Ему осталось жить три дня…
И он до сих пор не сказал никому об этом. Ни родителям, ни друзьям и тем более — Киришиме… И не скажет. Он не хочет приносить ему ещё больше проблем. Он хочет огородиться ото всех. Хочет закрыться в себе и никому не надоедать. Его разум совсем подкосился, а тело совершенно не слушалось. Он перестал посещать занятия, говоря всем, что просто заболел. Он не хочет никого видеть, но в то же время сердце ноет по одному парню, которого сейчас ему так не хватает. Даже того обычного общения или случайных пинков по дурной башке, от которых становилось лишь приятнее… Денки не ест уже пару дней просто потому, что не может, стебель цветка постепенно стал окутывать весь организм и уже добрался до пищевода. Он лишь может неспешно подниматься с кровати и идти, снова задыхаясь мучительными болями в глотке.Ему осталось два дня...
Многие ученики Юэй подходили к его комнате и пытались хоть как-то выманить его или же просто открыть двери, но все было напрасно… Списывал всё на болезнь, говорил, что скоро придёт в норму… Да он даже говорить то практически не мог, не говоря уже о его крике. Каминари похудел, даже не удивительно. Бледная кожа, высохшие, чуть опухшие губы, которые постоянно трутся рукой, вытирая остатки лепестков и крови, слабый пульс, чуть покрасневшие синяки под глазами из-за слёз, которые нахально лезут. Из-за Эйджиро или этой болезни — не важно.Денки оставалось меньше 24 часов...
Привыкший к головной боли и постоянной рвоте, он какой день уже лежит на кровати, не вставая с неё. Киришима каждый день приходил к нему, и когда все расходились, садился у двери и что-то да рассказывал. Как Бакугоу снова дал взбучку Деку, а тот продолжил эту разборку, отправившись разом в лазарет, как Минета на тренировке задирал юбку Момо… И только под голос Киришимы он мог спокойно засыпать, всё слушая и хоть краешками губ улыбался. Уже вечер, солнце медленно заходит за горизонт, оставляя после себя еле заметные, только появившиеся, звёздочки. Но Денки это сейчас совершенно не заботит. В последний день ему стало ещё хуже. Он ощущал, что стебель добрался до лёгких и скоро доберётся и до сердца. У него начались приступы. Он начинал задыхаться. Жадно пытался захватить, как можно больше воздуха. А вместе с этим его начинало рвать багровыми лепестками космеи, что словно обжигали его горло. Цедили. Каминари не знал, как и что вообще в этом случае делать. Он тянулся не пойми куда, извивался змеёй и бесшумно стонал от боли так, что слёзы автоматически появлялись на глазах. Очередной приступ, нечему удивляться, если бы не то, что это увидел тот самый парень, из-за которого это всё началось. Киришима всё же решил проведать его, ощущая что-то недоброе. Ведь Денки который день не выходит из своей комнаты, даже не подавая каких-либо признаков жизни. И чувствуя какую-то тревогу, всё же парень смог пробраться к нему, ведь их комнаты были практически рядом. Всего-то пролезть через балкон. У Денки было довольно холодно, и немного съежившись, Киришима полностью влез в его комнату, закрывая за собой окно. Пройдя буквально пару шагов, он услышал те самые звуки боли и страдания, и немного прошагав дальше увидел Каминари, ползущего на кровати к тумбе к стакану воды, изнывая от боли и съежившись не то от холода, не то от «болезни». Боязливый и стыдливый взгляд, подрагивающие губы, что были в крови, которая стекала по подбородку, капая на постель, бледная, словно у самой смерти, кожа, растрёпанные в разные стороны волосы. Каминари вновь начало жутко тошнить и кое-как вскочив с кровати, он, чуть ли не падая, побежал прочь от Эйджиро, закрываясь в ванной, и дрожа, не пойми от чего. От страха перед человеком, который тебя увидел таким, а тем более перед Киришимой или же от нового, подступавшего к горлу, приступа. Он слышит стук в дверь, резкий, настырный, слышит его голос, дрожит и изнывает. — Каминари, открой немедленно дверь… Денки дрожит. Ему страшно. Его снова рвёт. Он задыхается и уже в самом деле задыхается, ему совершенно не хватает воздуха. Голова зудит и в виски, словно что-то бьёт, жутко пульсирует. Всё тело дрожит, ему холодно, кончики пальцев посинели и перестали чувствоваться. — Денки, открой немедленно, я выломаю дверь… Он не слышит, что кричит его любимый человек, он лишь чувствует, как стебель космеи змеёй подползает к сердцу, уже душа лёгкие… Он чувствует, что все сосуды лопаются, чувствует, что капилляры разрывает, как суставы… всё ломается. Дверь резко выбивается и Киришима, подбегая, падает на колени, и хватает того за плечи, пытаясь привести в сознание, а после бережно, аккуратно, словно тот некий причудливый экспонат, укладывает ближе к себе. Ему самому страшно, что он больше никогда не сможет увидеть прошлого, настолько привыкшего к такому облику, Денки. Ему боязно за него. Настолько исхудавшего, блеклого. И даже тот привычный, яркий, как молния, цвет глаз, просто потускнел у него на глазах. Что ещё может быть хуже. Каминари полуоткрытыми глазами всматривается в алые зрачки своего лучшего друга, когда невольно солёные капли слёз появляются в уголках тусклых глаз, что плавно и судорожно убегают от туда и падают на ладони Эйджиро, оставляя после себя мокрую дорожку на щеках. Этот вид немощного и слабого, практически безжизненного и совершенно нерадостного Денки напрочь выбивает Киришиму из колеи, заставляя того самого мучиться, страдать. У Денки вновь начинается судорожный приступ. И Киришима видит, как он всё это время «болел». Как медленно умирал. Промыв остатки крови на лице, и сняв грязную, окровавленную футболку на Денки, он взял того, совершенно невесомого парня, и понёс в комнату, застилая постель более чистыми одеялами и аккуратно кладя парня на покрывало, укутывая в него. Всё это время он не перемолвился ни единым словом. Он молчал, как рыба. Слова не сказал. А Денки наблюдал всё, изредка кривясь от наступающей тошноты. Денки видел, как у самого Киришимы, пока тот ходил по комнате, убирая что-то и принося к кровати, подрагивают руки, как тот нервозно проглатывает ком в горле. Повернув голову в другую сторону, чтобы не показываться на глаза Эйджи, парень вновь задрожал. Слишком ему это всё надоело. Слишком он устал от этого. Но мягкое прикосновение тёплой ладони заставили его обернуться и наткнуться на этот раздражённый взгляд. — Почему ты ничего не рассказал? Почему ты вечно всё держись в себе, болван? Как ты себя смог довести до такого состояния? От этой теплоты и заботы дышать становилось легче, свободней, словно Денки снова смог вдохнуть чистого воздуха и насладиться им вдоволь. — К-киришима… Эйджиро… я…- Тело всё горело, дрожало, в виски до сих пор кто-то надоедливо стучал и, видимо, не собирается прекращать… — Я… — Не отвечай, и так всё понятно. — Киришима уже давно всё понял. Все его чувства. Эти случайные, такие нарочные прикосновения. Этот искренний смех и радостная улыбка — только это. Только это он показывает именно ему. Он действительно любил этого парня. Хотел прижать ближе к себе в трудную минуту, но этот чудак сам всё делал. Всё это действительно делало его счастливым. Он прикоснулся лбом к тому и с открытыми глазами, что смотрели прямо на Денки, горячим дыханием опалил его сухие губы, прошептав в них тех три слова, что так боялся сказать ему. Боялся, что всё же его отвергнут. Что не примут. — Я тоже люблю тебя… Этот резкий скачок. Резкая буря. Резкая свобода. У Каминари тут же вся та тяжесть, вся та боль — всё ушло. Словно ничего и не было. Это чувство некой своеобразной свободы ощутилось в нём. Весь тот стебель, что уже практически захватил Денки изнутри — ослаб, высох, рухнул, испарился… Не важно что, он наконец смог спокойно и облегчённо выдохнуть, насладиться приятным запахом того человека, того самого любимого человека, что так ему не хватало, что так он любил и будет любить. Даже ценой своей жизни. Слабая, исхудавшая рука потянулась к таким же багровым волосам, как и те цветы космической космеи, зарываясь в них рукой и ласково поглаживая. — Будь рядом, Эйджи… — Буду. — Киришима потянулся к тому, мягко целуя в губы, стараясь не причинить ни единой капли боли. А после легко опустился рядом, накрывая их одеялом и притягивая ближе это худое тело. Обнимая и согревая своим теплом.