Sun Comes Up

I wonder, maybe they'd never find me I've been waitin' such a long, long, long time to feel it Swallowed by the waters around me Though I took so many wrong, wrong, wrong turns to see it.

— Не стоит так долго сидеть на солнце, — покидая мягкую прохладу дома, Моточика босыми ногами чувствует, насколько нагрелся деревянный пол. Пара шагов, и вот он уже присаживается рядом с тонкой, почти растворяющейся в лучах безжалостного полуденного солнца фигурой собеседника, довольно опускает рядом с собой поднос с сочными дольками арбуза. — Так недолго и удар получить. Слышишь, Мотонари? Молодой мужчина в светло-зелёной юката сидит на щедро прогретой солнцем энгава и болтает ногами в небольшом чане с прохладной водой. Из-за жары его волосы собраны в маленький хвостик, что не слишком спасает — недлинные, тёмные прядки выбиваются, лезут в лицо, отчего то и дело приходится поправлять их, лёгким движением убирая за ухо. И, хотя его глаза и закрыты, лицо устремлено к небу так, словно он вглядывается в бесконечную высь и выслушивает очередные наставления своего бога. В такие моменты он кажется Моточике особенно далёким и недоступным. Однако всё меняется, едва звучит его имя — Мотонари поворачивает голову на звук, лениво приоткрывая глаза и немного сонно разглядывая поднос. — Слышу, — только и отвечает он и берёт в руки веер, лениво обмахиваясь, — Ничирин любит меня и не причинит мне вреда. Мотонари всегда говорит о Ничирин с важностью и исключительным трепетом. Вот оно — то самое особое отношение, круг избранных, куда допускаются лишь двое — человек и его божество. Маленький яркий мир. Но когда Моточику волновало подобное? Он мимолётно усмехается мыслям, отламывает кусочек арбуза и подносит ко рту Мотонари. Тот лишь бросает недовольный взгляд, но послушно принимает лакомство и, то ли нечаянно, то ли нарочно, задевает зубами палец. Так было всегда. Своеобразная игра, в которой правила меняются стремительно, как буйство стихии, и, то и дело, противоречат сами себе. Большую часть времени Мотонари не терпит вольностей, чуть что — одаривает тяжёлым взглядом, не любит прикосновений. Но многое меняется, стоит им остаться наедине. Правила сразу преображаются, мутируют в нечто совершенно новое и необычное. И вот, Моточика уже может не обращать внимания на недовольный взгляд из-под ресниц, потому что точно знает — это не надолго. Случается даже, что Мотонари первым отбрасывает формальности, становится вдруг открытым и раскованным, что из раза в раз приводит Моточику сперва в замешательство, а позже — в восторг. Сегодня же Мотонари открыто наслаждается тишиной и уединением. Он подставляется лучам солнца, давая себе расслабиться и дозволяя демону рядом делать с собой всё, что захочется. Даже сейчас, когда Моточика без спроса ловит за тонкие щиколотки и перекладывает чужие ноги себе на колени, никакой отрицательной реакции не следует. Мотонари лишь неторопливо откладывает веер и тянется за очередным ломтиком арбуза, одним только взглядом касаясь рук Моточики. Словно всё так, как и должно быть. Обыкновенно. Однако, словно бы не позволяя слишком расслаблялся, он всё же спрашивает: — Что ты творишь, демон? — Пользуюсь случаем, — смеётся Моточика и, замечая чужую ухмылку, проводит широкими ладонями по ногам, растирая прохладную воду. Очерчивает подушечками пальцев косточку на тонкой лодыжке, медленно поднимаясь выше. — Ты, разве, против? Ответом ему служит лишь шелест ветра — Мотонари неопределённо пожимает плечами, чем только подтверждает — нет, совершенно не против, и вновь пробует на вкус сочный фрукт, довольно щуря глаза. Моточика слишком долго знает его, чтобы не понимать, когда «принцесса Аки» действительно недоволен происходящим. Такой, как Мори, уж точно не отправился бы сюда, на маленький остров вблизи Шикоку, чтобы оказаться с Моточикой наедине, если бы во всей полноте не осознавал, чего ожидает. Казалось, так было всегда. Они могли делить море и участвовать в войнах по разные стороны баррикад, могли строить друг против друга планы и сражаться, как в последний раз — настоящие же их отношения были мимолётны, как мир между провинциями и всегда оставались здесь, в этом маленьком доме, надёжно спрятанном среди деревьев. Здесь можно было отдохнуть и не прятаться за завесой из слов и лязгом металла. Хотя, Моточика не мог не признать, что Мотонари был лучшим противником — вести бой с ним было приятно настолько, насколько вообще может быть приятным подобное занятие. Словно стремясь прервать его размышления, Мотонари придвигается ближе, сгибает ноги в коленях, отчего полы юката разъезжаются, открывая молочную кожу бёдер. Странно, но, сколько бы тот не проводил времени на солнце, кожа его, в отличие от смуглой кожи самого Моточики, всегда остаётся аристократично-бледной. Возможно, причина кроется в продолжительных странствиях по морю, привычных для правителя Шикоку. А, быть может, Мотонари просто заключил особый договор со своим Ничирин. В любом случае, об этом можно подумать и позже, а сейчас, пользуясь случаем, Моточика переносит руку на горячую кожу, довольно оглаживая, а затем — с лёгкостью пересаживая ценную добычу к себе на колени. Казалось бы, ничто не может застать его врасплох — Мотонари устраивается поудобнее, зарывается пальцами в светлые волосы и лениво замирает, лишь иногда дёргая за белёсые пряди и легко массируя чужую голову. В таком положении они сидят довольно долго. Молчат, вслушиваясь в шум моря неподалёку, словно невзначай касаются друг друга и постепенно опустошают поднос с фруктами и водой. Иногда Мотонари становится скучно, и он кормит с рук Моточику, шутит про ручного демона, за что тот ощутимо прикусывает тонкие пальцы, слизывая сладкую влагу с кожи. «Интересно, насколько бы удивились придворные владыки Аки, если бы увидели его таким?» — мелькает в голове мысль. Вероятно, не поверили бы своим глазам и списали увиденное на солнечный удар или галлюцинации. Следом за мыслью приходит лёгкий укол ревности. Сам Моточика не позволил бы кому-либо видеть Мотонари таким — это только его собственность. Солнце, тем временем, меняет расположение на небе, ещё сильнее раскаляя воздух, подкрадывается, облизывает неприкрытую кожу. Моточика ворчит и, перехватив свою ношу, отодвигается подальше от края энгава, укрывая их от палящих лучей в тени крыши. Потревоженный Мотонари неосознанно вцепляется в ворот сиреневой юката, будто полагает, что его могут уронить. Хорошо хоть не возмущается, утыкается лицом в основание шеи и снова замирает. Некоторое время оба молчат, просто наслаждаясь близостью, пока Мотонари не приходит в движение — сперва Моточика чувствует, как горячее дыхание обжигает лицо, а затем — как влажный язык очерчивает нижнюю губу. Он довольно ухмыляется в ответ, но открывает глаз только тогда, когда Мотонари начинает активно выпутываться из крепких объятий, чтобы устроиться удобнее и оказаться лицом к лицу со своим демоном. Из-за возни полы юката лишь сильнее разъезжаются, чем он, естественно, пользуется, обнимая за талию, скользя руками по пояснице и довольно оглаживая упругие ягодицы через тонкую хлопковую ткань — простые, но приятные прикосновения. Сейчас он выжидает, и ему как никогда любопытно, что должно последовать за подобными изменениями. Закончив ёрзать на коленях и устраиваться, Мотонари поддевает пальцем подбородок, словно стремится завладеть вниманием, заставить смотреть лишь на него. «Будто бы есть необходимость», — ухмыляется про себя Моточика, а чужие руки тем временем находят его повязку, стягивают с головы, отчего длинные жёсткие пряди волос рассыпаются в беспорядке, лезут в глаза, мешаются. Теперь он позволяет даже такое, хотя поначалу это крайне напрягало и нервировало — за свою жизнь он вдоволь насмотрелся на реакцию людей, которым довелось увидеть обычно скрытую часть лица. Ужас, отвращение, жалость — такие разные и одновременно одинаковые эмоции. Мотонари же, с самого начала, был другим: добившись желаемого, он со странным спокойствием какое-то время рассматривал повреждённый глаз, а затем полностью утратил интерес. Владыку Аки словно бы не волновали шрамы, и находиться без повязки в его присутствии постепенно сделалось нормальным и вполне привычным. Нахмурившись, Мотонари снова привлекает к себе внимание, ощутимо сдавливая острыми коленками бёдра и, едва взгляд любовника опять становится осмысленным, игриво пробегает пальцами вдоль ворота чужой юката, прежде чем вновь коснуться его губ своими. Он не любит торопиться. Любое действие — выверенный план, без которого уже не получается жить. У Моточики нет сомнений — Мотонари давно решил, чего и как хочет, и даже этот, казалось бы, почти невинный поцелуй — нечто продуманное. Целует он медленно, задумчиво проводит языком по губе, то и дело, касаясь зубов, знает заранее каждый шаг, движение, вздох. И именно поэтому ему просто необходимо что-то новое и яркое. Нужен Моточика. Моточика, который сначала даёт время, позволяет почувствовать себя хозяином положения, успокоиться, привыкнуть, чтобы затем неожиданно перехватить инициативу — подчиняя, изучая, пробуя на вкус. Готовый на всё, лишь бы, оторвавшись от раскрасневшихся губ, поймать удивлённый, с нотками недовольства взгляд — тот самый, что появляется, когда не всё идёт согласно плану — и, не давая опомниться, поцеловать в шею, получая в награду прерывистый вздох. На самом деле Мотонари не злится. Это ощущается во всём — в том, как он сам подставляет шею под поцелуи и ласки, как увлечённо оглаживает мощные плечи, очерчивает рельеф мышц на сильных руках. Да и нет причин злиться — ему самому нравится находиться рядом с Моточикой. Безудержным морским демоном, который постоянно вносит смуту в любые планы, действует по-своему, из раза в раз пробиваясь сквозь ледяную корку, которой Мотонари обрастает, пока они в очередной раз находятся вдали друг от друга. Одним появлением рушит, казалось бы, прочные стены, что вечно мешают забыться и достичь желаемого. И это — именно то, что ему нужно — доверять, чувствовать уверенность, и с нетерпением ожидать, что же последует дальше. Он снова и снова целует Моточику, теперь уже глубоко, властно, опуская ладонь на затылок, удерживая, не давая отстраниться. То и дело они сталкиваются зубами, и неуправляемый демон умудряется слишком сильно прикусить губу, отчего Мотонари практически шипит, вырывается в инстинктивной попытке отстраниться. Не выходит — не один он готов не отпускать добычу, удерживая на удобном расстоянии, играясь. Моточике весело от того, как привыкший во всём распоряжаться, Мори не рассчитывает силы и удивляется, когда инициатива неожиданно переходит к другому. В такие моменты он выглядит даже мило, если подобное вообще применимо к правителю Аки. Они целуются долго, лишь изредка прерываясь, чтобы сделать уже необходимый глоток воздуха. Будто извиняясь, Моточика почти нежно зализывает ранку на губе и одновременно ведёт ладонью по позвоночнику, высчитывая позвонки, ощущая, как неосознанно подаётся вперёд хрупкое тело в его руках. Поначалу, может показаться, что Мори состоит из одних лишь углов и тонких игл. Острый подбородок, выпирающие крылья лопаток, разлёт ключиц, острый, как бритва язык — попробуй коснуться, и уже не уйдёшь целым. И лишь со временем приходит осознание — настоящий Мори Мотонари вовсе не таков. Его кожа — гладкая, приятная на ощупь, и — если только заранее не знать, где искать — складывается впечатление, будто на ней вовсе нет шрамов и изъянов. Каждый раз, изучая тело в своих руках, Моточика поражается — словно не этот человек, в полном боевом обмундировании, с оружием наперевес, наравне с подданными сражается в тяжёлых кровопролитных битвах. Даже сам образ властителя Аки обманчив — большинство глупцов видит перед собой лишь хрупкую фигуру в вычурных доспехах и с непомерно огромным оружием. Глупцы. Такие обычно не выживают. Моточика же на личном опыте знает, что за хрупкостью и изящностью, кроме редкого ума, скрывается ещё и невероятная сила. Именно она по-своему манит, притягивает и ранит. Чувство опасности ходит под руку с Мотонари, обжигает сильнее, чем лучи его обожаемого Ничирин. Увлёкшись, он на пробу ведёт пальцами по тонкому плечу, поначалу упираясь в спрятанную под бледной кожей хрупкую косточку, спускаясь ниже, теперь уже ощущая отточенный рельеф мышц. Такие руки способны не только удержать тяжёлый хаген в руках, но и виртуозно им управлять. Такой сильный и, в то же время, такой слабый — Мотонари завораживает, заставляет желать его ещё больше. И он вторит желаниям Моточики — не отстаёт, руками ласкает шею, спускается по кромке ворота к поясу, чтобы, наконец, развязать слишком тугой узел, прогибается в спине от прикосновений и стонет, отчего и без того раскалённый воздух кажется ещё более густым и жарким. Пользуясь положением, Моточика проводит языком по тонкой шее, ловит губами кожу в самом заметном месте и всё сильнее прижимает к себе, тянет за рукав, оголяя бледную кожу с тонким голубоватым узором вен, слизывает морскую соль. Мотонари не противится, наоборот — помогает, нетерпеливо ведёт плечом, скидывая юката с одной руки — вторая всё ещё занята до неприличия хорошо завязанным поясом. Наконец, надоедливый узел поддаётся, и у него получается распахнуть чужую одежду и дать волю рукам, очерчивая подушечкой большого пальца выпуклый шрам, которым, в своё время, он сам и наградил демона. От всего этого Моточику будто бы прошибает током — от прикосновений, от беспорядочных движений, от тихого тягучего стона, который Мотонари пытается скрыть, уткнувшись куда-то в шею. Они слишком давно не виделись, а прелюдия и так уже затянулась. Не выдерживая, Моточика рывком встаёт, поднимая на руки и Мотонари — от неожиданности тот крепче цепляется за плечи, заключает в плотное кольцо рук и ног — и, придерживая за задницу, уносит добычу в дом, вслепую открывая и закрывая сёдзи. По дороге он едва не запинается о собственный пояс — благо, язвительно комментируя его умственные способности, Мотонари вовремя выдёргивает мешающийся предмет одежды прямо из под ног. Ему нравится. Нравится ощущать, как сильные ноги обхватывают талию, нравятся руки, уже успевшие расслабиться и переместиться в волосы — поглаживая и массируя, поэтому он не торопится, усаживается на неубранный футон, прикусывает мочку аккуратного уха и языком прочерчивает влажный след до самого шеи, получая в награду довольный полустон. Поначалу даже кажется, что в помещении прохладнее, чем на улице, но это ощущение испаряется практически мгновенно, когда под пальцами настолько горячая кожа, словно Мотонари впитал в себя само тепло солнца. И, когда тот выгибается слишком сильно, Моточика поддерживает, пользуется возможностью, чтобы обхватить губами бусинку соска. Он чувствует, как напрягаются мышцы, а под кожей быстро бьётся сердце. Мотонари судорожно хватается за плечи, цепляется, словно за спасательный круг и впивается в губы грубым поцелуем. Он ведёт, прикусывая чужой язык, вылизывает нёбо, а Моточика подхватывает его темп, хаотично шаря руками по разгорячённому телу. Глаза сами собой закрываются, увлекая в водоворот чувств и ощущений. Он увлекается настолько, что Мотонари застаёт его врасплох, когда незаметно запускает руку под ткань юката и почти невесомо, но всё же ощутимо касается напряжённого члена, отчего Моточика хрипло выдыхает, сильнее сжимая в руках упругую ягодицу. Довольный результатом, Мотонари обхватывает ладонью уже твёрдый член, чуть царапая нежную кожу, растирает смазку большим пальцем, размазывает по всей длине и стонет так, будто это его сейчас ласкают и сжимают чьи-то руки. Всё больше распаляясь, он закусывает губу и двигает бёдрами в том же ритме, съезжая вниз, трётся, инстинктивно вжимаясь пахом в колено. Пресытившись играми, Моточика окончательно стягивает с плеч любовника юката. Ткань спадает, цепляется за пояс, но демон уже не замечает — любуется красивым телом, притягивает ближе, исследует языком, забираясь в ложбинку у ключицы, оставляет красные всполохи на бледной коже. Потом ему достанется от Мотонари. Но это — потом, а сейчас он касается пальцами чужих губ, проводит по ним, дразнит, играя, дотрагивается до кончика языка. Мотонари прекрасно понимает, чего от него хотят, и послушно вбирает пальцы в рот, ласкает, смачивая слюной. Где-то здесь должен быть флакон с маслом, но сейчас Моточика не хочет терять время на его поиски. Решив, что смазки достаточно, он отнимает руку лишь для того, чтобы по-хозяйски притянуть желанное тело обратно, и ввести сразу два пальца, за что получает болезненный укус в плечо и громкий стон в ответ. Стараясь отвлечь, он, сам того не замечая, бессвязно шепчет на ухо всякие глупости, оглаживает свободной рукой подтянутый живот, спускаясь ниже, накрывая ладонью пах. Судя по реакции — это немного помогает. Мотонари постепенно расслабляется в сильных больших руках, со стоном сам насаживается на пальцы, раздражённо убирает с лица назойливые влажные пряди. Здесь и сейчас он совсем не такой, каким его привыкли видеть окружающие — не тот Мори Мотонари - ледяная скульптура без грамма эмоций, что безразлично отправляет своих людей на смерть, не безжалостный расчётливый ублюдок, который действует лишь в своих целях, не задумываясь, кого при этом поставит под удар. Сейчас он — Мори Мотонари — его, Моточики, стонущий от прикосновений и раскрасневшийся от поцелуев. Сейчас он настоящий, живой и горячий. Поэтому, когда рука Мотонари сильнее сжимает основание члена, Моточика давится воздухом, низко стонет, неосознанно глубже проникая пальцами. Игры закончились, и он уже представляет, как толкнёт любовника на футон, удерживая тонкие запястья над головой, накроет своим телом и не отпустит, пока вдоволь не насладится долгожданной добычей. Однако, у норовистой добычи, похоже, свои планы — даже в таком неудобном положении Мотонари сопротивляется и немедленно скидывает с себя чужие руки, упираясь ладонями в широкую грудь. Его дыхание сбилось, а от одного вида того, как он облизывает искусанные губы, Моточику пробивает дрожь. Он не возражает, ни когда руки тянутся к лицу, ни когда губы касаются щеки, покрывают невесомыми поцелуями кожу у шрама, ни когда переходят негласные границы, исследуя и лаская уязвимое место — Мотонари можно то, что не дозволено другим. Доверие рождает доверие, и демон расслабляется, позволяет сделать по-своему. Мотонари не разочаровывает — обнимает крепко за шею, прижимается всем телом, развязно двигает бёдрами, каждый раз задевая аппетитными ягодицами твёрдый член, а затем — заводит руку за спину, крепко обхватывая, направляя. Возбуждённое сознание Моточики не сразу разгадывает замысел любовника, но, едва головка касается тугого отверстия, как его прошибает искра осознания. Вся сила воли уходит на то, чтобы вцепиться пальцами узкие бёдра, наверняка оставляя на светлой коже следы, и удерживать трепещущее в руках тело, помогая и аккуратно подаваясь навстречу. Больше всего сейчас хочется быстрее, жёстче, глубже. На грани его удерживает только желание не навредить, сберечь то доверие, которым его так щедро одаривают. Каждая секунда, кажется, растягивается в отдельную маленькую вечность, но вот Мотонари немного приподнимается, чтобы, наконец, плавно опуститься до конца, сбивая дыхание. Рвано вздохнув, запрокидывает голову, одной рукой бегло убирая растрепавшиеся волосы с лица, а другой — цепляясь за Моточику, оставляя на коже глубокие следы от ногтей. Руки сами собой обвивают тонкую талию, поглаживают и массируют поясницу, призывая расслабиться. Он обхватывает губами выступающий кадык и чувствует, как резонирует в груди Мотонари очередной стон, и снова осыпает быстрыми поцелуями шею, плечи — всё, до чего может дотянуться. И, хотя тугое кольцо мышц сжимает член так сильно, что одного этого уже, кажется, хватает для разрядки, он не торопит замершего Мотонари — ведёт широкими ладонями вверх по позвоночнику, оглаживает бока и рёбра, чтобы в следующую секунду задеть большими пальцами аккуратные бусинки сосков. Незатейливая ласка выводит Мотонари из ступора, и он, наконец, подаётся вперёд. Опираясь на крепкие плечи, начинает тягуче-медленно приподниматься лишь для того, чтобы резко опуститься обратно, дрожа всем телом. Выдыхая, Моточика почти вслепую целует оказавшийся рядом висок, слизывая солоноватый пот, и почти физически ощущает чужую боль, когда ноги Мотонари дрожат и разъезжаются, заставляя насадиться ещё глубже. Последние остатки сознания покидают его, и он толкается сам, даже не замечая того, как бессознательно начинает двигать бёдрами, перенимая заданный любовником ритм. Реальность растворяется, и единственное, что сейчас достигает слуха — их сбившееся дыхание и громкие стоны, которые несинхронно и с разными интонациями рвутся наружу, наполняя собой тесное помещение. Похоже, Мотонари уже привык и даже нашёл наиболее удобный для обоих темп, отчего по телу теперь раз за разом пробегают, бьются пульсом под кожей, передаются через случайные касания искрящиеся заряды удовольствия. Руки сплетаются, чтобы через мгновение снова расстаться и касаться, ласкать, изучать горячую кожу под подушечками пальцев — как в первый раз, вспоминая давно забытые ощущения и заново выжигая напоминание о себе. Почувствовав, что разрядка вот-вот накроет их яркой волной, и Мотонари уже не справляется — судорожно цепляясь за плечи и лишь вторя движениям, Моточика окончательно перехватывает инициативу. Обнимая любовника за талию, надёжно удерживая, он подаётся вперёд, подхватывая под колено и заставляя раскрыться сильнее. Теперь уже он задаёт собственный темп, накрывая шершавой ладонью напряжённый и скользкий от смазки член. Можно больше не сдерживаться. Полностью теряя контроль, Мотонари опасно прогибается в спине и крепко обвивает ногами его бёдра, за что получает пару особенно глубоких толков и со стоном утыкается носом в крепкое плечо. Оперевшись одной рукой о футон, Моточика всё более быстро и рвано вбивается в горячее тело под собой, пока Мотонари в его руках не всхлипывает, почти до боли сжимая его член, и удовольствие не накрывает обоих с головой. * Двигаться не хочется. Моточика лениво водит рукой по гладкому бедру Мотонари пока тот, удобно устроившись на широкой груди, всё ещё осоловело глядит на мир из-под ресниц и путается пальцами в волосах. Слишком редко выдаются такие минуты — в следующий раз они могут встретиться уже на поле боя, где не будет права на эмоции и ошибки. Быть может, им придётся биться в полную силу. В этом есть своя изюминка, но почему-то сейчас Моточике хочется сохранить в памяти именно этот момент. День, когда они предоставлены сами себе, далёкие от суеты и неумолимого бега времени. Он приподнимается на локте, обхватывает за талию и притягивает ближе потревоженного Мотонари. Целует за ухом, вдыхает солнечный аромат, который, похоже, сопровождает его постоянно, и думает, что именно ради таких моментов стоит снова и снова возвращаться сюда. Не обращая внимания на его задумчивость, Мотонари потягивается, ещё больше залезая на Моточику, и тоже целует — в нос, мазнув губами по краю шрама. Он кажется счастливым, и от этого тянет хвастливо улыбнуться. Только он — Демон Западного моря — способен сделать счастливым такого, как владыка Аки. — Хочу на пляж, — неожиданно заявляет Мотонари, убирая чёлку за ухо, и задумчиво проводит языком по верхней губе. Такое простое действие заставляет дрогнуть что-то глубоко внутри, но Моточика не подаёт вида, лишь хищно улыбается в ответ. — Можно, — соглашается он, только сейчас замечая, что бездумно гладит и ласкает до сих пор горячее тело в своих руках. — Ты понесёшь меня, — безапелляционно заявляет Мотонари тоном, которому довольно сложно не повиноваться. Впрочем, никто и не собирается. В результате недолгой возни, Моточика кое-как накидывает на плечи юката, заворачивает в хлопковую ткань Мотонари и несёт к воде. Ему совершенно не сложно — Мотонари лёгкий. И они добрались бы гораздо быстрее, если бы тот то и дело не испытывал терпение демона – пальцами поигрывал с завитками волос, приподнимаясь несильно прикусывал мочку уха или, хитро щурясь, не принимался водить языком по ушной раковине. И в лучшие времена Моточика вовсе не славился терпением, поэтому из-за несносности Мотонари им пару раз приходится остановиться, чтобы можно было припереть заигравшегося любовника к дереву и зацеловать, давая волю рукам. Когда вдали всё же начинают вырисовываться очертания пляжа, тот выглядит даже слишком довольным, сильнее прижимаясь к широкой груди и подставляя лицо лучам солнца. * На пляже они задерживаются до самого вечера, то и дело, устраивая из ничего шутливые стычки и потасовки лишь для того, чтобы затем довольно окунуть в прохладную воду. Время летит незаметно, и домой они возвращаются с последними лучами солнца. Моточика даже чувствует себя выше и важнее Ничирин — сегодня Мотонари потратил заметно меньше времени на пустую болтовню с солнечным светилом. Кажется, где-то среди мерного рокота вечернего прибоя Моточика даже расслышал слова извинения. У одинокого фонаря на вечерней энгава в бездумном танце кружат ночные мотыльки. От усталости не хочется ничего — даже шевелиться. В тот вечер их хватает только на лёгкую еду, после чего Моточика, раскинувшись на футоне, снова притягивает к себе своё горячее солнце. Похоже, Мотонари не против, он по-хозяйски перекидывает худощавую руку через широкую грудь, задумчиво водит пальцами по рёбрам, лаская кожу, и лишь демонстративно закатывает глаза, когда Моточика в ответ начинает многозначительно ласкать его поясницу. * Ночи в это время года становятся всё прохладнее, заставляя теснее прижиматься, впитывая и отдавая драгоценное тепло. Засыпают оба настолько поздно, что вставать и встречать рассвет сегодня никто точно не будет, но Моточика всё же просыпается рано. Его будят посторонние звуки, отдалённо похожие на шаги. Какое-то время он настороженно вслушивается в темноту — на острове никого не должно быть. Но шаги не исчезают, наоборот, слышатся чётче и будят даже уставшего Мотонари — он поднимает голову и сразу весь напрягается, словно натянутая струна. — Капитан! У меня срочные новости, та... — створка сёдзи распахивается неожиданно, и на входе в комнату оказывается запыхавшийся первый помощник. Но, замечая растрёпанного Мори Мотонари — всем известного заклятого врага капитана, осекается на полуслове. — Извините, я не... Запнувшись на полуслове под изучающим взглядом карих глаз, он так же резко закрывает сёдзи, очевидно, благоразумно решая подождать капитана на улице. Моточике не нужно смотреть на Мотонари, чтобы спиной ощутить знакомый пристальный взгляд. На него обычно не действует, но вот помощник, похоже, знатно перепугался. — Кажется, мы пробудем здесь не так долго. Схожу, узнаю, что случилось, — самое лучшее сейчас — исчезнуть из поля зрения Мори и успеть втолковать помощнику, что может грозить за трепливый язык. — Мне стоит проявить беспокойство по данному поводу? — мгновенно собравшийся Мотонари выглядит слишком невозмутимо и, в то же время, слишком заманчиво в таком виде. — Сам разберусь, — бросает Моточика и, наскоро накинув и неаккуратно подпоясав юката, возвращает на глаз повязку. Если уж его потревожили здесь, то дело явно безотлагательное. Он практически вылетает на улицу, только чтобы лицом к лицу столкнуться с пунцовым помощником. Тот смотрит растерянно и немного неуверенно на своего капитана и, похоже, не знает, что сказать. — Для начала, — сразу отчеканил Моточика, — надеюсь, ты понимаешь, в какой ситуации оказался, и смекаешь, что из увиденного следует немедленно забыть? Не в его привычках угрожать подчинённых, обычно он не держит их на службе силой и безоговорочно доверяет им. Сейчас, однако, не совсем обычная ситуация — Моточика догадывается, кого в первом же бою убьёт Мотонари, если почувствует опасность, а искать замену первому помощнику — задача не из лёгких. Поэтому, получив утвердительный кивок, он выдыхает и, кажется, успокаивается. Задачу по убеждению второй стороны лучше отложить на потом, и он коротко спрашивает, — Что случилось? — В Аки прибыл вассал клана Ода, Такенака Хамбей, и... — Что понадобилось этому чахоточному в моей Аки? — тёплые пальцы едва заметно касаются плеча, и Моточика оборачивается. Стоящий за ним Мотонари всё ещё выглядит до одури домашним, но от него, словно круги по воде, уже начинают расходиться волны угрозы — никому не дозволено даже пальцем касаться Аки в его отсутствие. — Передать весть от господина, — помощник запинается, бегает взглядом по сторонам, изо всех сил стараясь не смотреть на капитана, и, в особенности, на его, украшенную следами бурной ночи, шею. Не отстающая шея владыки Аки вообще, похоже, вызывает у бравого морского волка неподдельный ужас. — Его принял ваш преемник, — наконец, выдавливает он и спешно продолжает, — Подробности не известны — нас... вычислили. Но ходят слухи, что клан Мори готов оказать содействие клану Ода, и это...беспокоит. Ситуация даже забавляет, и Моточика еле удерживается от того, чтобы приобнять Мотонари за талию и ехидно осведомиться, какое такое «содействие» он был готов оказать клану Ода. Причина его веселья лишь довольно хмыкает на фразе «нас вычислили» и разворачивается, направляясь обратно в дом. — Ты обеспечишь мне безопасный путь домой, Демон, — безапелляционно заявляет Мотонари напоследок, а Моточика лишь вздыхает и пристально смотрит на помощника. — Слышал? — Мужчина быстро кивает, всё ещё не веря своим глазам. — Устрой всё к вечеру. На торговом корабле Аки должно найтись место для важного гостя. И мы тут не при чём. Короткие, привычные приказы, всё как обычно, и Моточика взмахом руки отправляет помощника исполнять поручения, а сам возвращается в комнату, чтобы обнять весьма напряжённого Мотонари. — Ты задолжал ещё пять дней, — зарываясь лицом в шелковистые волосы, он дышит солнцем, держит его в руках. — Ты всегда можешь заехать и подписать какой-нибудь очень важный договор, — не разрывая объятий, Мотонари поворачивается к нему и целует. Страстно, горячо, хватаясь за загорелые плечи, увлекая за собой на футон. — Кажется, мне срочно понадобилось подписать с тобой договор, раз ты так предлагаешь, — смеётся Моточика, решая использовать последние часы с пользой. — Возможно, даже не один.