Кто-нибудь, скажите ему.
Дни проходят и проходят, и Виктор видит, как осень постепенно сменяется зимой. Юри заботится о нем. Его друзья все еще звонят ему каждый день. Каждый божий блядский день. Крис приходит снова и угрожает тем, что выбьет дверь, если он не ответит. Юри предлагает сказать ему убраться, но Виктор только отмахивается, еле-еле поднимаясь с кровати и идя к двери, позволяя Крису войти. Когда Крис видит его, он тут же подходит ближе и сжимает его в крепких крепких крепких объятиях. Юри смотрит на них с любовью и показывает Виктору, что оставит их вдвоем ненадолго. — Виктор, я так волновался. Как ты? Пожалуйста, скажи, как ты, Виктор? Почему ты не отвечаешь на наши звонки? — Я… Я не знаю, — просто отвечает Виктор. Крис замирает. — Я волнуюсь за тебя. Конечно ты знаешь, что я волнуюсь за тебя. С тем, о чем нам сказал Юри… Мы знаем до чего ты можешь себя довести. Всегда прячешься ото всех. Мне бы хотелось, чтобы ты не делал этого. Мы хотим знать, чем мы можем тебе помочь. (Позже Виктор будет гадать, кто все эти «мы», о которых говорит Крис. И также поймет, что все было бы проще, если бы никому не было бы дела до него.) Виктор о чем-то говорит, он не уверен, и Крис снова замирает, открывая свой рот в попытке что-то сказать, но потом выходит Юри, и Виктор поворачивается, чтобы посмотреть на него, Крис тоже поворачивается, и Виктор говорит что-то еще, всегда что-то еще, и он ушел ушел ушел ушел, хлопнув дверью и оставив после себя звенящий воздух оборванного разговора. Юри снова улыбается ему, и сердце Виктора подскакивает до седьмого неба. Юри нужно выйти из дома за покупками, и когда он уходит, Виктор старается изо всех сил успокоиться. Виктор изо всех сил пытается отвлечься на свой компьютер без мыслей о том, что Юри оставил его одного навсегда, что он никогда не вернется. Он старается не думать, что больше никогда не увидит прекрасную улыбку Юри снова, что больше никогда не почувствует его тепло, что больше никогда не проснется рядом с Юри. И как только он начинает думать об этом, его дыхание становится чаще чаще чаще, внутри него не кровь, а холод холод холод, дверь открывается, Юри заходит внутрь, слегка запыхавшись и держа все, за чем он ходил в магазин. Виктор улыбается ему, облегченный, и ведет себя так, как будто все в порядке. — Виктор, где ты? — в один из дней спрашивает Юри, когда они сидят снаружи на своем балконе. Виктор наблюдает за тем как небо двигается над всем миром. — Там, наверху, — отвечает он, указывая на небо. — Облака. Я в облаках, Юри. Юри просто грустно улыбается ему и не говорит больше ни слова. (Когда Виктор видит облако, похожее на Маккачина, он улыбается сам себе.) Дни и ночи становятся холоднее, и холоднее, и холоднее, и Виктор с ужасом замечает, что тепла Юри недостаточно, чтобы его кровь не замерзла окончательно. Как-то Юри обжигается о плиту, и даже тогда Виктор немного дразнит его. Он целует ожог, приговаривая, чтобы тот ушел далеко-далеко. Юри краснеет, когда Виктор делает это, треплет его по волосам и просто говорит «дурной». Виктор не может найти рождественский подарок для Юри. Он уже посмотрел везде, и везде, и везде, но в итоге его не было нигде. Он чувствует, что паника возвращается, растет в нем, он снова так близко, он так близко к панической атаке, и где Юри куда он пошел где он где он ГДЕ ОН? И когда Юри не приходит, чтобы помочь ему, Виктор кричит и хватает ближайшую хрупкую вещь и кидает ее в стену. И Юри появляется ровно в этот момент, и Виктор не знает, сможет ли он объяснить дрожь в его руках, слезы на глазах или разбитую рамку для фотографии, которую он метнул в стену. Юри не спрашивает. Он ничего не говорит, пока собирает осколки. Он ничего не говорит, пока держит Виктора за руки, слегка мнет их, когда они начинают трястись сильнее. И он ничего не говорит, пока он ставит фотографию с их свадьбы обратно, перед тем как сказать, что ему нужно будет купить новую рамку. Юри не говорит ничего, кроме этого, и Виктор думает, что это худшее из худших. Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом. Его руки саднят, до Виктора постепенно доходит и он моргает моргает моргает моргает. Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом. У него на руке ожог. От… От чего он? Он встает, чтобы поискать своего мужа и внезапно оказывается на кухне. Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом. Кухня в разрухе. В чертовой разрухе, и везде беспорядок, и везде мусор, и везде грязь, и Виктор не может понять, где Юри. Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом. — Юри, — зовет он. Его голос надломленный. Из-за крика. Из-за слез. И в панике он внезапно вспоминает, что он сломал так много. Он слишком сильно сломлен. Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом. — Юри? — он пробует снова. Он садится на диван, ищет пульт, переключает с канала на канал, точно так же, как он делал это последние несколько месяцев. Всегда только он один, и как всегда нет ничего хорошего чтобы посмотреть. Он замирает, когда пытается проанализировать собственные мысли. Они кружатся. Он кружится. Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом. Виктор моргает. Моргает моргает моргает и Юри здесь, ведь так? Это он. Это он это он прямо блять здесь, ведь так? Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом. И когда все это обрушивается на него, когда разум Виктора пробегает по воспоминаниям последних нескольких месяцев, когда Виктор понимает, что Юри нет ни в одном из них, когда Виктор вспоминает как он ходил в магазин, когда Виктор вспоминает как разбил любимую чашку Юри, а потом плакал над ней на кухне в одиночку несколько часов, когда Виктор вспоминает как он плакал, когда увидел в облаках прекрасное лицо Юри, когда все это обрушивается на него, он задыхается, плачет, он в ужасе, ему страшно, он цепенеет, но Виктор встает и бежит, ищет свой телефон, где его чертов телефон, где его чертов телефон, и внезапно он вспоминает, для чего нужны были все эти звонки. Он вспоминает, зачем его друзья продолжали звонить ему. Он просыпается на следующий день, но Юри нет рядом, но Юри нет рядом, но Юри нет рядом и Юри не вернется. Он не хочет ничего помнить. Крис звонит ему, и Виктор наконец берет трубку. Прошли месяцы, и месяцы, и месяцы, и Виктор наконец отвечает на звонок. (Ему было так страшно отвечать на звонок. Ему было так страшно отвечать на звонок.) Последний раз, когда Виктор отвечал на звонок, это был голос Милы. Виктор улыбался, когда спрашивал, как у нее дела и как проходит их с Юри хождение по магазинам, но потом она перебила его, она перебила его, она пере била его.и ее слова были ядом, вытекающим из трубки.
Виктор разбил свою любимую чашку в тот день. И побежал в больницу. Крис снова пришел в тот день, когда Виктор ответил на звонок после всех этих месяцев месяцев месяцев, и Крис обнимает его, Крис обнимает его, и Виктор наконец-то разрешает себе осознать, что Юри умер пять месяцев назад. Виктор разрешает себе осознать, что он никогда не покупал рождественский подарок, потому что его больше нет. Виктор наконец разрешает себе осознать, что он никогда не покупал другие лампочки, потому что никто не записывал их в список. Виктор наконец-то разрешает себе осознать, что это все было в его голове. — Виктор, где ты? — спрашивает Юри, поражая Виктора. Прошло четыре года. Четыре года. Виктор смотрит на облака со своего балкона. Он удивлен видеть его. И боль разлилась в его сердце. «Он не настоящий», — думает Виктор. Но он все равно смотрит на него. Ему нужно посмотреть на него. Он скучает по нему так сильно. Скучает по нему скучает по нему скучает по нему. Виктор знает, что он не должен вот так потакать своему воображению. Его терапевт сказал ему, что это может помешать его выздоровлению. Но Юри широко улыбается ему, и Виктор просто не может не улыбнуться в ответ. Он показывает в небо. — Там, наверху. Облака. Я… Я в облаках, Юри, — его голос ломается, когда он произносит имя своего умершего супруга. Виктор знает, что Юри не настоящий. Он знает, что он не настоящий. Он знает это он знает это он знает это, и это так болезненно, но Виктор не может не помнить, не может не думать. Он слишком привык. Юри просто грустно улыбается ему и больше ничего не говорит. (Прямо как раньше.) И так же, как и раньше, Виктор указывает на одно из облаков забавной формы и улыбается сам себе, только себе, всегда только себе, потому что никого больше здесь нет.