На Невском проспекте

Неслабый осенний ветер трепал каштановую челку, то набрасывая ее на глаза, то заставляя липнуть к губам, уже порядочно обветрившимся и покрасневшим от бесконечного нервного покусывания. Худой мужчина в легком черном пальто топтался на одном месте под тенью позолотевшего клена, сыпавшего листья ему на голову, и явно не понимал, что он здесь делает. Солнце почти не грело, а холодные порывы ветра забирались под одежду, укрепляя желание ретироваться, пока не пришел он. Дмитрий Ларин мерз посреди общественного парка и всеми фибрами души клял себя за то, что согласился на эту встречу. Собственно, что заставило его это сделать ―любопытство, банальная скука или же неоднозначные чувства, которые он питал к своему врагу ― он так и не понял. Получив вчера вечером недвусмысленное сообщение от Хованского, в котором тот звал его, как понял критик, на свидание, он, конечно, подумал, что это очередной способ его унизить. По-другому воспринять такое предложение после непрекращающегося конфликта, который они оба каждый день подпитывали, упоминая друг друга в видео, было попросту невозможно. Но вот кудрявая голова уже виднеется среди безликих черных точек, мерно семенящих по парковой аллее, и пути отступления отрезает улыбка Хованского, дающая понять, что он увидел Диму. ― Спасибо, что пришел, Дим, ― неловко улыбаясь, пролепетал тот, протягивая руку. Ларин застыл в немом испуге. Обращение по имени и совершенно иное, не то снисходительно – насмешливое выражение лица, с каким он обычно обращался к нему, а какое-то по-детски стеснительное и доброе, выдавали логическую ошибку в голове критика. Взяв себя в руки, он посмотрел прямо в серые глаза напротив и недоверчиво спросил: ― Что за шутки, Хованский? Даже для тебя это низко. Тот с обидой на лице опустил так и не пожатую руку и отвернулся, глядя куда-то в сторону. ― Какой же ты ебаный скептик, Уткин, ― беззлобно выдохнул он, затем повернулся, выпуская легкий пар изо рта и добавил: ― Пойдем просто погуляем, съедим по шаверме или хочешь в кино сходим? Ларин тихо рассмеялся, закрывая лицо руками. А что, собственно,он теряет? Если это наеб, то он не дал себя скомпрометировать, а если все-таки свидание – бесплатный сеанс кино не казался плохой идеей. ― Хочу, ― с вызовом бросил критик. *** Городские часы показывали ровно пять часов пополудни. Набережная понемногу заполнялась влюбленными парочками и нетрезвыми подростками. У самого моста виднелись две черные мужские фигуры, которых не разделял и сантиметр. Мужчина покрупнее, перегибаясь через парапет, показывал пальцем на речную гладь Невы, заливисто смеялся и свободной рукой невесомо поглаживал чужие холодные пальцы. Его визавив свою очередь предпочитал делать вид, что ничего не замечает, и только слегка улыбался, глядя на белоснежный корабль с алыми парусами, проплывающий мимо. ― А ведь тогда этот твой фалафель реально был вкусным. Я потом еще три порции домой взял. Ларин медленно повернул голову, пытаясь что-то высмотреть на лице Юры, что ,собственно, плохо получалось из-за резко опустившихся на город сумерек. ― Может уже наконец заткнешься, и мы это обсудим? ― спокойно спросил он. Хованский шумно сглотнул, опустил руку, тут же пряча ее в карман пальто, а после вынул на свет что-то продолговатое. Зажегся маленький огонек на конце сигареты. Затяжка и долгое молчание. На выдохе, вместе с клубами табачного дыма, в лицо критику ударили давно известные, но не принимаемые им слова: ―Плохо дело, Уткин. Одержим я… и далеко не ненавистью. Пять минут назад задорно хохотавший со своих же шуток Хованский помрачнел, а голубые глаза серьезно и как-то грустно изучали критика, застывшего в задумчивом молчании. Фраза как будто и не требовала ответа, но Ларин безрезультатно пытался отыскать в темных углах памяти, в которых он так бережно хранил то, чего боялся, обрывки уже заученного монолога. Почувствовав ускользающее тепло, он повернул голову в поисках своей опоры и не увидел рядом никого, кроме мигающего фонаря и рыжего кота, сидящего на парапете. *** ― Иди завтракать, ленивая скотина. Круглый пушистый ярко-рыжий шарик потерся о дверной косяк с характерным только для него, наглым «мяу». Холодные руки обвили мягкое тельце, привычным движением поглаживая кисточки на заостренных кошачьих ушках. За окном моросил мелкий дождик вперемешку с крупными хлопьями снега. В квартире было даже слишком тепло, но Ларин привык не выпускать из рук кота, привык чувствовать боком жар чужого тела. За один вечер привык и так и не смог отпустить это чувство. Тогда, на Невском, они с Хованским виделись последний раз. Он ушел и больше ни разу не заявлял о себе. Даже перестал оскорблять Диму в своих роликах. Они, кстати, тоже уже неделю как не обновлялись. Да, Дима следит за каналом Хованского. Проверяет каждый день, как делал это на протяжении года. Все, что осталось от их свидания, ― комочек шерстки, погибший бы на мосту от холода, если бы не так кстати размякшее сердце критика. С последним он так и не разобрался, но что-то упорно не давало выбросить из головы кучерявого гангстера, до тошноты часто наполнявшего собою все мысли и сны Димы. ― Будь ты проклят, пидор шепелявый. *** Влажная рука быстро находит бутылку, заботливо приготовленную Кузьмой еще с ночи, когда он притащил бессознательно друга домой после очередной попойки. Попытки встать успехом не увенчались - только почка предательски заныла. Последний раз он так пил только в юности, когда его бросила девчонка. Теперь он наверняка не мог вспомнить даже ее имени. Зато другое, на гребанную восемнадцатую букву, не смог выбить из головы даже алкоголь. По козырьку барабанили последние капли дождя. Если бы Юру спросили, он бы вряд ли смог объяснить, почему уже вторую неделю не выходит из пивных, почему уже вторую неделю его пьяным укладывает спать Кузьма, и почему вторую неделю он просыпается с холодом по всему телу, вставшим членом и картавым голосом в голове. Пригласить Ларина на свидание было лишь частью спора по пьяни. Вот только черт дернул Хованского выносить из головы то, о чем сам боялся даже думать. Заставить себя подняться, дойти, шатаясь и держась рукой за стену, до ванной. Поток ледяной воды и боль в висках. Которое утро подряд все повторяется? Нос неожиданно улавливает крепкий запах свежесваренного кофе и еле уловимый – сигарет, а ноги почти автоматически несут Юру на кухню. На круглом столе две идеально белые чашки, источающие тот самым аромат арабики. На подоконнике идеально вписавшийся в парадигму его жизни человек, раскуривающий ту самую сигарету. ―Я допился до глюков, да? Хованский подходит ближе, упираясь боком в острую коленку и заглядывает в глаза своей галлюцинации. Ларин как-то вымучено смеется, выпуская кольцо табачного дыма в приоткрытую форточку. ― Было открыто, я решил, что ты не против визита. Плохо выглядишь. Он по-кошачьи бесшумно спрыгнул, стал позади Юры, прижимаясь всем телом, и положил голову тому на плечо. ―Ты не лучше, Уткин. Короткая улыбка и невесомый поцелуй куда-то в висок. А по ту сторону стекла Питер горел семью цветами.