. Этим он говорил: «Я — твой хён. Ты всегда можешь положиться на меня». Следующим был Чимин и его апельсиновый сок. И не покупной. Сокджин его сам выжимал. Но соковыжималки у них тогда быть не могло. Поэтому Чимин смотрел с искренним удивлением, а Ким отвечал взглядом: «Не смотри так. Не только ты можешь помогать нам. Позволь и мне позаботиться о тебе». К Намджуну Сокджин подходил с широкой улыбкой и ставил перед ним кружку кофе с молоком. Старший при этом толкал в шутку Намджуна в плечо и смеялся. И было в этом смехе что-то: «Очнись. Ты нужен нам здесь. Никто тебя не осудит, просто будь сейчас с нами». Тэхён сам поднимался и забирал у хёна свой каркаде. Он кланялся в благодарность и улыбался. А Сокджин брал его за свободную руку и сжимал. Не с силой, но так, чтобы Тэхён понял: «Не закрывайся от нас. Ты нам не безразличен». И тогда Тэхён улыбался чуть искренне, потому что понимающий. К Юнги Сокджин подходил в последнюю очередь. Он ставил перед Мином чёрный кофе без сахара, садился рядом и молчал. Долго молчал. Юнги успевал выпить полкружки, а потом смотрел на хёна и видел эту улыбку: «У тебя есть семья. Мы здесь, прямо перед тобой. Если сейчас ты не веришь в нас, то подожди немного». Эту улыбку Юнги запомнил на всю жизнь. Она стала не последним напоминанием о том, что те, кто страдают с тобой, но больше за тебя, всегда имеют право называться твоей семьёй. Поэтому обречённость на лице хёна заставляла Юнги внутри трепетать. Ким бы никогда не оставил Тэхёна один на один с его болью. Значит, здесь что-то более серьёзное. Настолько серьёзное, что не помогла ни сильная воля Намджуна, ни «материнская» любовь Сокджина. И в момент осознания этой истины Юнги становится по-настоящему страшно. Страшно настолько, что он подрывается с места и бежит. Бежит, не оглядываясь на запоздалый крик хёна: «Юнги, не надо!». Бежит, пока не чувствует, что нашёл то, что искал. Эта дверь ведёт в комнату Тэхёна. У Юнги адреналин в крови и ни одной мысли в голове. Немного отдышавшись он стучит в дверь Кима. — Тэ, я могу войти? — звучит как-то запуганно. С той стороны тишина. И у Юнги коленки начинают подкашиваться. Он дрожащей рукой дёргает ручку. Дверь подаётся. Юнги тенью скользит в номер. Прикрывая за собой дверь, он глазами ищет Тэхёна, но найти не может. Он зовёт его ещё раз, но толку никакого. Юнги заходит в ванную, но там также пусто, как и в остальном помещении. Сердце отбивает ритм быстрее, чем после недельного марафона. В панике Юнги дёргает очередную какую-то дверь и чувствует сильный порыв ветра. Балкон. Ну конечно. В номере Тэхёна есть балкон. Юнги немного успокаивается на свежем воздухе. Кислород заполняющий лёгкие, позволяет собраться. Юнги уже собирается выйти, как вдруг слышит тихий голос. — Хён? Юнги резко разворачивается. Алые волосы развивает ветер. Лицо бледное. Губы уже посинели от холода. Глаза сухие и красные, то ли от ветра, то ли от всех пролитых слёз. Юнги накрывает. Шуга подходит к Ви и обнимает рукой за шею. Он разворачивается вместе с ним лицом к залу. Он улыбается АРМИ. Потом поворачивает голову и улыбается Ви. Ви перестаёт плакать, а это чувство в его глазах растворяется. Да. Шуга готов поклясться, что оно не пропало. Оно там растворилось. Шуга продолжает улыбаться. Его ослепляют софиты. Но это сейчас не важно. Важны сейчас ребята, которые что-то говорят, обращаясь к АРМИ. Важны сами АРМИ, что несут в себе неописуемую любовь к семерым детям со светлыми мечтами. Важны его родители, которые пришли, хотя говорили, что никогда не придут. Важен трепещущий в его руках Ви, который так доверчиво жмётся к нему. Больше ничего. И Шуга готов улыбаться всем и каждому в этом зале. Без устали. Потому что чувство, что заставило его сердце сжаться снова возвращается. И не только к нему одному. — Хён, что это за чувство? Звучит испуганно и неуверенно. Тэхён обхватывает себя руками, то ли пытаясь согреться, то ли пытаясь защититься от истины, что сейчас точно будет озвучена. Юнги улыбается. Искренне и по-настоящему. Впервые за долгое время. Потому что всё понимает. Всё. И сегодняшнее нападение пустоты. Она просто боялась проиграть тому новому чувству внутри. Тому что сжало его сердце в крепких тисках и не отпускало очень долго. Сейчас снова начинает сдавливать грудную клетку. Там у него внутри борются эти два чувства. Не понятно, кто одержит победу. Теперь Юнги прекрасно понимает и лица своих друзей, и их «неправильное» поведение. Юнги буквально видит как каждый из них приходил к Тэхёну. Сначала Чимин со своим утешением, затем Хосок с весельем, Чонгук со своим всё ещё детским обаянием, Намджун со строгостью и Сокджин со своей любовью. Но никто из них не смог бы понять. Не смог бы понять двух людей, что всегда всё держат в себе и путаются в чувствах. Это и напугало их. Именно это заставило чувствовать обречённость. Сейчас Юнги как никогда понимает это. И понимает то чувство, которое не распознал сразу. Что это за чувство? Это восхитительное чувство… Юнги подходит к Тэхёну близко-близко. Тэхён не отходит. В его глазах столько доверия, сколько Юнги в жизни не заслужит. Мин обнимает Кима за худые плечи одной рукой, а второй зарывается в его красные волосы. Он дышит Тэхёном и впускает это странное чувство в себя ещё глубже, наполняется им. Пустота корчится внутри. Она умирает. И Юнги действительно… — Счастлив, — шепчет он на ухо Тэхёну. Ким поднимает голову на хёна и смотрит жадно, ищет что-то ещё. Тэхён понимающий. А ещё подозрительный. И ранимый. Юнги знает это. Множество раз видел. Тэхен с полуслова понимал, что от него хотели. Этим он очень помогал своим хёнам, когда они слишком сильно уставали. Он понимал и делал. Не жалуясь. Это у них с Чимином общее. Они вместе помогали всегда и везде. А ещё Тэхён плакал. Плакал один. В темноте. Юнги слышал. Но не подходил. Потому что сам такой же. Тоже плакал в одиночестве. Думал, что так лучше. Сейчас понимает — нисколько. Тэхён, как и он, не вписывается. Не может вписаться. Они оба несчастны. Оба не знали этого истинного счастья. До того дня. И тогда, когда впервые испытали его, не смогли его понять. А теперь понимают. Юнги уж точно. Юнги только крепче сжимает Тэхёна в объятьях и дышит в шею. А Тэхён прижимается сильнее. — Хён, — зовёт тихо. — Да, — откликается, не поворачиваясь. — Что теперь будет? Юнги не задумывается. Отвечает сразу. — Happy End. И улыбается абсолютно счастливо, чувствуя такую же улыбку на своём плече.